Одна из главных статей российского культурного экспорта — классический балет. Неоспоримые пьедесталы в мировой истории музыки, большие государственные гастроли, громкие бегства на Запад отдельных звезд — сегодня фон и ресурс для работы и больших трупп, и отдельных артистов.

Сергей Данилян

продюсер, глава Ardani Artists. Организует гастроли Дианы Вишневой, Натальи Осиповой, Ивана Васильева; придумал успешное шоу «Короли танца»

— Давайте вначале обозначим некоторый контекст. Перескочим времена СССР, когда закладывались и репутация russian ballet, и связанный с ним ореол зрительских ожиданий; и практика «крепостного балета», когда ты либо едешь на гастроли с Кировским или Большим, либо ты никто; и суровая финансовая романтика гастролей, куда ехали зарабатывать деньги. Начнем с времен дикого рынка конца 1980-х — начала 1990-х, когда здесь перестали платить зарплату, танцовщики ринулись доить Запад, а тамошние зрители осознали, что russian ballet может быть еще и фейком.

— Наша компания существует 22 года, из них последние восемнадцать — в Нью-Йорке. Наша деятельность на американском рынке совпала со сложным периодом в жизни крупных театров, таких как Большой или Мариинский: смена руководства, смена поколений артистов, скудность репертуара, несовершенство экономических отношений. Тогда на Запад хлынул поток программ типа «Звезды Большого», участниками которых, как правило, были уходящие натуры или даже ушедшие. Сейчас это все выглядит достаточно смешно, но и грустно — в одно и то же время на одном рынке оказывались 3–4 балетных коллектива из России, но рынок есть рынок, и здесь, в Америке, каждый выживает по-своему. Мы тоже стали давать гала-концерты, но в полном соответствии с законами о международной экономической деятельности. С первых лет работы в Америке мы старались мониторить рынок и не толкаться ни с кем, а позже, когда титаны, Мариинка и Большой, снова стали выезжать с большими гастролями, с ними никто тягаться уже не мог, оставалось только правильно развести по сезонам и репертуару эти два коллектива.

— Получается, значит, два полюса. На одном — русские театры-бренды. На другом — вообще танцующие балет русские: сперва Рудольф Нуреев, потом Наталья Макарова, потом Михаил Барышников, потом Александр Годунов.

— Насколько американцы информированы и знают русский балет, трудно сказать, потому что аудитория очень разная, но порой бывают казусы, когда водитель такси, неожиданно услышав в машине русскую речь, может спросить: «О, балет — знаю-знаю: Нуреев, Барышников!» Но фигур такого масштаба сегодня практически нет, мир изменился. Безусловно, русский балет ассоциируется сейчас с театрами-брендами и, конечно, знаковыми именами. С музыкой Чайковского, с белыми пачками, с красивыми девушками.

— Возьмем для примера вашу самую знаменитую клиентку — Диану Вишневу. Она для мира кто — русская балерина или просто яркая?

— Диана Вишнева русская балерина, но обожают ее за ее талант в первую очередь. Не думаю, что факт принадлежности русскому балету, Мариинскому театру стоят на первом месте. Многие американцы сегодня гордятся тем фактом, что она прима-балерина Американского театра балета, принимают ее за свою.

— А кто они, эти люди, которые ходят там на балет или русских танцовщиков и делают выводы?

— За последние лет двадцать сформировалась новая социальная ситуация, появилась русскоговорящая эмиграция, основу которой составили и составляют люди образованные, приехавшие из бывших республик Советского Союза. Сегодня только в Нью-Йорке и трех близлежащих штатах проживают несколько миллионов русскоговорящих, а если к ним добавить Бостон и Вашингтон, что находятся в четырех часах езды от Нью-Йорка, то можете себе представить, какой потенциал имеет русская аудитория. Ко всему прочему за последнее время расширился и русский медийный рынок — телевидение, радио, журналы, ну а про интернет я вообще не говорю. На самом деле эти вещи принципиально поменяли потребительский рынок русского исполнительского искусства, и конечно, балет здесь стоит на первом месте. Труппы-бренды по-прежнему пользуются успехом, но успех, скажем, труппы Бориса Эйфмана был в большей степени связан с тем, что его искусство знали те, кто видел его спектакли еще в Советском Союзе, уже позже аудитория в Америке расширилась за счет притока новых эмигрантов и непосредственно англоговорящей аудитории. Вы даже не можете себе представить, какое количество населения с русскими корнями не говорит по-русски, но обожает все, что связано с русской куль­турой. Знают танцовщиков, за ними следят, их спектакли стараются не пропускать, ищут общения с ними, ими гордятся.

— Где сейчас на Западе столица балета? Куда едут все русские себя показать?

— В Нью-Йорк. Здесь сосредоточены лучшие, здесь есть история и традиция, лучшие издания, прекрасный зритель. В какой-то степени Лондон тоже важен, но Нью-Йорк на первом месте. Сегодня свободное перемещение по миру помогает русским артистам открывать для себя новые возможности. Да и успех каждый понимает по-своему: аплодисменты понимающей искусство публики, касса, пресса или новые роли — или все вместе. Но как ни крути, все равно Нью-Йорк.

— Россия в смысле балета сейчас типичная нефтяная держава: живет с того, что продает на Запад сырье — ноги в данном случае. Но не идеи.

— Это так и не так. Да, стоит русским артистам принять участие в чем-то, что не укладывается в представление западных зрителей, как возникает вопрос — а зачем русским это надо, ведь и так все хорошо. Хорошо кому? Не русским артистам — точно. Принципиально важно, что в наших проектах для русских ставят действующие хореографы из Европы и Америки. Я говорю о таких своих проектах, как «Короли танца», «Красота в движении», «Диалоги» или «Отражения». Парадокс в том, что все эти проекты в России имели куда больший успех и зрительский резонанс, чем в Америке. Балетная публика в России в массе своей куда более образованна, более открыта и ценит усилия артистов. Ведь только по «Королям танца» было спродюсировано три программы, в нем приняли участие 15 артистов и 30 хореографов, а география выступлений — по всей стране. Спрос на такое будет всегда, формат и контекст иногда могут не соответствовать, но это вопрос субъективный. Иначе такие проекты не выживали бы. Кредит доверия, интереса (да и гордости) русской публики к своему балету такой, какой на Западе никому и не снился.

Интервью: Юлия Яковлева

Самые востребованные в мире русские артисты

Диана Вишнева

Диана Вишнева делит сезон между Мариинским театром и American Ballet Theater, в обоих — как ведущая балерина, а еще умудряется регулярно готовить сольные программы и бросать тело на растерзание современным хореографам-экспериментаторам, результаты чего показывает по всему миру.

 

Алексей Ратманский

Единственный русский хореограф (и один из немногих таких в мире вообще), ради которого покорно стоят в очереди на постановку не только Большой и Мариинка, но также New York City Ballet, Датский королевский балет, за которыми подтирают корочкой европейские труппы помельче.

 

Наталия Осипова и Иван Васильев

Осипова и Васильев распорядились карьерой наилучшим образом: приписанные к Михайловскому театру в Петербурге, они желанные guest stars по всему миру, став — наряду с другой супружеской четой, датчанином Йоханном Кобборгом и румынкой Алиной Кожахару, — самым популярным дуэтом.

 

Владимир Малахов

Выпускник московской балетной школы, именно в Россию приезжает на гастроли: его карьера полностью развернулась на Западе, охватив лучшие труппы и сильно побив миф об эксклюзивной духовности русского балета: великим артистом Малахова сделала западная хореография.

Взгляд со стороны

Роcлин Салкас

критик The New York Times

У Большого театра давние и крепкие отношения с Лондоном, в то время как Нью-Йорк этого удовольствия был всегда лишен, хоть и проходили регулярные гастроли труппы в Кеннеди-центре в Вашингтоне. И это достойно сожаления, потому что труппа Большого не только одна из важнейших в мире классического танца, но и находится на удивительном витке своего развития. Всегда ассоциировавшийся с очень ярким, но не слишком глубоким театром советского времени, Большой сейчас уверенно двигается в новую эру.

Аластер Маколей

критик The New York Times

Мариинский балет, который некоторые из нас еще помнят как балет им. Кирова, хорошо известен любителям театра — самая приподнятая, утонченная, вышколенная, величественная, серьезная из всех балетных трупп. В том, как она справляется со своим репертуаром, собранным из спектаклей XIX века, видна специфическая смесь вычурной властности и снисходительности.

Джудит Макрелл

критик The Guardian

В какой момент живая легенда превращается в музейный экспонат? Это вопрос вопросов для балета, и особенно — для «Лебединого озера» Мариинского театра. Мне всегда нравилась эта постановка, с ее сказочной готической сценографией и незагроможденной сценой. Но сегодня, в 2011 году, она уже кажется до странного лишенной жизни. История рассказывается скучно, механистично, а некоторые танцовщики, кажется, находятся в эмоциональном вакууме.

На Западе Россия показывает классический театр, ограничиваясь хитами, пьесами, которые успешно и давно ставятся во всем мире. Современный же театр пробивается за границу сам, с помощью частных спонсоров и кураторов зарубежных фестивалей, да и дома не получает большой поддержки.

Жан-Пьер Тибода

критик, арт-директор театрального фестиваля Passages

Когда я приезжаю на просмотр в русские театры, я ищу и выслеживаю живое: смелые, оригинальные, а значит, личные художественные приключения. Актеров, режиссеров и тексты, которые прокладывают новые пути, каждый день заново изобретая свое искусство. Приключения в самом полном смысле слова — это единственный критерий. Такое приключение может быть результатом восприятия и преобразования традиции великими мастерами, такими как Петр Фоменко. Его постановка «Волки и овцы», которую я смотрел еще в маленьком зале в ГИТИСе, меня глубоко потрясла. А бывает, что приключение возникает как плод воображения борцов с традиционным, таких как Николай Коляда. Их мировоззрение отражается и в постановке новых произведений, и в преображении классических. Я намеренно привел в пример тех режиссеров, у которых нет ничего общего, они во всем противоположны, вплоть до отношения к власти. Первый яростно независим, второй получил финансовое благополучие и помещение в обмен на лояльность к власти.

У Фоменко мне больше всего нравится его утонченное искусство, он как будто друг Пушкина и Толстого, у него удивительно тонкая работа с актерами. Спектакли Фоменко словно хрустальные, они уникальны и хрупки. Он вызывает у западного зрителя ощущение удивительной близости и с актерами, и с произведениями. На его спектаклях ты всегда в самом сердце русского театра, создается впечатление, что ты пьешь чай на даче или водку в заснеженной деревне. Но я помню, как Фоменко был изгнан из театрального сообщества в советские времена, и не забываю о том, что его признание в России было постыдно поздним.

У Николая Коляды мне больше всего нравится способ работы с классическими произведениями (и русскими, и зарубежными). Он преображает их своим бьющим через край воображением в некоторый местный ритуал, коллективное искусство, которое делает актеров похожими на племя. Коляда — дитя Екатеринбурга, его сценическое видение — между Европой и Азией. Для французов спектакли Коляды особенная экзотика, что-то дикое и одновременно сложносочиненное, барочное, пришедшее издалека. Но я помню, как боролся Коляда за свой частный, внегосударственный театр и как долго его творчество отвергало большинство коллег.

Я выбрал эти два примера, но я могу долго говорить и об Анатолии Васильеве, и о Татьяне Фроловой. Их не любят на родине, но мы во Франции их очень любим. То, что у Васильева отняли помещение на Поварской, — это позор, и я всегда буду так считать. Я не понимаю, почему никто из коллег не стал его защищать. Васильев — исследователь в театре, как Станиславский или Гротовский. Как современная Россия может обойтись без такого человека? Почему он должен был отправляться в изгнание, чтобы продолжать работать? Его спектакль «Медея. Материал» с Валери Древиль один из лучших, которые мне случалось видеть в жизни.

Фролова сама, без чьей-либо помощи, почти без поддержки и практически без денег создала свой театр в Комсомольске-на-Амуре, очень далеко от Москвы. Я давно слежу за ее деятельностью. Недавно она выпустила необыкновенный спектакль «Персональная война», основанный на текстах журналиста Аркадия Бабченко, рассказывающих о проведенных им в Чечне годах. Но кто в России видел этот спектакль? А в Москве? Во Франции он был очень хорошо принят и оценен.

Я думаю, Россия только выиграет, если будет способствовать появлению небольших независимых театров наряду с помощью большим государственным театрам. Некоторые маленькие театры уже существуют, например, театр Фроловой и «Театр.doc» в Москве. Но пока их очень мало. Кроме того, такие театры очень важны для открытия новых талантов. Творческий полет скольких русских режиссеров сковала или прервала тень крыльев их учителей и наставников? России нужна система, адаптированная к разным скоростям и разным ракурсам.

Наконец, мы во Франции с особенным вниманием относимся к новым, современным русским авторам, таким как Вырыпаев, Сигарев. Новое поколение русских драматургов демонстрирует обновленность и открытость, новые взгляды. Что-то соразмерное этому явлению пока трудно обнаружить в среде русских режиссеров.

Все режиссеры, о ком я упоминал, были в свое время приглашены во Францию на фестиваль Passages, арт-директором которого я являюсь, проходящий в Лотарингии, долгое время это было в Нанси, а теперь в Метце. Многие из этих режиссеров и трупп после своего первого появления на Passages потом приезжали в Западную Европу с гастролями. Фестиваль был создан в 1996-м (после распада СССР и осады Сараево), его миссия — показать Восточную Европу. На следующем фестивале весной 2013-го мы снова пригласим Николая Коляду (несмотря на то что мы не разделяем его политических взглядов) со спектаклем «Баба Шанель», чтобы показать его работу с иной стороны. Мы привезем Саратовский ТЮЗ со спектаклем «Софокл. Эдип, тиран», поставленный Маттиасом Лангхоффом (один из самых хороших спектаклей этого важного режиссера, немца, живущего во Франции, но выросшего и воспитанного в ГДР). И мы откроем для французской публики замечательный спектакль «Черный тополь», поставленный Алексеем Песеговым в театре Минусинска, маленького сибирского города, у которого есть два повода для гордости — помидоры и… театр.

Русская культура всегда, во все времена завораживала Европу. Дело в том, что эта культура одновременно близка и чужда нам. Потому, что она обращена сразу и к Европе, и к Азии, потому, что она — отражение гигантских размеров страны, наконец, потому, что русское искусство, как никакое другое, пронизано историей. Кто в мире (театральном мире) не знает Станиславского и Мейерхольда? Чехов по сравнению с нефтяными и газовыми — неиссякаемое месторождение.

Пять режиссеров, которые успешно ставят спектакли за границей

Дмитрий Черняков

Ставит на Западе оперу — давно и успешно. Последние его премьеры — «Симон Бокканегра» Джузеппе Верди в Английской национальной опере в прошлом июне и опера Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», которая в минувшем феврале вышла в Амстердаме. Как и в большинстве своих работ, Черняков выступает не только режиссером, но и сценографом.

 

Виктор Рыжаков

Ставит в венгерском городе Дебрецен «Иллюзии» Ивана Вырыпаева. Прошлая постановка Рыжакова в этом театре — «Парикмахерша» Сергея Медведева — в 2010-м получила главную театральную премию Венгрии.

 

Дмитрий Крымов

Делает спектакль с Михаилом Барышниковым в Нью-Йорке. Премьеру под названием «In Paris» сыграют летом на престижном Lincoln Center Festival.

 

Кирилл Серебренников

Ставит в Национальном театре Латвии «Войцека». Прошлая здешняя постановка Серебренникова — гоголевские «Мертвые души» — взяла минувшей осенью главную латвийскую национальную театральную премию «Ночь лицедеев» (Spēlmaņu nakts).

 

Иван Вырыпаев

Вместе с труппой варшавского Национального театра поставил «Танец Дели», с тех пор получил в Польше вид на жительство, место преподавателя в Варшавской театральной школе и не устает отбиваться от предложений что-нибудь возглавить.

Взгляд со стороны

Дэвид Коут

редактор раздела «Театр» Time Out New York

Среди настоящих, преданных театралов в Нью-Йорке русский театр — синоним высокого класса актерской игры. Традиция обучения актеров, которая сложилась в России, привела к появлению артистов с необычайными физическими и эмоциональными возможностями, которые в состоянии передавать сложные и тонкие эмоции. Смотреть, как играют Чехова или поют Мусоргского русские актеры, — это захватывающее зрелище. И русские режиссеры — одни из самых смелых и изобретательных в мире. Актеров додинского Малого театра здесь приветствовали очень тепло. В Метрополитен Дмитрий Хворостовский и Анна Нетребко так и просто идут по разряду международных суперзвезд, без которых Мет и представить себе нельзя.

Я был в Санкт-Петербурге в 2005-м и 2007-м и видел постановки Дмитрия Крымова и Льва Додина. Последнее, что я видел из российского, — «Дядя Ваня» Льва Додина, в 2010-м. Еще я смотрел «Жизнь и судьбу» Додина, видел постановки Камы Гинкаса и Петра Фоменко. На фестиваль в Линкольн-центр российские труппы регулярно привозит Найджел Реддин, этим летом обещали крымовский «В Париже» с участием Барышникова. Бруклинская академия музыки тоже привозит русских, вот в апреле должны быть «Три сестры». Продюсер и импресарио Филип Арну тоже работает на этой ниве. Хотелось бы, конечно, посмотреть и на более молодых драматургов и композиторов.

Ноа Биркстед-Брин

критик The Guardian

Нескончаемая война между Россией и Украиной касается не только политики и газа, но и идентичности. В области культуры она часто выражается в попытках присвоить себе того или иного писателя — как, например, недавно возобновившееся соперничество по поводу Гоголя и Булгакова. Но если Россия действительно беспокоится о своем имидже за рубежом, то могла бы меньше времени тратить на защиту своих политических позиций и больше — на продвижение своего богатого культурного наследия. Есть много потерянной русской классики — неизвестной не русским, а на Западе, иначе говоря, созревшей для переоткрытия. Мы знаем Чехова, есть на британских подмостках немного Горького или Островского. Но лишь некоторые из пьес этих авторов были поставлены в Англии: Островский неустанно писал больше 40 лет, но британской публике показывают в основном только «Грозу», пропуская все остальные его работы. А что же насчет тех классиков, которые в этой стране ставятся редко или даже никогда, — Пушкина, Шварца, Платонова, Салтыкова-Щедрина?

Роберт Уилсон

режиссер

Русскую классику до сих пор играют по всему миру, и она еще надолго задержится в репертуаре. Тот же Чехов не дает ответы на насущные вопросы, зато предоставляет «пищу для размышлений», а по мне так это гораздо важнее. Мне кажется, современный русский театр сейчас как раз заново открывает свою собственную загадочность, находит вдруг новые пути взаимодействия с классикой. Я очень люблю русские пьесы XIX века и еще в 1990-м году ставил «Лебединую песню» Чехова в мюнхенском Kammerspiele. Но современный русский театр я тоже люблю, даже показывал некоторые вещи в своем Watermill Center. На мой взгляд, самый талантливый современный режиссер у вас — это Дмитрий Черняков, это по моему приглашению он ставил «Бориса Годунова» в берлинской государственной опере. Евгений Миронов — тоже важная фигура. Сам я несколько раз бывал в России: мне симпатична русская культура и русские люди. В последние годы визуальное искусство в России на подъеме, синтез моды, архитектуры, живописи и музыки русским сейчас особенно удается. Жду ли я в целом чего-то от России? Конечно, жду, я бы с удовольствием тут поработал — хочу поставить в Москве свою «Трехгрошовую оперу», об этом уже не один год ведутся переговоры.