Москва изнутри Сергей Шутов о Чистых прудах

В этом доме с 1987-го до 1990-го находился знаменитый сквот, так называемый «Фурманный», о котором уже издано какое-то количество книг и снят фильм. Несомненно, это самый крупный сквот в московской истории, здесь жили где-то 300 функционирующих художников, и через него прошли почти все люди, о которых мы сейчас слышим, — за исключением молодежи. Это было настолько заразное место, что здесь работали не только художники, но и их друзья, подруги, любовницы — и все становились художниками. Здесь существовала крайне креативная атмосфера, и все стремились в «Фурманный» — например, Ценципер бегал сюда в увольнительную и слонялся по сквоту в шинельке с музыкантскими шевронами.

Дом был занят целиком, более того, некоторые мастерские заняли соседнее здание. Захват дома был стихийным, способствовала этому русская коррупция. Изначально в нем поселились «Мухоморы», а затем все остальные — я, в свою очередь, совершенно бесплатно получил огромную квартиру, свою мастерскую, прямо под крышей дома и пустил в нее группу «Чемпионы мира». Никакой общей кассы и формализации у нас не было, все решалось за счет дружеских связей. Главное, что надо понимать про «Фурманный», — это то, что если сейчас мы говорим о сотне действующих художников, то тогда их в одной этой точке было триста. А в соседнем здании была ныне уже закрытая популярная солдатско-пенсионерская баня. Приезжие художники, у которых не было возможности помыться дома, ходили туда.

«Фурманный», безусловно, был похож на свои европейские аналоги, разве что в нем было повеселее — сквот есть сквот, просто существующий в суровых условиях российской действительности. Тем не менее надо помнить, что раньше квартирные выставки были не просто домашними вечеринками, как сейчас, а настоящим путешествием и испытанием, с топтунами, стоящими на лестничных клетках. Со сквотами было то же самое — они были захваченным, оккупированным пространством, а не местом, оплаченным лендлордом, и назывались так не только из-за красивого слова, да и проблем хватало. Все вопросы работающих коммуникаций решались локальными способами: кто-то умел крутить провода, кто-то мог прикрутить трубу, кто-то — еще что-то; в общем, с помощью друзей и местных дворников мы могли решать эти проблемы.

Все закончилось, когда, если я не ошибаюсь, министерство обороны решило реконструировать этот дом. И все, роняя слезы, отсюда съехали.

И вот, немного поплакав, но имея на местности агентурную сеть из коррумпированных дворников, управдомов и знакомых среди населения, мы нашли новую точку и переехали вот в этот дом. Правда, более ужатым составом — как видите, места здесь поменьше. Кондиция дома была хуже, я помню провалившуюся сквозь этажи ванну — слава богу, никто не пострадал.

Когда нас отсюда в очередной раз выпирали, я запомнил ответ на наш вопрос «А кто здесь будет жить?» — «Достойные люди». Очевидно, именно они здесь и живут.

Сколько времени провели мы здесь, я вспомнить не могу — время тогда сплющивалось и растягивалось. Времена были горячие, и случались попытки наездов со стороны каких-то сумасшедших структур, решивших заработать на нас кучу денег. Наезды с угрозами посадить нас в подвал и спускать туда кефирчик, пока художник не выполнит очередной заказ. И потом я слышал какие-то истории о потерявшихся пароходах, набитых искусством. Сейчас это жилой дом, переделали его не очень сильно, но, когда мы в нем жили, он был в чудовищном состоянии, весь пронизанный железными скобами, поэтому я не знаю, как теперь живут в нем достойные люди. Видимо, они постарались. Что же, он теперь памятник архитектуры? Я не знал. Одно время обсуждалась идея стихийной установки памятной доски о сквоте, но средства, конечно же, так и не собрались.

Романтическая Москва невозможна без голубей, и проявление этой романтики все еще существует в оставшихся голубятнях. Вот двор, который обустроил голубятней и зверинцем местный житель Эльдар, — здесь водятся фазаны, павлины и в большом количестве голуби. Есть маленькое лебединое озеро с черными и белыми лебедями. Раньше был еще пони, но что-то я его давно не видел. Наверное, благодаря этой голубятне в близлежащей галерее Laboratoria Art & Science, что рядом с Институтом мозга, и появилась моя научная голубятня «Министерство правды для голубя мира».

Совсем рядом, на улице Машкова, стоит дом-яйцо, про который все почему-то думают, что он имеет отношение к Фаберже, хотя, по-моему, это типичное жилище малыша-коротышки из Цветочного города. Строила его архитектурная группировка «Арт-бл...», они же «Обледенение архитекторов». Рядом детский сад, и дети гуляют под сенью прекрасного московского здания.

Бульвар прекрасен тем, что периодически он меня как местного жителя поражает и удивляет. «Афиша», кстати, устраивала здесь одно время фотовыставки, которые пользовались большой популярностью у населения и, скажу честно, облагораживали бульвар. Даже не столько бульвар, сколько его нравы.

Помню, как-то раз я, будучи молодым отцом, гулял здесь с коляской, как обычно, нарезая на местности круги, и, перейдя трамвайные пути, сунулся на бульвар. Но меня туда не пустил наряд милиционеров: они объяснили мне, что Куснирович арендовал бульвар — и теперь я могу гулять с коляской в любом другом месте. Я думаю, что они дружили с «Современником», и этой дружбы было им достаточно, чтобы обойтись без каких-то молодых отцов. Что происходило, я понятия не имею, но там сидели господа в канотье, веселились и выпивали, а нам посмотреть не дали — попросили меня оттуда, как и всех остальных старух, и мы угрюмой стайкой пошли обратно, виляя мимо несущихся автомобилей. С тех пор я предпочитаю Яузский бульвар, ближе к Подколокольному, где расцветала XL-галерея и на котором пока ничего не происходит.

Рядом с этим волшебным зданием, которое само по себе является уникальным, — единственная автомобильная стоянка на московских бульварах. То, что московские власти решили откусить кусочек бульвара под парковку, — это невероятно. И если сейчас для автомобилей пробили брешь в ограде, то некоторое время назад они гоняли просто вокруг пруда по бульвару, раскидывая старух и детей. Но это в прошлом, и теперь за небольшую плату вы можете поставить свой автомобильчик у фонтана.

А на месте здания когда-то была прекрасная стекляшка, когда-то весьма футуристическая, которая, как я понимаю, послужила базой для этого сундука. Стекляшка называлась «Джелторанг», и в ней открылась первая забегаловка, где давали индийскую еду. Естественно, укорененные московские хиппи, вегетарианцы, буддисты и индуисты сразу же захватили это место.

Но меня как местного восторгает не эта история, а именно уникальная стоянка, и я горжусь, что по нашему бульвару можно прокатиться на авто.

Еще одну стоянку хотели сделать подальше, за Покровкой, и вместо нее там одна из невероятных местных точек — дыра в земле, которая существует столько, сколько я себя здесь помню. Иногда какие-то обещания появляются на заборе стройки, но ничего не происходит.

Знаменитый памятник. Он установлен со всеми возможными и невозможными нарушениями правил установки памятников в центре города. Я читал, что его установили здесь в обмен на обещание казахского посольства ежедневно убирать бульвар. То есть по бартеру кто-то местный придумал решить этот вопрос так. Благо находится посольство здесь же, в начале бульвара.

Здесь же, на бульваре, находится мастерская одного из столпов концептуализма и соц-арта Эрика Булатова. Рядом — мастерская художников Алексеева, Звездочетова, Филиппова и Савко. Тут же живут — Захаров, Латышев; Звездочетов — в доме с цветами, а Насонов на Маросейке. В общем, можно открыть список текущих выставок, и кто-нибудь из местных в нем обязательно найдется.

Еще один дом, зараженный художниками. Наверху, под его крышей, находятся мастерские, где сидит арт-группа «Россия», названная так по многим причинам, мастерские Союза художников, там же жил и трудился Илья Кабаков. Потом его мастерская отошла в распоряжение Иосифа Бакштейна, который устроил там Институт проблем современного искусства. Но я помню это место как дикие задворки второго дома, с черным ходом и покрытыми пылью стенами, вдоль которых нужно было тащиться до самого верха, выползать через чердачные двери, брести по чердакам по доскам, перекинутым через пространство мусора, и попадать в шикарную мастерскую, где Кабаков показывает свои работы или читает свои альбомы. Чтение этих альбомов превращалось в перформанс — крайне важно было авторское участие в перелистывании страниц и чтении текстов. Как так получилось что в этом доме с безумно дорогими квартирами до сих пор сидят художники? Это следствие советского наследия уважения к человеку высокохудожественного труда, чем-то похожее на суеверие. У нас же больше нет другого наследия. Были, конечно, чудовищные наезды, но все заканчивалось благополучно. Художники и Союз художников отбились от алчных риелторов — дай бог им здоровья всем.

Раньше дворы дома были сквозными, и через них спокойно можно было ходить, но сейчас все это закрыли. Я как-то раз остановил здесь машину, и водитель рассказал мне, как его автомобиль заварили в одном из этих дворов. Он выпивал в доме «России» с приятелями, машину решил оставить во дворе, на следующее утро вышел и увидел что ворота заварены, и авто его оттуда не вывезти.

Когда я еще жил на Бронной и носил волосы до задницы, я ходил в кафе «Аромат», на месте которого сейчас работает «Жан-Жак». Чай без сахара в нем стоил тогда три копейки, а с сахаром — четыре. Это было место, где собирались все альтернативщики второй половины1970-х, которые отличались какими-то интеллектуальными амбициями, в отличие от Стрита, на котором тусовались скорее модники, чем идеологически ориентированные персонажи. Все лавочки бульвара были забиты разными живописными оборванцами, съезжавшимися туда со всего Союза и искавшими ночлег. Я обитал недалеко, обладал такой ценностью, как комната в коммуналке, и знакомые оборванцы оставались у меня. Проблемы, конечно, были, и в какой-то момент я просто сказал участковому: «Какие проблемы? У нас что, больше нет тунеядцев и алкоголиков?» (Сам-то я работал в зоопарке.) Он честно признался, что мной интересуются органы, и после этого отстал. В «Аромат» тоже постоянно приходили менты и гоняли несчастных волосатых: меня хватали за ноги и за руки и вытаскивали на улицу. Будучи романтичным юношей в цветастых клешах, сделанных из обивки дивана, и белой рубашке, я даже не пытался выбраться, пока меня тащили до машины, подметая волосами тротуар. А чай мы там пили, потому что были нищими — не то что как церковные крысы, а как полевые мыши, поэтому если хватало денег на стакан чая на двоих, то это была радость и счастье. Были там и булочки с изюмом за пять копеек, но это уже совсем... Совершенно дешевейшая столовка.