Примат без электричества
В Уганде наблюдаются серьезные перебои с благами цивилизации, кормят сосисками, зато гориллы здесь столь же восхитительны, как и сама природа, на лоне которой они скачут.
Оказывается, взрослая мужская особь гориллы похожа на Леонида Ильича Брежнева. Та же стать, отрешенность, такие же надбровные дуги, даже голос такой же. Впрочем, может, все и наоборот, может, это генсек и Председатель Президиума был похож на гориллу.
Сходство обнаружилось случайно, в ходе полевых наблюдений. Я приехал в Уганду, встретился там с горилльей семьей, посмотрел на отца семейства, и мысль — яркая, как вспышка ноябрьского салюта, — поразила меня: он, Ильич, без вопросов.
Про угандийских горилл я первый раз узнал именно во времена их двойника, году в 75-м, в эпоху расцвета застоя. Могущественный литовский дядя (он был крупным начальником на мебельной фабрике) подарил мне тогда книжку польского писателя Шклярского про мальчика Томека. Герой книжки (называлась она, кажется, «Приключения Томека на Черном континенте») вместе с отцом и его друзьями поехал в Африку, в страну Уганду, искать окапи — помесь зебры и жирафа — и параллельно ловить горилл для какого-то зоопарка. Помню, что произведение изобиловало неимоверным количеством поучительных сносок и массой сведений, совершенно неприменимых — как тогда казалось — в нормальной жизни. Зачем, к примеру, мне было знать, что гориллу хорошо ловить на пиво: ставишь ей жбан, она напивается, засыпает, тут ты ее голыми руками в клетку и засовываешь? Я ведь ни об Уганде, ни даже о пиве тогда и мечтать не мог, однако, было все равно интересно. Лишние знания — они ведь вопреки утверждению не только лишние печали, но и ценная пища для детского воображения. В конце концов я вообразил себя путешественником до такой степени, что поездка в Уганду материализовалась: захотел однажды — и поехал. Именно поехал.
За несколько моих африканских турне Уганда стала первой страной, куда я попал на автомобиле. До этого я пересекал границы государств Черного континента только и исключительно на самолете — на большом, среднем, маленьком, почти несуществующем, но самолете. Договаривался с каким-нибудь пилотом-бельгийцем, навеки здесь застрявшим со своей «сессной», запихивал сумку в крохотный багажник, пристегивался, надевал наушники, тихонько молился и отправлялся в путь. В последнем аэропорту страны пребывания мне, не скупясь, ставили штампики в паспорт, брали налоги, чаевые, взятки; потом мы летели полчаса до первого городка следующей страны, там я получал в паспорт новую коллекцию печатей, платил налоги, комиссионные, чаевые, давал взятки, и мы — все еще с пилотом и его самолетом — продолжали путь до той вырубленной в джунглях полосы, на которой меня встречали на автомобиле и везли в какой-нибудь лагерь. Так было обычно. А вот в случае с Угандой я не подлетел, но подъехал к границе в машине без крыльев, в самом обычном «лендровере». То есть в предыдущую страну, в Руанду, я прилетел — на «сессне» и с пилотом-бельгийцем — из Танзании, а вот в Уганду входил, можно сказать, пешком.
Границу можно было узнать по закончившемуся асфальту. В Руанде он еще был, а в Уганде — нет. Прямо под шлагбаумом и заканчивался, ровно-ровно. В еще асфальтированной Руанде я, как полагается, сходил в будку пограничника поставить штамп о выезде, потом присел в «лендровер» на полминуты, переехал на ту сторону и уже по грязи доковылял до другой будки, где в мой паспорт поставили новую визу и штамп о въезде. Деньги, отданные за визу, исчезли с поверхности стола молниеносно — пограничник, видать, был прирожденным фокусником.
Я снова уселся в «лендровер», и Ричард — мой угандийский проводник и водитель — направил внедорожник вглубь своей страны.
Нам предстояло совершить небольшой, в полсотни километров, бросок по колдобинам и доехать до лагеря Mount Gahinga Lodge, где мне и Ричарду надо было провести пару дней. А теперь представьте эти самые 50 километров по бездорожью, с приличествующим африканским массажем, то есть тряской, от которой все внутренности меняются друг с другом местами. Несколькими днями позже, кстати, моя нежная и горячо любимая камера Leica перестала работать. У меня-то от колдобин всего лишь позвонок сместился (самую малость), а у нее — объектив, казалось бы, намертво схваченный винтами, почти отвалился. Позвонок потом кое-как в Южной Африке обратно вдвинули, а вот объектив у Leica пришлось потом менять на новый. Так вот, пятьдесят километров по африканскому бездорожью (слава богу, не развезенному дождями) — это добрые три-четыре часа езды. И каких! Во-первых, это очень красивые три-четыре часа: вокруг горы, организованные в террасы и расчерченные по шесть угандийских соток; джунгли, озера, вулканы. Во-вторых, это, как и было сказано, очень тряские часы. В-третьих, это часы знакомства с новой страной, причем часы, проведенные не в аэропорту столицы, не на улицах большого города, а на дорогах провинции, куда иностранцы заезжают не так уж и часто. В общем, эти самые полсотни километров, проделанные за три-четыре часа, весьма важная часть путешествия, эдакий welcome drink — пьяный и довольно терпкий. На тебя глазеют, с тобой общаются. Кто-то просто машет, кто-то весьма красноречивым жестом просит поделиться водой или какой-нибудь едой, кто-то столь же красноречивым жестом предлагает пойти в одно хорошо известное место. А ты едешь, и пункт твоего назначения (а что это за Mount Gahinga, ты еще не знаешь) вполне может оказаться именно тем местом, куда тебе только что предлагали пойти. Во всяком случае, об отсутствии там электричества и горячей воды меня предупреждали заранее, описывая Mount Gahinga как экологический лагерь. Известно ведь, что все экологическое означает отсутствие электричества и изготовление яичницы на костре.
Ближе к вечеру мы наконец добрались до искомой деревни и въехали в лагерь, встретивший нас абсолютной тишиной. Не то чтобы там никого не было — из трубы над главным домом вился дымок, да и охранник, открывший нам ворота, не казался призраком, но следов присутствия каких-либо еще постояльцев в Mount Gahinga точно не наблюдалось. Лагерь был пуст.
Охранник стукнул в пустое ведро, и из дома с дымящейся трубой появился начальник с улыбкой, обнажившей 32 белоснежных зуба. Еще несколько человек прибежали с заднего двора, и процесс вселения в приготовленный для меня дом пошел своим чередом, то есть суетливо и с улыбками. Дом, кстати, оказался весьма просторным, с обширной спальней.
То, что лагерь Mount Gahinga — экологический, стало понятно весьма скоро. Электричества здесь действительно не оказалось, смыва воды в сортире — тоже, а горячую воду в душ предложили заказывать заблаговременно. Короче, дача — настоящая дача из детства, без всяких там новшеств и излишеств, даже круче: к примеру, твердые и жидкие отходы, являющиеся продуктами жизнедеятельности организма, здесь предложено было научиться отсортировывать, то есть направлять в разные отверстия глиняного подобия унитаза, закрытого деревянным ящиком-креслом. И ничего, научаешься!
Убедившись, что я устроился, Ричард, подмигнув обоими глазами, сказал, что в деревне у него есть неотложные дела, и был таков. Я разложил, вернее, развесил — шкафа в доме не оказалось — вещи, принял душ (курдюк с лейкой на всякий случай был заполнен до нашего приезда), выпил принесенного мне вина и отправился на ужин — в тот самый дом, над которым вился дымок.
На пороге меня встретил повар, толстенький бурундиец по имени Льюис. Вытерев руки о рваный передник, Льюис поздоровался и широким жестом пригласил меня за стол. Я сел, а Льюисов подручный стал метать местные разносолы — жареную картошку, сосиски, кетчуп, в общем, все то, чем славится Африка. И ведь было вкусно!
В конце трапезы Льюис, выйдя из кухни, поинтересовался, что бы я такого хотел отведать назавтра, и я честно признался, что буду рад любому предложению такого великолепного шефа. Шеф в ответ расплылся в улыбке и пообещал удивить.
Ночь после пересечения границы и тряской дороги, понятно, прошла незаметно. Почитать перед сном по понятным причинам не удалось (свет керосинка дает не для культурного досуга), и уже в полшестого аккуратный стук в дверь поднял меня на ноги. Вслед за стуком на дворе зашумели ведра, и голос со стороны «ванной» предупредил меня, что горячий душ готов.
К завтраку в расположении части появился и Ричард, деревенские дела которого отпустили его только с рассветом. Мы наелись яиц, выпили чаю и поехали к гориллам, в Нкуринго, в национальный парк Бвинди. В Бвинди, собственно, я уже побывал — еще в Руанде. Этот заповедник объединяет приграничные районы трех стран — Руанды, Уганды и Демократической Республики Конго, и на обширной его территории на воле находится около 700 горных горилл — все, что осталось от некогда большой популяции ближайших наших родственников. Сегодня 700 особей живут примерно 35 семьями, во главе каждой из которых находится доминирующий самец. В Руанде можно посещать 8 семейств, в Конго — два, еще три — в Уганде; остальные группы животных общаются только с учеными и со своими охранниками — солдатами регулярной армии. Дело в том, что частные зоопарки весьма охотно покупают горилльих детей, а потому браконьеры время от времени истребляют целые семьи, для того чтобы отобрать у родителей младенцев, — вот страны-обладательницы исчезающих приматов и выставили у каждой группы вооруженную охрану, которая, с одной стороны, отгоняет бандитов, а с другой, помогает отслеживать миграцию горилл. Так вот, в Руанде я уже встречался с гориллами, а теперь мне предстояло оценить выучку угандийских рейнджеров и стать угандийских горилл. Надо же было сравнить!
Ричард вывел наш «лендровер» за околицу, и мы — еще в темноте — начали движение. Вскоре солнце взошло, и пока мы ехали в Нкуринго, пропал туман и начало парить. За свою приближающуюся попытку увидеть горилл я уже заплатил 400 долларов, и даже несмотря на то что в Руанде оба моих похода (по 350 каждый) к гориллам удались, и особо жгучего желания повторять пройденное у меня не было, терять уплаченное было жалко. А ведь Ричард честно предупреждал меня, что угандийский трекинг куда сложнее своих руандийских аналогов. Рельеф в Нкуринго более замысловатый, горилльи семьи — более затейливые, а шансы увидеть их — более призрачные.
Часам к девяти мы доехали до заповедника, где Ричард с легким сердцем передал меня на попечение целого отряда бравых гориллоискателей: нескольких солдат (с автоматами АКМ), трех следопытов и еще начальника. В конце концов, если разделить между ними всеми мои 400 долларов, и учесть, что такие, как я, сюда залетают нечасто, то на брата выходило не так уж и много. А ведь львиную (вернее, гориллью) долю отбирает себе государство, и сколько им там остается от уплаченного мною в кассу, вообще неизвестно.
Примерно к полудню мы вышли на орбиту, и следопыты отправились рубить проходы в джунглях и искать наших малюток. И ведь нашли их.
Не буду рассказывать, сколько раз я мечтал, чтобы меня бросили, чтобы отдали на съедение гиенам и браконьерам, но к закату мы все-таки дошли до Нкуринго, и я поклялся больше никогда не ходить за гориллами по таким тропам или делать это в Руанде, где трекинг требует куда меньших усилий. Впрочем, в любом таком приключении есть немаловажное преимущество перед легкой и приятной прогулкой: приключение завершается, и счастье от преодоления собственного бессилия заставляет жить и искать нового безумия. Наверное, так же чувствуют себя скалолазы и альпинисты, но куда и зачем — в отсутствие горилл — лезут они, я совсем уж не понимаю.
Потом был душ из курдюка, самые вкусные на свете сосиски (Льюис расстарался) и самый спокойный сон без сновидений, который себе только можно представить.
С гориллами, но не с Угандой, было покончено. Утром нам предстояло сменить дислокацию и из одного экологического лагеря переехать в другой, в Volcanoes Bwindi Lodge. Доехав до Бвинди, я собрал волю в кулак и наотрез отказался от планов дальнейшего покорения природы. Вместо природы я решил покорять саму деревню и на следующее утро вышел на тропу community walk. Девушка из местного райсовета отвела меня на чайную плантацию, потом на плантацию банановую, а вот затем началось самое интересное: мы забрели к деревенским самогонщикам и напробовались бананового джина (лучше бы мне было не знать, как его готовят!), прослушали лекцию народного целителя (он даже поменял синий халат на чью-то шкуру) и посетили пигмеев, которые специально вышли из лесу, чтобы спеть мне и сплясать.
Днем позже — а это было воскресенье — я самостоятельно нашел деревенскую англиканскую церковь и был принят в качестве почетного гостя. Вокруг меня собрались все дети, а в конце службы (там в основном проникновенно и долго на языке буганда говорила местная антифеминистка, призывавшая женщин любить мужей, подчиняться им и не мешать пить банановый самогон) священник потребовал от паствы поприветствовать иностранного гостя, то есть меня. Все встали и зааплодировали, и я снова вспомнил Леонида Ильича.
А еще пребывание в Бвинди ознаменовалось нахождением в лагерной библиотеке книжки «Last King of Scotland», по которой поставлен фильм с Форестом Уайтекером в роли угандийского президента Иди Амина. Встреча героя книжки с президентом, кстати, произошла где-то неподалеку от Бвинди. Именно сюда заехал красный Bugatti диктатора, и именно здесь Bugatti проиграл в неравной схватке с коровой.
На самом деле президент Иди Амин Дада выглядел в жизни куда противнее артиста Уайтекера. Во всяком случае прототип был много жирнее и звероподобнее исполнителя его роли — открытки с портретами очень неприятного Иди Амина до сих пор продаются в любом сувенирном ларьке Кампалы, и лик диктатора можно легко сравнить с физиономией Уайтекера, который получил за изображение этого чудовища премию «Оскар».
А закончилась моя угандийская эпопея в Кампале, в столице, где я попробовал самую вкусную на свете козлятину (запеченную в непременных банановых листьях) и зашел в королевскую хижину, в официальную резиденцию бугандийского кабаки, правителя основного племени Уганды. Резиденция (она же и усыпальница) признана Книгой рекордов Гиннесса самой большой соломенной хижиной в мире. Кстати, именно кабака был избран (или назначен) первым президентом независимой Уганды, но потом его сверг тот, кого позднее сверг Иди Амин. А вот тот, кто затем сверг Иди Амина, он до сих пор в своем кабинете. Тут, в Африке, именно таким образом функционирует демократия. Впрочем, нам-то грех их осуждать, сами с усами.
Кампала — большой и живой город — после всех моих приключений, после скитаний по джунглям и экологическим лагерям, показалась центром цивилизации. Тут можно было снять в банкомате денег, купить лезвий к станку Gillette, зайти в книжный магазин; можно было съездить на озеро Виктория (которое совсем под боком) и съесть там на берегу свежезажаренную рыбину. Вот только всего этого почему-то не хотелось, а хотелось, наоборот, назад в свою экологическую халупу, чтобы сидеть на веранде с книжкой, заедать вино арахисом и читать книжку — про страну Уганду и глупого шотландца, который вообразил, что он может подружиться со страшным и ужасным Иди Амином.