Окраина

Эстремадура — наименее популярная среди туристов испанская провинция. Их можно понять: местность пустынная, нравы строгие, гастрономия аскетичная. Однако если вы действительно хотите почувствовать, что такое настоящая Испания, вам не в Андалусию или Каталонию. Вам сюда.

Когда конкистадор Франсиско Писарро взял в плен Великого инку Атауальпу, он потребовал от него выкуп: комнату, до потолка набитую золотом, и две — серебром. Атауальпа согласился, заплатил, и все равно был казнен. Остальное — история страны Перу, не о ней сейчас речь. Откуда взялись эти сокровища — можно понять. Воображение рисует тяжело груженные караваны лам, андские рудники, ободранные стены храмов бога-солнца и все такое. Куда сложнее представить, куда они делись. А было так: груженые караваны лам, испанские корабли, океан, одна пятая в королевскую казну, четыре пятых — в Эстремадуру.

Куда-куда? В какую еще дуру? В Эстремадуру, глухую испанскую провинцию на границе с Португалией, ныне, да и тогда, — самую бедную и неразвитую часть страны. Между Кастилией, Леоном и Андалусией Эстремадура смотрится гадким утенком. Даже имя у нее не собственное, а нарицательное. Эстремадура — буквально — это «окраина», испанская Украина, если хотите. В Португалии есть приморская провинция Эштремадура — не родственница испанской, однофамилица. На любой Украине, понятно, должны быть свои казаки — и в Эстремадуре они были, да еще какие. В XVI веке небогатые — тут все небогатое — эстремадурские дворяне в первый и последний раз определили ход мировой истории: на минуточку, они завоевали для испанской короны Новый Свет. Ну и сами заработали, ясное дело.

В Касересе, столице северной Эстремадуры, средневековые стены разделяют город на две вселенные — внутри и снаружи. Снаружи живет обычный провинциальный испанский город: сетевые магазины, пешеходные улицы, подземные автостоянки, бары и ресторанчики. Внутри — сложенные из золотистого камня огромные махины полутысячелетних домов почти без окон, и тишина. Только аисты, свившие гнезда почти на каждой крыше, бесконечно трещат и курлычут, перелетая с башни на башню. Вон та, с круглым куполом — дворец Толедо-Монтесума. Туда один из спутников завоевателя Мексики Эрнана Кортеса привез свою новую жену, дочь императора ацтеков Монтесумы. Теперь тут городской архив. Чуть дальше, под особенно засиженной аистами башней с зубцами, — родовой дом Николаса де Овандо, третьего (первым был Колумб) губернатора «островов и большой земли Индий за «морем-океаном», покровителя молодого Кортеса. Теперь тут какая-то военная часть, снимать нельзя. Самая старая, круглая башня XIII века, высится над дворцом Гольфинес-де-Арриба. Наверное, тут тоже были конкистадоры, но это неважно: в 1936 году в этом доме Франсиско Франко провозгласил себя генералиссимусом и главой Испании. Сунув нос в случайно незахлопнутую дверь, я вижу заросший двор, где между ободранными креслами-качалками лениво грелись на солнце две кошки. Гавана какая-то, а не Франко.

––––––

Практически единственный способ путешествовать по Эстремадуре — автомобиль напрокат: слишком много всего тут разбросано по заштатным городкам и малодоступным долинам. Трухильо, родина Франсиско Писарро, — тысяч десять жителей, но старый город ничуть не меньше, чем в Касаресе. Посреди главной площади — конная статуя самого Писарро с мечом наголо. Когда-то этим мечом он, говорят, прочертил на южноамериканском песке линию и сказал: «С этой стороны лежит Перу с его богатствами, с той — Панама с ее нищетой. Делайте выбор, достойный благородного кастильца». За Трухильо, в глухом углу и так глухой Эстремадуры, за горами и лесами будто из сказки про Бабу-ягу, стоит Королевский монастырь Девы Марии Гуадалупской, второе после Сантьяго-де-Компостела место паломничества в Испании. Деревня крохотная, из промышленности — только производство бесчисленных копий чудотворной статуи Богородицы. Даже поесть тут особенно негде. Впрочем, по всей Эстремадуре с этим проблемы. Тут уж точно не рай для гурмана: куда ни приедешь, на обед всюду будет чечевичный суп, жареный кусок говядины и стакан местного вина питарра. Сам монастырь — огромный комплекс, смесь всего: позднеготический фасад, почти арабский внутренний двор, барочная ризница с росписями Сурбарана (он тоже здешний, эстремадурский). Вот тут Изабелла Кастильская подписала указ об экспедиции Колумба, а вон в том фонтане уже вернувшийся Колумб крестил своих индейских слуг. В промежутке он назвал в честь местной Богородицы один из Антильских островов (нынешняя Гваделупа) и положил начало великой традиции: по всей Южной Америке имеются тысячи церквей Богоматери Гуадалупской, святой покровительницы Эстремадуры и Мексики. В глубине монастыря — сокровищница, в которой на уходящих под потолок полках расставлены подношения святыне: золотые кубки, реликварии, оклады. Если где-то еще можно увидеть золото конкистадоров — вот оно.

С паломнического тракта высоко над городом Гуадалупе выглядит как марципановый торт с башенками посреди глубокого блюда заросшей дикими лесами долины. Если попробовать отыскать один-единственный образ сразу для всей Эстремадуры, то пусть это будут такие вот виды с местных холмов. Здешний край разделен на множество долин, и каждый час езды по местным дорогам приходится останавливаться, чтобы взглянуть на лучшую панораму в жизни: дальняя гряда встает за ближней, вдалеке белеют горы, внизу среди клетки полей вьются дорога и река. В самой серединке обычно городок с церковью и замком, хотя самый лучший из эстремадурских видов обошелся вовсе без участия человека. На границе Эстремадуры с Кастилией полноводная река Алагон выкидывает один из самых головокружительных трюков в программе географического цирка: на протяжении километра разворачивается на 180 градусов и почти замыкает петлю в паре десятков метров от начала изгиба. По-испански эта штука красиво называется meandro.

––––––

Алагон вьется по одному из самых странных закоулков Эстремадуры — по Урдам. Этот край очень одиноких деревень под каменными крышами испанцы открыли для себя примерно тогда же, когда и Южную Америку. Просто какие-то путники заблудились в лесах и набрели на долины, где люди не знали — забыли, скорее, — о том, что есть на свете что-то еще. В бедной Эстремадуре Урды — полюс нищеты и отсталости, недаром в 1932 году Бунюэль снимал тут свою документальную ленту «Земля без хлеба». Картины убожества в фильме поражают — люди и даже звери явно жили в Урдах в невозможных условиях. Правда, говорят, что Бунюэль многое подстроил специально, для издевательства — недаром закадровый голос называет всех аборигенов кретинами. И все же. Сложно себе представить, но вполне цивильные местные старички, которых я застал греющимися на солнце у деревенского бара в местечке Лас-Местас, и дети из фильма, макающие в свиной ручей первые в своей жизни куски хлеба (пшеницу тут не выращивали никогда, а первую дорогу построили в 1922 году), запросто могут оказаться одними и теми же людьми. Будто в подтверждение из-за угла выходит человек, ведущий под уздцы мула. В руке у него плуг. Очевидно, он только что пахал. Это 2007 год, ЕС, Старая Европа, как теперь принято говорить.

––––––

Чуть западнее Урд лежит область Сьерра-де-Гата. В деревне Сан-Мартин-де-Тревехо верхние этажи покосившихся средневековых домов почти сходятся прогнившими балками над головами прохожих, а посреди улиц, как в старину, журчат водостоки — и это не музей, это просто люди так живут. В Сан-Мартине и еще двух деревнях у португальской границы с незапамятных времен говорят на особом языке фала, родственнике галисийского, так что все таблички на домах там двуязычные, и под испанским calle значится местное calli. Несмотря на такие аномалии, через какое-то время осознаешь: Эстремадура — это самая испанская на свете Испания. Куда бы вы ни поехали по стране — вам всюду скажут: вы в Галисии, Каталонии, Андалусии. В Эстремадуре все наоборот: ты прежде всего в Испании, а уж потом — в Эстремадуре. Наверное, поэтому отсюда вышло так много солдат империи.

Гораздо южнее, в равнинной части провинции, расположился Медельин — родной городок Эрнана Кортеса. Посреди главной площади, площади Кортеса, стоит памятник Кортесу — с крестом в вытянутой руке. Глядя на почти все население городка, расходящееся после воскресной службы в грубо срубленной старинной церкви, я думаю о том, каково им говорить: «Я из Медельина». Трехмиллионный город в Колумбии, как пошедший по дурной дорожке здоровенный крестник-обалдуй, наверное, изрядно подпортил им репутацию.

Посреди города Пласенсия стоит один из самых странных соборов на свете. Собственно, их два — старый, романский, наполовину разрушенный, и новый, позднеготический, наполовину построенный. Один врубается в другой, да так, что посредине, в клуатре, на стыке торчат балки и незаконченная каменная кладка. Когда-то, в короткий момент колониального процветания Эстремадуры, тут взялись строить готический шедевр, но изобилие американского золота привело к инфляции и экономическому спаду — и стройка застопорилась. К 1780 году горожане потеряли надежду на перемены к лучшему и просто заделали оставшийся проем кирпичом — теперь готический неф обрывается бескрайней гладкой стеной, на которой проступают контуры стоящего за ней романского здания.

––––––

Куда в Эстремадуре ни попадешь — всюду свои конкистадоры. В городке Херес-де-лос-Кабальерос их даже два. Один, Васко Нуньес де Бальбоа, первым среди европейцев вышел к Тихому океану, другой, Эрнандо де Сото, — к Миссисипи. Нуньесу де Бальбоа, как тут принято, на главной площади поставлен памятник. От конкистадора к конкистадору можно объехать всю провинцию, но лучше при этом смотреть по сторонам. Необыкновенных мест тут так много, что все они никак не помещаются в путеводители. В Эстремадуре каждый может найти себе свой собственный, неизвестный остальным городок. По едва заметному с дороги замку я, к примеру, обнаружил Бургильос-дель-Серро, тихое местечко со смещенными законами перспективы. Все тут очень маленькое, но из-за того что город находится на очень крутом склоне, размеры искажаются, а глазомер перестает работать. Близкое кажется далеким, приходская церковь — величественным собором, а замок на скале — огромной крепостью. Но ехать туда все же не стоит — ищите лучше что-нибудь свое.

В последний вечер в Эстремадуре я снова в Касересе. За стенами шумит обычный субботний вечер в провинции — выпивка, умеренные гуляния, вдалеке концерт какой-то местной рок-группы. В старом городе, как всегда, пустынно — разве что изредка попадаются парочки испанских пенсионеров из местного парадора. Ни с того ни с сего из-за стены гремит салют, подняв с гнезд десятки курлыкающих аистов. В свете фонаря становится видна табличка на полной достоинства церкви XV века: «Переоборудование церкви Святой Марии в Центр виртуальной культуры. Финансируется Европейским союзом». Эстремадура снова импортирует капитал, но как же меняются времена.