Иван Охлобыстин «Я буду зажигать — не сомневайтесь!»

— Что это вообще будет?

— Гигантский литературный вечер, на котором мной будет предпринята попытка начать большую отечественную дискуссию по тревожащим общество вопросам. Это нахальное мероприятие на нахальном стадионе с нахальным посылом. Почему я так все нахально? Потому что это больше символ, чем жест. Я понимаю, за те 77 минут, в течение которых, как утверждают психиатры, человек в состоянии усваивать информацию, я не смогу раскрыть людям глаза. За один вечер я этого не сделаю точно. Но кто-то должен начать обсуждать эти вопросы.

— А что за вопросы?

— Я меньше всего на свете хотел бы обсуждать национальный вопрос. Но кто-то же должен? Приближаются выборы, и нас подведут социальные сети. Каждый второй напечатает, за кого голосовал; каждый десятый подсчитает в процентном соотношении, насколько нас обманывают. Обычно процентов на 60, но доказать раньше было нельзя, а сейчас можно. И чтобы отвлечь от этого людей, нужны большие мероприятия. Ну башен-близнецов у нас нет — извиняйте! Каширку уже взрывали. Остается самый горячий вопрос — национальный. И где бы это ни вспыхнуло — на Манежной площади или еще где-то, — это будет чудовищно. И закончится все тем, что нам запретят произносить само слово «русский», чтобы не накалять ситуацию.

— Вот вы вроде правильные вещи говорите, а звучит все как-то не зажигательно.

— Я буду зажигать — не сомневайтесь! У меня будет гонг с большой колотушкой и белая 20-метровая пирамида. Не будет ни музыки, ни танцев. Только 77 прожекторов, висящих вокруг пирамиды и направленных в небо. Мы будем со спутника вещать отдельным экраном то, как мы смотримся из космоса. Это же прикольно! Это креатив! Но самое главное — сама возможность провести такое ­мероприятие подвернулась совершенно случайно!

— Случайно представилась возможность занять на один вечер «Лужники»?

— Абсолютно! Ко мне после литературного вечера во МХАТе подошел очень интеллигентный человек из Минобороны, занимающий высокий пост, и сказал, что мне надо на стадионе все это читать. Я ответил, что стадион не потяну. А он мне: «Надо». А мой организатор поддакнул: «Почему бы и нет». И я подумал: мне 45 лет, другой возможности выступить так помпезно у меня уже не будет. И я лупанул туда все, что я заработал за два года. Пропади оно все пропадом! Будем считать, что я говорю от имени деревенских мальчишек, тушинского хулиганья, вгиковского сообщества, армейских друзей и всех-всех, с кем я прожил длинную противоречивую жизнь. И уже 13 городов-миллионников подали заявки и готовы построить пирамиды. Мы спрашиваем: «А в каких залах?» А они: «Никаких залов. Только стадионы хотим». Даже не знаю, может, сверху кто помогает, может, наоборот, темная сторона.

— Но вы понимаете, что будете стоять один посреди футбольного поля, а вокруг вас будут десятки тысяч зрителей?

— Очень страшно. Я так с парашютом прыгать не боялся. ­Уровень мероприятия, конечно, предполагает выход в мас­сы — и чтобы разорвали, если не понравится. Понятно, это­го не произойдет, я не говорю там какие-то ужасные вещи. Но в принципе я и с более жесткой позицией готов к лю­дям выйти. Не потому что храбрый, а потому что сценарист. И считаю, что все должно складываться хорошо, включая эффектный финал. А это очень эффектно — быть разорванным на части зрителями.