Норманское вторжение

Норман Фостер в Пушкинском музее

Выставка в Белом зале и на Колоннаде Пушкинского музея — это уровень вечного шедевра что твой Рембрандт, в крайнем случае — сборная экспозиция таких же шедевров вроде «России–Италии». Норман Фостер, он же барон Фостер Темзского берега, пэр Англии, архитектор-лауреат и так далее и так далее, — первый из своего цеха, удостоившийся такой чести. Оно и неудивительно: на свете сегодня нет более востребованного и успешного зодчего. Теперь лорд Фостер берет в оборот Россию — и своими гиперпроектами в Петербурге и Москве, и лично — на запланированной в рамках выставки открытой лекции (подробности и регистрация участников на www.normanfoster.ru). В преддверии выставки российские коллеги Фостера высказывают свое мнение о виновнике торжества.

Александр Ложкин, главный редактор журнала «Проект Сибирь»
Слава пришла к Норману Фостеру после 1986 года, когда он построил банк в Гонконге из стекла и железных палок. Будущий лорд посмотрел на Бобур, построенный его бывшим однокашником и товарищем Роджерсом, — и соорудил свое суперздание; только Бобур был, по сути, сварен из водопроводных труб, поэтому 10 лет последователей у этого сооружения не было; а после гонконгского банка штамповку хай-тековских деталей поставили на поток. Сегодня любая строительная выставка мира — это набор деталей гигантского конструктора, из которых можно быстро и дешево скрутить на болтах любого размаха архитектуру; запчасти для хай-тек, неомодернизма, деконструктивизма. Фостер создал не здание даже — рынок. И стал на этом рынке первым. И вот это, надо сказать, настоящий хай-тек. А не то, что он проектирует.

Фостер превратил «звездную» архитектуру из от-кутюр в прет-а-порте: среди мировых столиц считается уже неприличным не иметь у себя Фостера. Главное отличие этой продукции, конечно, в качестве — чем Foster & Partners выгодно отличается от крупных проектных бюро в Европе и Штатах, — но и не только в качестве: есть еще вопрос цены. Каждый из сотни фостеровских проектов уходит за те же деньги, за какие остальные мегазвезды с трудом лепят одинокий ежегодный объект. До последнего времени белым пятном на карте фостеровской экспансии была Россия; теперь же он проектирует башню в Москва-Сити и реконструирует Новую Голландию в Питере. Будьте уверены, именно он станет первым западным архитектором, реально построившим что-то в России.

Юрий Аввакумов, архитектор
Если б можно было по примеру футбольного союза пригласить Фостера возглавить российскую архитектуру лет на пять, отдав ему все бюджетные заказы, а сотрудников всех Моспроектов на это время отправить стажироваться в Англию — какое бы всем было счастье. В Москве появилась бы архитектура уровня Рейхстага или Британского музея, и англичане бы от своего архитектора отдохнули чуть-чуть.

Вячеслав Мизин, участник группы «Синие носы»
Показывает телевидение Фостера после победы в конкурсе на Новую Голландию: вокруг него одни только корреспондентки, и Фостер очень важный, и ни слова об архитектуре, а все только «польза и красота», «польза и красота». И корреспондентки щебечут, щебечут… Как в эротическом журнале: волнующе и бессмысленно. Пробовал вспомнить, где именно велик сэр, и поначалу не особенно-то смог. Слово «сэрнорманфостер» как-то слиплось со словом «хай-тек» — не совсем понятно почему: хай-тек скорее должен слипнуться с «бобурпианороджерс». Потом вспомнил: яйцо над Рейхстагом! И сразу как-то роднее сэр-то стал! Оказывается, не только мы ставили над Рейхстагом — правда, мы флаг, а они яйцо.

Евгений Асс, бюро «Архитекторы Асс»
Купол Британского музея мне нравится. Вообще, он архитектор скучноватый, не цепляет. А вот купол волшебный.

Юрий Григорян, бюро «Проект Меганом»
Тут важный момент есть. Существует даже не британская — лондонская идентичность, специфически лондонское умение сочетать консерватизм с новациями. Фостер в Лондоне смотрится довольно органично. То, что он строил в других городах, кроме Лондона, с контекстом, по-моему, плохо согласовывалось, но вот купол Британского музея — прекрасная вещь. Такой легкости оболочка, что это не может не вызывать восхищения. У них, правда, снега нет. Но в принципе это неважно. Важно, что Фостер поработал с конструкторами и те создали уникальную конструкцию, в итоге не тронув старый музей. Они там, в Лондоне, достаточно уверены в правильности того, как сохраняется у них культурное наследие, и потому не боятся сделать какой-нибудь «огурец» (офис страховой компании Swiss Re). Теперь посмотрим, что происходит в Москве, сравним купол Британского музея с крышей Гостиного Двора — и станет понятно, почему в Москве любые новации прежде всего рассматриваются как разрушение прошлого. Чтобы иметь право на новое, надо уметь сохранять старое. У Фостера есть это право. Если у Фостера получится с башней «Россия», можно рассчитывать, что взгляды москвичей на современную архитектуру изменятся. И у местных архитекторов появится больше свободы.