Солнечные дни
Умер Николай Дмитриев
«Я у него спрашивал, – вспоминает промоутер Александр Чепарухин, – тебе когда-нибудь бывает грустно? Бывает плохое настроение? Бывает, что не хочется выходить из дому? Он отвечал: ты не поверишь, Саша, никогда».
На здании, куда каждый день уходил из дома Николай Дмитриев, висит табличка: маленькими буквами – «ооо», затем большими – «ДОМ», и снова маленькими – «самодеятельного творчества». Над зданием нависают строительные леса: должно быть, это и есть турецкий торговый центр, ради которого три года назад собирались снести «Дом». Дмитриев с коллегами «Дом» отбили. В «Доме» стояли деревянные лавки, продавались CD Курехина и звучала музыка, которую нигде больше в Москве нельзя представить: Гласс и Райли, Саинхо и «Сирин», Пьер Бастьен и Петер Брецман, The Necks и The Ruins – тут были все. А в самом начале вечера на сцену выходил человек с окладистой седой бородой и говорил что-то совершенно нежное и влюбленное о музыке, которая сейчас прозвучит, – даже если это была группа «Зга» с невыносимо жестоким индастриалом, он говорил с нежностью и любовью. Только из некрологов большинство посетителей «Дома» узнали, что седому дедушке – всего-то 48.
Он был как глава какой-то тайной террористической сети – вроде «Аль-Каиды» или ЭТА, – где каждый рядовой участник знает только членов своей «пятерки», а все контакты между звеньями идут через «головной офис». Дмитриев замыкал на себе несколько разных родов музыки, никак иначе друг с другом не связанных, – академический авангард, этнику, новый джаз. В «Доме», как на концертах его друга Курехина, все это переплавлялось в одну веселую смесь: для Дмитриева всевозможные музыкальные странности были не предметом академического интереса, но поводом для совершенно детской радости. Он устраивал праздник даже там, где ему быть не положено, – выпускал «Аукцыон» на сцену Зала Чайковского, а Псоя Короленко (в компании с Бахом и Сергеем Старостиным) – в протестантскую церковь Святого Андрея, и всегда стоял на входе, и раздавал билеты, и радовался входящим, как родным. На особо праздничных концертах в «Доме» выставляли самогонный аппарат – при том, что сам Дмитриев не пил.
В день панихиды светило солнце, дул ледяной ветер, по строительным лесам бегали рабочие, под ними стояла толпа совершенно растерянных людей с цветами в руках. Все молчали. Время от времени кто-нибудь спрашивал в пустоту: «Что же будет с «Домом»?»
Стены дома напротив «Дома», где студия Михаила Лабазова «ДЭЗ №5», снизу доверху залеплены афишами и листовками – но когда идешь к «Дому», видно только большие оранжевые буквы на углу: «НАДЕ» – с одной стороны, и тут же, сбоку, – «ЙСЯ».