Новая политика Что изменилось на телевидении

На телевидении чуть-чуть появилась правда. И в этом смысле все это, конечно, напоминает перестройку. Человек по своей природе склонен к промискуитету, и когда его лишают законного права выбирать разных и выбирать разное, он реагирует усталостью и выключенным телевизором. Когда был абсолютно брежневский застой и все знали по ролям, кто что скажет в новостях, на дебатах и в Думе, телевидение интереса не вызывало. Понятно, что сейчас еще рано говорить о свободе, но кое-какие ростки на центральных каналах уже появились: люди, которые искренне говорят то, что думают, живые, молодые, яркие. Яшин, Удальцов, Гудков. Я с этими людьми мало что имею общего — с той же позицией Удальцова я, например, совершенно не согласна, — но все они живые люди, способные вести живые дискуссии, а это, в принципе, почти утраченный жанр. Но все это «свободное телевидение», конечно, вряд ли останется. Мне кажется, что, наоборот, будет какое-то ужесточение. Во всяком случае, это мой прогноз. Уже это начинается. «НТВ­шников» пока не закрыли, но, думаю, скоро закроют. Уверена, что будут прессовать «Дождь». На «Центральном телевидении» уже разогнали Картозию и всю команду, часть которой, кстати, у меня на «Госдепе» работала. Познер? Познер прекрасен! Я считаю, что он для оппозиции делает гораздо больше, чем люди, кричащие со сцены. Я это точно могу сказать. Только посмотрев его интервью с Канделаки, я наконец поняла, что новое время вошло в Тину, как страус в скворечник. Это просто прекрасно! Познера многие упрекают в том, что он работает на Первом канале и как бы тоже является частью системы. А я считаю, что только так и можно вести правильную подрывную деятельность. Я восхищаюсь Познером, потому что он правда выводит на чистую воду всех этих мелких прислужек и жуликов.

То, что «Госдеп» якобы запустили, чтобы потом закрыть, это миф. Плана такого, конечно, не было. Я подозревала, что такое может быть, и была морально к этому готова. Сам факт того, что такую программу разрешили, у меня вызвал удивление. Но я как человек, который верит в чудеса, подумала: ну вот, цензура ослабилась, и теперь можно делать интересные проекты. Я ведь всегда мечтала о политическом шоу, но было время, когда мне ни под каким предлогом не давали делать то, что я хочу. А тут показалось, что вроде дали. Наконец. И потому мне было все равно, на какой площадке работать. На MTV? На «Бибигоне»? Да где угодно! Конечно, я понимала, что программу могут закрыть и через один выпуск, и через три, и через пять. Так и произошло. В эфир вышла только одна программа. Вторую мы записали, но ее сняли с эфира за несколько часов. Она уже была смонтирована — многие люди это могут подтвердить. Тема была «С кем вы, творческие люди?». Так как я журналист, я против любых перекосов. Свобода не в том, чтобы открыто критиковать Путина. Свобода в том, чтобы уметь уважать другое мнение. Поэтому у меня там были вэдэвэшники с песней про Путина, Рома Жиган тоже с какой-то песней, Миша Шац с Васей Обломовым, Доминик Джокер и Павловский, который занимал охранительную позицию. Видимо, ряд высказываний кому-то не понравился. Не знаю точно — кому; у меня только домыслы.

Алексей Венедиктов предложил перенести «Госдеп» на «Эхо Москвы». Но это то же самое, что играть в футбол не на поле перед болельщиками, а в квартире. Вопрос не в том, что нужна красивая студия, я демократичный человек. Но одно дело устраивать посиделки, и совсем другое — ток-шоу. Это же дорогое удовольствие — одна программа стоит около 40000 долларов. Декорации, большое помещение, зрители — все это невозможно сделать на коленке, и без этого не получится того жаркого, динамичного разговора, который хочется иметь. А чтобы ток-шоу было ликвидно, его нужно делать либо на центральных каналах, либо в интернете. Либо это должно быть выгодно рекламодателям, и тогда это телевидение, либо как у Тины Канделаки, которая запускает шоу, и ясно, что делает она это на деньги администрации. Это очевидно. 40000 долларов, которые невозможно окупить рекламой, — никто не может позволить себе такое делать в интернете.

Цензура, конечно, есть. Я десять лет занималась развлекательным телевидением не потому, что я идиотка и блондинка, а потому что выбор был такой: либо ты становишься Соловьевым, либо объявляешь со сцены Билана, говоришь фразу «На улице дождь, а у нас концерт» и разбираешься в личных отношениях людей, которые, собственно, и являются представителями нашей родины. То есть либо ты фигней занимаешься, либо сидишь без работы. Это внутренний выбор — но я к нему не готова. Я хочу делать серьезную телевизионную программу. И если мне будут такое предлагать — в чем я сильно сомневаюсь, — я соглашусь только на условиях, что буду иметь профессиональный журналистский разговор с самыми разными людьми. И чтобы мне не говорили, что это вот можно, а вот это нельзя. Но это не значит, что обязательно будет острооппозиционная программа. Это будет честная программа: разные точки зрения, разные люди. Когда я готовила «Госдеп» с Навальным, то в нее же мы приглашали и Борового, и Шевченко, потому что я считаю, что они имеют такое же право высказывать свою точку зрения, как и Навальный. Я не знаю, закрыли ли меня на MTV потому, что я позвала Навального, или причина была в другом. Но у меня есть ощущение, что почему-то именно этого человека люди за красной кирпичной стенкой очень боятся. Он, кстати, когда я позвонила, чтобы отменить съемки, удивился и сказал: «Слушай, извини, пожалуйста». Чувствует, видимо, что из-за него.

Предвыборные дебаты могут быть платными и бесплатными. Последние распределяются между участниками выборов в ЦИКе. Телеканал получает уведомление: тогда-то и тогда-то, тот-то и тот-то. Платные дебаты — это когда кто-то из участников предвыборного процесса предложил провести дебаты, наши продюсеры рассказали об этом предложении второй стороне и, ко всеобщей радости, участники оплатили эфир поровну. Темы и в том, и в другом случае согласовываются заранее. Как правило, кандидаты просто за день ставят нас в известность — завтра, мол, хотим поговорить об этом. Позиция ведущего тоже может быть разная. Я для себя выбрала максимально возможное невмешательство. Люди пришли не со мной спорить и даже не давать мне интервью. Пусть друг другу доказывают, друг друга убеждают, моя задача лишь направлять. Это не значит, что у меня нет вопросов. Их каждый раз на несколько страниц. Это не значит, что у меня нет своего отношения. Но иногда лучше промолчать. Участники часто сами все рассказывают — даже то, что не собирались… Конечно, на каждом канале есть редакционная политика. Все зависит от владельца. В моем случае — это ­государство. Списков персон нон грата я лично никогда не видела. Никаких запретов нет.
В случае с Михалковым и Прохоровой эфир был бесплатным, согласованная тема была «Культура». Так как кандидат в президенты Владимир Путин сам от участия в дебатах отказался, его ­интересы 13 февраля представляло доверенное ­лицо — Никита Сергеевич. Прохоров решил, что с представителями кандидата он не обязан встречаться лично, и тоже прислал представителя, сестру Ирину. Встречались эти люди впервые, и — если вы следили за эфиром, то должны помнить — закончилась встреча для обоих с довольно неожиданным результатом. Ирина Дмитриевна с ее дебютом на политической сцене стала для многих открытием. Несколько дней она была одной из самых обсуждаемых тем в блогах.

Наверное, как и подавляющее большинство журналистов, я мечтаю увидеть дебаты с участием Владимира Путина. Принципиально, чтобы это был прямой эфир! Ведь именно к нему, согласитесь, больше всего вопросов. И именно сейчас он на дебаты вместо себя присылает представителей! Кто будет ему оппонировать, по большому счету не важно. Рыжков, Парфенов, Пархоменко, Алексашенко, Навальный… Ходорковский! Если уж мы о фантазиях.

Что происходит на телевидении? Почему вдруг стали появляться люди и программы, которых раньше не было? Мы говорим о трех так называемых федеральных каналах — Первом, «России» и НТВ, а не обо всем телевидении целиком. Потому что для власти, которая контролирует федеральные телеканалы, в общем, безразлично, что делают другие. Если аудитория маленькая, то можете писать, говорить, показывать все, что хотите, — нас это не волнует. А вот там, где вас смотрят миллионы людей, мы позволим себе вмешаться.

Я говорю «власть», но при этом, конечно же, имею в виду конкретных людей, чьи имена я не могу называть, и поэтому использую это объединяющее слово. Так вот, власть пришла к выводу, что от появления на экране людей-противников и людей-оппозиционеров хуже не будет — и даже будет лучше. Потому что тогда больше будет доверять зритель тому, что видит на экране. Происходит это автоматически. И примеры, конечно, есть. Приведу самый свежий. Я не знаю, смотрели ли вы на НТВ два дня подряд бибисишный фильм «Путин, Россия и Запад». И это совершенно поразительный фильм: в нем, скажем так, местами не слишком похвально говорят о Путине. А BBC при этом абсолютный авторитет — и в смысле качества, и в смысле объективности, — никто дурного слова не может сказать о BBC. Немыслимо, чтобы этот фильм был показан полгода назад. Зачем накануне выборов показывать такой фильм? Для меня это показатель: люди думают.

В телевизоре стали появляться — пусть в записи, а не в прямом эфире — персонажи типа Бориса Ефимовича Немцова, типа Владимира Рыжкова. Да, их где-то режут — а кого не режут? Полгода назад их вообще не показывали, а тут они появляются в программе «Гражданин Гордон», которой, как я понимаю, придают особое значение, и говорят вещи, которые раньше нельзя было говорить. Никакая это не революция, а постепенное понимание со стороны власти, что ей выгодно. Это действенно, умно. И ведь повысились резко рейтинги программ! Это значит, люди, которые годами не включали телевизор, вдруг стали его смотреть.

В мире осталось мало прямого эфира. Есть две причины. Одна — это риск, который всегда присутствует, потому что из такого эфира ничего не вырежешь. Вторая — это если есть запись, вы можете взять наиболее сочные куски и разрекламировать свое ток-шоу, возбудить аппетит, так сказать. Я никогда не делаю запись… Хотя неправильно так говорить. Я выхожу в прямом эфире на Дальний Восток — и потом программа повторяется по орбитам, то есть уже как бы в записи. И, конечно, руководство имеет шанс вмешаться. И даже несколько раз вмешивалось. Но у меня есть договоренность с Константином Львовичем: во-первых, только он может вмешаться, во-вторых, перед этим он должен обязательно меня об этом предупредить. Иного отношения я не потерплю — я просто закрою программу. В последний раз он вмешался, когда у меня в программе была Канделаки, — когда в конце мы заспорили о возможности появления Навального в эфире Первого канала. Эрнст потребовал вырезать это, но мне ничего не сообщил. Я промолчал, но затаил хамство, как говорят. И через два дня на пресс-конференции, отвечая на вопрос журналиста (благодаря интернету, «поймали» разночтение между программой в прямом эфире и московским вариантом) об этом, я довольно резко сказал, что если это повторится, я закрою программу. Потом мы с Эрнстом поговорили и вроде договорились.

Ни разу не было — и не будет — такого, чтобы мне кого-то навязали. Могут сказать так: неужели он или она вам интересны? И я отвечу: да, интересны. С просьбой пригласить в программу Тину Канделаки нам от нее звонили несколько раз. Она этого очень хотела. И мне даже было любопытно, что это за персонаж. Ну что могу сказать? Она сделала ошибку. Она должна была прийти в джинсах, в свитере и в косичках. Потому что получилось смешно. Она увлекалась и, отвечая на мои вопросы, сильно наклонялась вперед. После первых пятнадцати минут к ней подошли ее же люди и сказали: Тина, не наклоняйтесь. Ну а как иначе? Она же не соблазнять меня пришла. Когда у меня был Леонтьев, тоже говорили: а, его ему навязали! Да ничего не навязали! Вот у меня было четыре программы после продолжительных новогодних праздников. Был Кудрин, был посол Соединенных Штатов Америки и вот эти двое. И теперь на 5 марта мне нужен человек, с которым я бы мог поговорить о выборах. Навальный? Нет. Навальный — это человек, который не признает другого мнения. Мне нужен тот, с которым можно будет спокойно разобраться в этих выборах. Навального я очень хочу позвать, но совсем не для этого.

Понятно, что Эрнст может сказать на это нет. Более того — именно он и говорит да или нет. Он покупает мою программу. И не хочет, чтобы это был кот в мешке. Я обязан ему докладывать, что на будущей неделе будет тот-то, а потом тот-то. Как правило, он не возражает. Мы изначально, когда только начинали говорить о программе, договорились, что есть люди, которых приглашать нельзя. Мы с ним перечислили, чтобы не соврать, человек семь. Жалко было, конечно. Потому что моя позиция такова: мне совершенно все равно, разделяю я точку зрения этого человека или нет. Если это фигура, привлекающая внимание, то зритель мой имеет право его послушать и как бы через меня задать вопросы. Но я согласился. И лишь договорился, что список не будет все время увеличиваться. И сейчас как будто смогу пригласить уже и этих людей. И в том числе Навального.

Смотрел президентские дебаты с Марианной Максимовской. Марианну я очень ценю: она честный и принципиальный человек. Программа, которую она делает, в принципе, хорошая. И, вероятно, ей кажется, что вести эти дебаты — важный труд. А это на самом деле не так. Там же собрались люди, от которых все уже устали. Зюганов сколько раз баллотировался? Этот раз пятый уже? А наш либеральный демократ знаменитый? Это более чем неприлично. И Миронов неприлично. А Прохоров — просто новое лицо. Сестра его, между прочим, ой-ой-ой оказалась. Так уделала Никиту Михалкова, что просто изумительно. А Путин… Я с ним знаком — не то чтобы хорошо, но один раз он принял меня в Кремле, и мы целый час говорили. Год или полтора назад я позвонил Пескову и говорю: «Слушайте, может, все-таки Путин придет ко мне в программу? Это ж лучше, чем все эти прямые линии с заготовленными вопросами, он же умеет отвечать на вопросы, у него прекрасная память, он хорошо говорит по-русски, это же будет выгодно ему». Песков ответил: «Пожалуй, да, я с ним поговорю, но — одну минуточку — вы же будете его доставать?» Я говорю: «Конечно». — «Но вы же знаете, что он иногда начинает сердиться». — «Да, у него тонкая кожа, но это его проблемы». Песков перезвонил мне дней через десять и сообщил, что Владимир Владимирович сказал нет. Конечно, это нехорошо. А то, что он отказался от дебатов, так это он себя самого загнал в угол. Если он и понимает, что не надо было этого делать, то уже поздно. Как он пойдет на попятную? Я думаю, будучи неглупым человеком, он уже понял, что это опасно. Ну что ему стоило с Зюгановым поговорить? Это же ерунда для него — вообще не проблема! А тем временем это очень бы оживило ландшафт, как говорится.

Я знаю многих людей, которые говорят так: Путин не идеал, но на фоне того, что есть, он лучший. Ну а кто? Зюганов? Забудьте. Прохоров? Он не имеет никаких шансов, потому что только появился. Или, может, вы хотели, чтобы Рыжков был президентом? И такие вот разговоры воспринимаются как какое-то уголовное дело. Предатель! Коллаборационист! Как смеете! Это нетерпимость, неумение принять чужую точку зрения, глупость. Ну взять хотя бы ту же Канделаки. Ну если она поддерживает Путина, оставьте вы ее в покое. Ну а кого она должна, по-вашему, поддерживать? Саакашвили, что ли? Сам я стараюсь не говорить, за кого буду голосовать. По моим представлениям, журналист, который влияет на общественное мнение, должен держать свои политические симпатии и антипатии при себе. Совершенно очевидно, что Путин выиграет в первом туре. И надеюсь, что Прохоров наберет хотя бы 10 процентов. Это будет очень хорошо.

Болотная, Сахарова, еще одна Болотная… Конечно, власть начала рефлексировать. Если бы на улицы выходили люди, а по телевизору рассказывали про комбайны и бадминтон, это вызвало бы сильное раздражение и привело бы к крайне неприятным последствиям. Мне кажется, тот диссонанс, что возник между телевидением и интернетом и был доведен до степени пропасти, долгое время не вызывал интереса у людей, принимающих решения. Они считали, что есть какие-то «интернеты», куда все пишут, но всем это не очень интересно. Так оно, собственно, и было, и именно поэтому мы имели такое телевидение. Но как только начались митинги, те люди сразу поняли: диссонанс надо нивелировать, иначе уже получится Северная Корея.

Конечно, цензура есть. Но я бы только не называл это словом «цензура». Потому что это смешнее, чем цензура. Сама фраза «Власть боится Навального» звучит глупо и наивно! Какая-то мифическая власть боится какого-то маленького Навального. Да, они видят в нем конкурента и даже возможного лидера, коим он, видимо, и является, но то, что программу «Госдеп» Ксюши Собчак закрыли из-за того, что она его пригласила на съемки, это, конечно, чушь. Я не понимаю, как вообще MTV запустило такую программу. Кто принимал решение, в результате которого на музыкальном канале в канун выборов вышло острое политическое шоу с Собчак, которая умеет правильно все формулировать? Меня это сильно интересует. Потому что если такой человек был, почему он не вышел с оправданиями и не разъяснил, что произошло с проектом? А ведь проект получился хорошим. Создать дикую популярность программе можно только одним путем — ее закрыть и дать крайне неубедительные и неумелые объяснения о причинах ее закрытия, так как рейтинги у программы по меркам музканала были высокие. Самым простым объяснением, конечно же, было бы то, что руководство канала MTV взяло да открыло «Госдеп», а потом увидело его и тут же закрыло. Не удивлюсь, что так оно и было, это бы удачно проиллюстрировало то, что вообще сейчас происходит в области телевидения и радио. Каждый день люди не понимают, что с этими рупорами делать. Я имею в виду не тех, кто там работает, а тех, кто за ними надзирает. Они находятся в истерическом положении. Иначе как объяснить эту историю с «Эхом Москвы»? Сначала смена состава совета директоров, потом этот идиотский вызов Венедиктова в прокуратуру. Или как объяснить появление странных людей в эфире у Познера? Я хорошо знаю Константина Львовича — я с ним работал достаточное количество времени. Со вкусом у Константина Львовича все в порядке и с человеческим пониманием, кто есть кто, тоже, мне кажется, нормально. Так же, как и у Познера. Поэтому объяснить появление Тины Канделаки у Познера, который вынужден был с ней беседовать, я не могу. Это абсурд.

Дать прогноз, что будет с телевидением дальше, невозможно. Все зависит от того, как пройдут выборы, каким образом. Если честно и открыто — хотя сама предвыборная кампания нам уже показывает кое-что — и массовых выступлений после них не последует, телевидение градус будет потихоньку понижать: часть программ, наверное, пропадет, а другая часть начнет говорить о другом. Например, программа «Свобода и справедливость», которую адвокат Макаров на Первом канале ведет, перестанет устраивать политические бои. Справедливость существует где угодно: можно ЖКХ обсуждать или плохие продукты. Если выборы пройдут иначе и после них случатся волнения, то все программы останутся на своих местах, потому что лучше пусть народ выпускает пар, глядя в телевизор, чем выходя на площади.

До Нового года на телевидении происходила отчаянная борьба. Иногда из-за каждой строчки, иногда строчка стоила пять часов и миллионов дискуссий между разными людьми — начиная с тех, кто материал делал, и кончая гендиректором. И, надо сказать, какое-то время, как я понимаю, Владимир Михайлович Кулистиков, несмотря на то что он очень противоречивая фигура, какую-то часть отбивал. Все делалось по принципу «Делай, что должен, и будь что будет» — то есть мы писали материалы без оглядки на согласование, потому что, во-первых, у нас не было (я могу говорить о ситуации до 26 января) никаких летучек с начальством на уровне журналистов. То есть был ведущий — Вадик Такменев, он общался с верхами, а я, например, занимался научными документальными фильмами и все новости узнавал от него.

До выборов ситуация была такая: делался полный выпуск, который шел на Дальний Восток. Но когда это смотрел гендиректор, оттуда вылетали куски — получалось, что те люди, которые смотрели «Центральное телевидение» и «НТВшников» в Москве, видели урезанный вариант — зачастую целый сюжет выпадал по дороге от Владивостока до Москвы. Как Путин правильно сказал: «Мужчина пытается, а девушка сопротивляется». Вот девушкой в этом случае был наш гендиректор. Там царила полная Византия, в которую мы не очень лезли, ну что, гендиректор будет отчитываться, кому он там звонит по АТС-2? Перед 4 декабря была инструкция: выпуск «Центрального телевидения» перенести на 11-е. Уже четвертого днем в сети появились многочисленные ютьюбовские ролики независимых наблюдателей. Я частично согласен с Чуровым, что некоторые ролики могли быть не вполне достоверными, но мы просматривали их с нашими инженерами, которые, поверьте, понимают, где склейка, а где — нет. Но на всякий случай выпуск четвертого Кулистиков отменил, и мы были согласны — если разбираться в один день по свежим следам, то можно облажаться перед законом. Ну а 5-го, как вы понимаете, уже были Чистые пруды, а 10-го — Болотная. И вот в это время все кардинально поменялось.

Во-первых, была дана установка: текстуальное согласование с гендиректором первой орбиты, то есть чтобы не было такого, что в Москве можно было посмотреть два разных выпуска одной и той же программы. Второе — согласование всех текстов с гендиректором, такого раньше не было. Вопрос ставился так: на митингах утверждалось, что выборы не были честными априори, мы взяли пять-шесть эпизодов, где наблюдатели это подтверждают. Но если мы ставим вопрос публицистически — материал гарантированно вылетит. Поэтому кого бы я ни снимал перед 11-м числом, я говорил — не могу им ничего гарантировать, и все понимали: наша программа — не сурковская пропаганда, но мы не газета и не книжка. У нас есть кнопка, есть сервер, над которым мы не властны. И началась катавасия с тем, что можно, а что нельзя: вырезали совершенно безобидные куски, и мы не понимали почему. Два моих материала этот этап прошли, а потом я уехал на Новый год в Амстердам и по приезде обнаружил, что уволен, мне просто отключили рабочий телефон. То есть, несмотря на то что Картозия продлевал контракт еще на полгода, выяс­нилось, что он все-таки не был продлен. Аргументов увольнения мне никто не дал — было какое-то объяснение, что я засветился в эфире вражеского телеканала «Дождь». Ну засветился и засветился, пошел туда работать. И тут бац — 1 февраля с какими-то мутными формулировками уходит Картозия. Уходит Красовский, Евдокимова отправляют в отпуск. Отдельные программы находятся под личным управлением самого гендиректора. Не закрыли «Профессию — репортер», «Программу максимум», «НТВшников» — но все проходит контроль, тексты подаются заранее. Как показали последние наблюдения, произошла зачистка особо крикливых элементов. Это зачистка для того, чтобы выборы выиграть в первом туре, и никого уже не волнует мнение прогрессивной общественности и либерального слоя общества. На самом деле я думаю, что мое или Коли Картозии увольнение не было направлено на устранение меня или его, — в конце концов, наши материалы можно было не пускать в эфир. Это нужно было для устрашения остальных, некая децимация, как в Римской империи: каждому десятому отсекали голову, притом не важно, кто это был, важно, чтобы остальные лучше воевали. Бей своих, пусть чужие боятся.