Шекспир против мух

Грядущая «Двенадцатая ночь» Владимира Мирзоева с участием Сергея Маковецкого обещает стать продолжением легкомысленной и одновременно изощренной театральной игры, составившей суть его «Укрощения строптивой».

В 80-х годах, в пору существования Творческих мастерских ВТО, в ту благословенную пору, когда театральное сообщество щедро субсидировало деятельность подрывников мейнстрима, Владимира Мирзоева называли «знаменем нашего авангарда». Теперь у нас поискового театра нет. Теперь и Мирзоев ставит на больших площадках. В его спектаклях играют «звезды», иные становятся «звездами», сыграв у него. Недавно Театр Станиславского отметил мирзоевской премьерой свое пятидесятилетие. В «Укрощении строптивой», с Максимом Сухановым в главной роли, театральный язык Мирзоева и прост, и изощрен. Недопонимая кое-какие сценические рифмы и образы, публика все же смеется истерически и безостановочно. По всей изученной статистикой вероятности, доведет до колик и грядущая «Двенадцатая ночь» с участием Сергея Маковецкого. С Владимиром Мирзоевым и Сергеем Маковецким беседовала Елена Ковальская. Фото Сергея Леонтьева.

Е.К. Почему Вы ставите Шекспира?

В.М. Это ведь абсолютно понятно: с одной стороны, сейчас нельзя не ставить «последние», роковые вопросы. С другой стороны, говорить с сегодняшней публикой на суперсложном, элитарном языке просто нереально. Значит, нужен автор, который соединил бы в себе высокое и низкое, площадное и метафизическое в этакой гармоничной пропорции.

Е.К. Значит, в комедии «Двенадцатая ночь» Вы ставите те самые «последние вопросы»?

В.М. Я уверен, что в 1999 году  шекспировскую комедию интересно разбирать как трагедию, а трагедию, наоборот, как комедию, тогда возникают сложные вибрации, загадка, парадокс.

С.М. Да к тому же известна закономерность: чем серьезнее ты играешь смешную роль, тем смешнее получается. Если актер настраивается играть смешно, то зал будет плакать. От скуки. И от ужаса.

Сегодня публику ничем не удивишь. Она образованна – может быть, образованней, чем прежде, я уж не говорю про молодое поколение, которое гуляет по Интернету, как у себя дома. Они всего навидались и все знают. Значит, их нужно удивить...

В.М. Величием замысла!

С.М. ...неожиданным человеческим поворотом.

В.М. Жизнь удивляет каждый день.

С.М. Меня радует, что сегодня в театре много молодежи. А о жизни не хочу говорить. Я ее слишком хорошо понимаю.

В.М. Если позволите, вернусь к тому, чего я не принимаю в жизни: меня отталкивает психология временщиков, не важно, кто ее носитель: член правительства или вандал в рощице. У людей – ощущение абсолютной конечности бытия, необходимости урвать здесь и сейчас кусок удовольствия, часть пирога пожирнее. Они думают, что материя, пошлая ее поверхность – это и есть единственная реальность, на которую можно опереться.

Е.К. Это в них от апокалиптичности, от ощущения конца века. А Вам, значит, чужда меланхолия конца века?

В.М. Да какая меланхолия, так много интересного вокруг, необычного на каждом шагу!

Е.К. О прошлом Вы не печалитесь? Ведь театральный поиск, который Вы вели в 80-х, был возможен только при господдержке, и только тогда.

В.М. Разумеется, это меня расстраивает. Молодое вино прокисает в старых мехах. В этой ситуации находятся более или менее все молодые художники театра: актеры, режиссеры, сценографы. Они постоянно вынуждены сотрудничать с мертвыми, полумертвыми или вообще распавшимися в прах коллективами... Сплошное горестное прокисание.

Е.К. А Вы, Сережа, стали бы заниматься экспериментальным театром?

С.М. А?! Что? Я все думаю о Мальволио. Это все-таки комедийная роль. Я ведь замечательный комедийный артист. Обожаю комедию. Но в последнее время из меня сделали неврастеника (шучу).

Е.К. Вы уже встречались, когда Владимир ставил «Амфитриона» в Театре Вахтангова. Владимир, откуда такая любовь к вахтанговцам?

В.М.  Это не осознанный выбор, так сложилось, что интересные люди, близкие мне и человечески, и актерски, оказались в Вахтанговском театре. Но школа, конечно, важна чрезвычайно. Если говорить о специфике вахтанговской школы: особой чувствительности актера к стилю, о понимании им стихии игры, а с другой стороны, – об ощущении, что такое театр психологический, – то в этом смысле вахтанговцы близки мне несомненно. Порой актеры других школ могут блестяще разработать внутреннее пространство роли, но очень нечутки по отношению к стилю, к изощренной форме, им трудно переводить язык своей души на язык театральной поэзии, которая и визуальна, и атмосферна.

Е.К. Я слышала, вы собираетесь театр оставить...

В.М. У меня есть чувство, что настало время открыть новую главу. Захотелось сменить игровое поле – заняться телевидением, может быть, литературой, или просто «попоститься». Сейчас в моей жизни такой момент, когда нужно на полгода, на год остановиться, чтобы не впадать в автоматизм. Ветер перемен – его порывы плодотворны.

Е.К. А как же Сережа? Ведь у Вас обычно с актерами долгие союзы.

С.М. Пока долгий союз с одним актером – Максимом Сухановым. Володя вот молчит, а я скажу.

Это настоящий союз! Они вместе сделали пять спектаклей, и впереди – не стану раскрывать карты – еще одна работа. Это – партнеры, это – соавторы!

Мне же, когда мы с Володей встретились в спектакле «Амфитрион», было довольно сложно войти в этот стиль, и даже сейчас сложно – и тем мне интереснее. Когда я прочитал «Двенадцатую ночь», я сказал Володе – «пьеса скучная».

В.М. Абсолютно с тобой согласен: мухи дохнут.

С.М. Я читал господина Шекспира и все время заглядывал, сколько еще осталось. Но когда встречаются два человека и начинают говорить о роли, иногда вдруг возникает точка соприкосновения, и тогда роль становится родной и дорогой.

Мы хотим, чтобы эта роль была не похожа на то, как ее уже играли. Мальволио играют глупым надутым болваном, а он хороший. Что плохого он совершает? Делает замечания, чтобы не шумели по ночам, когда люди отдыхают?

(входит в роль) Разве он не прав? Как это, горланить по ночам площадные песни?! Люди нормальные спят, а эти горланят! Он прав!!!

Е.К. Владимир, когда Вы выбираете актеров, чем Вы...

С.М. (с чувством) спросите, почему же всегда Суханов!

Е.К. ...руководствуетесь. И что Сергей Маковецкий умеет делать, чего не умеет Суханов?

В.М. О-о-о, они, конечно, очень разные. Я бы даже сказал, они дополнительны по отношению друг к другу. Они как инь и ян, их очень любопытно наблюдать вместе – например, в «Амфитрионе».

С.М. записывайте: «А с Сережей я работаю, потому что он о-о-чень хороший актер».