«Какие выборы есть, в тех и участвую» Максим Кац о выборах в Щукино, урбанистике и покерном бизнесе

— Зачем вы участвуете в выборах муниципального совета в Щукино?

— В общем-то, незачем, о чем я честно везде и пишу и говорю. У этого собрания нет никаких полномочий, люди просто так там сидят. И я там буду просто так сидеть. У них основная часть бюджета идет на собственный аппарат этого собрания. Они должны собираться несколько раз в месяц после работы, что-то обсуждать, решать какие-то очень локальные вопросы. Спортивные площадки входят в их компетенцию, а устройство дворов — это уже к управе.

— Тем более — зачем туда идти?

— Деньги я заработал, теперь хочу сделать город лучше. А делать это можно только сверху, потому что пытаться изменить его снизу — все эти «давайте сами станем лучше, будем выбрасывать за собой бумажки» — это ерунда, серьезные изменения можно внедрить только попав во власть. Вот я и хочу туда попасть. Но как? Знакомств у меня нет, высшего образования нет, какой-то формальной квалификации, чтобы послать свое резюме в правительство Москвы, тоже нет. Остаются только такие публичные действия, как выборы, благодаря которым обо мне узнает много людей, — то есть это пиар. Вот вы со мной говорите, меня приглашают куда-то, люди обсуждают мою листовку. Это вход на какую-то политическую сцену. Какие выборы есть, в тех и участвую, «за неимением гербовой пишу на простой». Кроме того, это обучение, потому что есть ощущение, что выборы сейчас не очень важный институт, но через какое-то время он им станет. Есть какие-то единомышленники — Навальный, Леонид Волков в Екатеринбурге, много других. Я бы, может, хотел им как-то впоследствии помочь, а для этого надо знать всю кухню.

— Как сейчас складывается ситуация на вашем участке?

— Есть, кажется, 19 кандидатов, из них шесть — это единороссы, которые сейчас идут как самовыдвиженцы. Среди них есть главврач поликлиники, директор школы, глава ДЕЗа. Насколько я понял, Собянин принял политическое решение регистрировать всех самовыдвиженцев, но наш ТИК, похоже, такой инструкции не имел. Поэтому на заседании сначала всех независимых поснимали, отказывали по всяким формальным поводам — типа листы подписывались ручкой, которая была куплена не на деньги избирательного фонда, а на чьи-то чужие. Единороссам причем все это не мешало. Я это снял на камеру, написал пост, Навальный ретвитнул — случился «навальный эффект», 18 тысяч человек посмотрели. И из-за этого или нет, но на следующий день они провели еще одно заседание и уже зарегистрировали всех.

— Навальный вам нравится?

— Мне многие его проекты нравятся. Когда организовался «РосПил», я сразу прислал денег, «РосЯма» мне нравится как проект. Я по многим вопросам с ним не согласен, но в целом это молодой человек, который идет в политику, и он мне этим близок. Но он настроен на то, что все плохо, что надо все срочно бежать менять, брать власть. Я не совсем согласен: кому-то, наверное, и можно уже пойти на пенсию, но я совсем не считаю, что все у нас ужасно. Я был на Кубе, например, и понимаю, что то, что у нас сейчас есть, это неплохо. Я не считаю, что прежде чем что-то улучшать, нужно развалить власть жуликов и воров. На мой взгляд, на баррикады сейчас не пора.

— А как вы вообще подписи собирали?

— Сам ходил по квартирам. Нужно было принести 46 подписей — это один процент от округа, если поделить его на пятерых кандидатов. Примерно каждый пятый соглашался, а отказывались, в основном, потому что боялись, что я их паспортные данные использую, чтобы на них кредит получить. Теперь вот я напечатал 20 тысяч листовок, сегодня их начнут разносить. Нанимаю платных агитаторов — стараюсь искать идейных, а не таких, которые на всех выборах работают. Ну еще, может, буду встречи с избирателями проводить.

— Как получилось, что вы хотите именно городом заниматься и даже в листовке пишете про урбаниста Яна Гейла?

— Мне приходится по своим покерным делам много путешествовать по Европе, по Америке, по Кубе, опять-таки. И мне всегда было интересно, почему одни города лучше, другие хуже, при этом это почти никак не связано с финансами. Вот есть Лос-Анджелес, богатый город, но в нем жить намного менее комфортно, чем, например, в Сантьяго-де-Куба, который в десятки, в сотни раз беднее. Мне стало интересно, почему так происходит, я стал литературу всякую изучать, прочел Джейн Джейкобс, другие книжки по урбанистике. Потом наткнулся на бюро Яна Гейла. Написал ему письмо, спросил, нельзя ли заехать и взять интервью для своего блога. И мне с ним разговаривать так понравилось, что я у них остался. Арендовал у них на месяц кресло и стол в офисе: немало вышло, между прочим. Сел, сначала перечитал их библиотеку, изучил их проекты, как они консультировали разные муниципалитеты. Потом стал отлавливать людей: поймаю, скажем, профессора, который велосипедную инфраструктуру изучает и в двух городах ее планировал, задаю ему вопросы, потом мы вместе ходим по Копенгагену и он мне все показывает. Поймаю другого — специалиста по организации транспортных узлов — мы с ним едем через мост в Мальме и смотрим, как устроены станции, как люди ходят, как пересадки работают. Теперь вот с Вуканом Вучиком, специалистом по транспорту, договорился на месяц.

— Это хорошо, конечно, но месяц — не мало, для того чтобы что-то начинать предлагать конкретное? Ведь при этом никакого профессионального образования у вас нет.

— Так я же и не собираюсь ничего сам проектировать или строить. Я предприниматель, я могу управлять проектом. При этом я понимаю вектор, в котором нужно двигаться. А конкретную работу, конечно, должны сделать профессионалы.

— Вообще, вы говорите как технократ — хотите не говорить, а делать дела. Зачем же вам публичная политика?

— Если бы у нас существовала полноценная публичная политика, то сначала я бы провел кампанию, попытался бы убедить избирателей в том, что нам такие изменения нужны. Потом меня, может быть, избрали бы, и я стал бы проводить эту политику в жизнь. Как это, кажется, делал мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг. Но такой человек может оказаться наверху и без публичной политики. Вот, например, Gehl Architects делают много проектов на Востоке — в Иордании, в Марокко, а там нет никакой публичной политики. Там мэра назначают, а он уже зовет Gehl Architects.

— То есть если вам на следующий день после выборов позвонят из мэрии и скажут: «Давай-ка к нам»...

— Я пойду.

— И бросите избирателей?

— Так все равно нет пользы от этого собрания. Водить автомобиль — более ответственное занятие, чем быть муниципальным депутатом. Сейчас мне 27, а через десять лет будет 37, и я все еще буду очень, очень молодой политик. То есть я никуда не спешу — есть блог, интернет, какие-то сторонники, я знакомлюсь с кем могу. Если меня позовут выполнить какую-то задачу и мне это будет интересно, я пойду. Позовут через год — хорошо, через пять лет — хорошо. Не позовут никогда — подожду десять лет, пока у нас появится публичная политика, и попробую сам избраться. Если выяснится, что с фамилией Кац в этой стране невозможно никуда избраться, найду какого-нибудь единомышленника, чтобы он избрался, а я потом попаду в его правительство и буду работать. У меня есть время.

— Почему бы просто не уехать, ведь есть города, в которых все уже правильно?

— Дело мне позволяет, у меня весь мой бизнес в компьютере, и с языком проблем нет. Но это невозможно, там люди и культура — все другое. Я не про театр, а о том, что у тебя с людьми есть какая-то общая история: 1991 год, 1993 год, 1998 год, Ельцин–Путин, Гайдар–Чубайс, и не только политика, конечно. А там этого ничего нет, не с кем говорить. И мне нравится тут, я хочу, чтобы тут нормально все было.

— Не боитесь, что, если пойдете дальше, на вас начнут лить грязь, угрожать?

— Ничего, я когда покерным бизнесом занимался, меня мочили постоянно. Я привык, не проблема. Пока не бьют палкой — все нормально, а если будут бить палкой — будем обороняться. Это не то, что меня остановит. Ну а прибьют — что ж делать. Но вообще, по моим наблюдениям, процент пострадавших от какой-то политической деятельности меньше, чем процент пострадавших в автокатастрофах. Но мы ведь не прекращаем водить машину. Так что будем решать проблемы по мере их поступления.

— А расскажите про ваш покерный бизнес подробнее.

— Люди думают, что покер — это жулики в поездах и подпольные казино, а вообще-то это очень хороший способ монетизации математически устроенных мозгов, работа. Молодые ребята, у которых есть математические способности, в 19 лет уходят в покер, там тренируются годик, а потом начинают делать столько денег, сколько делали бы лет через пятнадцать при нормальной карьере. Я сам зарабатывал этим какое-то время, а потом стал строить вокруг этого бизнес: мы находим по всему миру хороших игроков и финансируем их участие в больших покерных турнирах. В прошлом году мы выиграли почти все большие турниры, включая самые главные. Российских игроков не очень много, поэтому мы ищем американцев, британцев, австралийцев, израильтян — самых разных. Только скандинавов что-то пока не хватает, я давно на них облизываюсь.