«Нулевые кон­чились. Люди даже врут сейчас про другое» Николай Картозия о новом канале на месте MTV

— Почему формат MTV оказался настолько убыточным и не работающим?

— Давайте для начала приостановим бурление говн и не будем друг другу врать хотя бы несколько минут. А признаемся, что MTV, которое мы любили и на котором росли, нет уже очень много лет. На тот момент, когда я пришел и стал президентом холдинга, канал MTV еле выживал. Предыдущие руководители сделали все, что могли. Запустили, например, «Каникулы в Мексике». И все же было там одно глобальное противоречие. Твой канал называется MTV: music television. «Молоко» твой магазин называется, а ты продаешь в нем хлеб. Музыка, к моему великому сожалению, проигрывает интернету. Как только появился YouTube, вы стали выпивать по вечерам у монитора, а не у телевизора.

— И вы решили делать на этой частоте развлекательный канал. Почему, кстати, «Пятница»?

— Потому что пятница в нашей стране — это не просто уик-энд, это побег из тюрьмы. Это свобода. «За нашу и вашу пятницу». «Пятницу у нас никому не отнять». «Пятница» — слово, заряженное положительными коннотациями и для президента крупной фирмы, который сейчас пересядет из служебной «ауди» в личный «бентли», доедет до своего «джета» и полетит на виллу, и для его самых низовых сотрудников, которые пойдут бухать по всем клубам Москвы. И для Сереги, который купил сиську «Очаковского» и идет к Витальке в гараж. Пятница — это, может быть, единственное после Великой Отечественной войны и «Иронии судьбы», что объединяет нас всех.

— Тут раздаются звуки литавр.

— Но это же правда. Права на отдых у нас никому не отнять. И я думаю, что не случайно у нас такие длинные новогодние праздники: заключенных нужно выпускать на волю, чтобы помнили, за что сидят.

— Я, возможно, не права, но мне казалось, что развлекательное телевидение в чистом ви­де стало загибаться. Очень мало интересного и уникального появляется на этом рынке.

— Мы же не собираемся делать мешочек со смехом. Кто-то считает, что телевидение — это супермаркет. И это правда. Кто-то считает, что это церковь. Там свои адвентисты седьмого дня, баптисты, евангелисты. И это тоже правда. Но на самом деле телевидение — это, конечно, храм, в котором торгуют. Если про торговлю, то мы будем продаваться на одной полочке с ТНТ. ТНТ идеально выразил собой нулевые годы, он был рупором этих годов: «Э-ге-ге». Но я остро чувствую, как меняется время. Нулевые кон­чились. Люди даже врут сейчас про другое. Ты ­постишь стишок Бродского в фейсбуке и смотришь структуру лайков. Понятно, вы залайкали, еще кто-то… Пьяная университетская отморозь мне ясна…

— Спасибо за лестное определение.

— Так я и к себе его отношу! Но вдруг — что мы видим? Парень, 35 лет, металлург. Зачем он поставил лайк? Правда проняло, и он перестал скрывать своего внутреннего ребенка? Или время такое, что нельзя не лайкнуть? Мое убеждение, что люди сейчас по-прежнему хотят пить, веселиться, путешествовать и трахаться. Это вечное — было и будет. Но сейчас наряду с этим человек хочет казаться чуть-чуть умнее и чуть-чуть искреннее. Огромный запрос на «тру», что называется. И поставив лайк к этому стишку, ты еще и ставишь барьер — я другой, я не такой, как вы, пи…дюки в ондатровых шапках. Есть еще не угасшее желание не спи…дить трактор и съ…баться из сраной Рашки, а жить здесь и сейчас, открывать «чоп-­чопы», рестораны вкусные. И чтобы на нашей территории этого всего не было: плохой погоды, ментов, чиновников. И это тот самый дух времени, который не может не выражать канал, даже если он развлекательный. У нас нет политики. В узком смысле. Там не рассказывают, какую ­модернизированную пушку сделал Сердюков. Но разве объединение нормальных людей в одном месте — это не политика?

— Это вообще довольно важный вопрос. Потому что ситуация, которую вы описываете, такова: мы живем в довольно плохой стране, где все не слава богу, жить тяжело и довольно неприятно, но мы решили создать для себя уютный мир и всех этих ужасов просто не видеть. Мое глубокое убеждение, что сейчас такая схема не работает.

— В целом наше телевидение, за редкими исключениями, это «Звезда смерти» из «Звездных войн». То, что мы делаем, — это маленькая зеленая планета Эндор со смешными мишками. Но если не врут сценаристы, то с этой маленькой планеты можно при желании замочить даже «Звезду смерти».

— Это модель, в которой просуществовал журнал «Афиша» почти 10 лет. Мы не видели всего того, что не хотели, как будто этого просто не существует. Но нельзя писать только про веселье в парках, когда Pussy Riot судят.

— Это не канал эскапизма, и не канал дауншифтеров социальных. Мы замечаем то, что происходит вокруг. Самые важные вещи, которые важны для огромной аудитории. Но замечаем — по-своему. Это канал не политический, но это канал, который видит то, что происходит в реальном мире.

— Глобальная проблема современного русского телевидения, мне кажется, состоит в том, что продюсеры почему-то думают о своей аудитории хуже, чем она есть на самом деле. Никому уже не нужны «Огоньки» и «Ефросиньи», но почему-то есть убеждение, что «народу другого не надо». Условных бабушек, на которых все привыкли ориентироваться, уже гораздо меньше, а условной прогрессивной общественности больше.

— Да, это так. Но если ты должен строить канал со средней долей 20, то скорее всего, ребята, которые говорят про народ, все-таки правы. А я хочу строить канал в трехлетней перспективе с долей 4. И конечно, я себе могу позволить больше. Конечно, я не буду ставить артхаус в прайм-тайм — я не сумасшедший. Но делать заведомое говно тоже не буду. Потому что говно всегда пахнет говном. К тому же я убежден, что можно браться только за те проекты, в которых есть хотя бы какая-то часть тебя.

— Когда вы делали программу «Максимум», что это была за часть?

— Я делал первые 8 выпусков программы «Максимум», притом что она просуществовала 8 лет. Закрыли «Намедни» и мне нужно было просто сохранить коллектив, чтобы люди ели банально. Для меня «Максимум» была, конечно, чистой воды игрой. Я никогда не занимался расследовательской деятельностью. Да и не было там никаких расследований. Была игра в расследования. Как говорил Шопенгауэр, не подозревая, что он говорит про телевидение, «наша задача не быть, а казаться». Мы все равно были симулякры больших жанров. Поэтому, конечно, мы снимали не расследования, а то, как мы снимаем расследования. В итоговых программах был такой жанр БПС — «большой политический сюжет». Что-то произошло с важными дядьками на неделе, «волги» въезжают, «волги» выезжают. Я решил как-то спародировать этот жанр. И сказал: «А давайте сделаем в форме БПС, но про звезд». Это была дикая ржака, мы хохотали, и вдруг этот сюжет дал самый высокий рейтинг. Я говорю: «О'кей, давайте сделаем и на следующей неделе», — еще более высокий рейтинг. Наши коллеги вслед за нами начинают этих звезд потихноньку впихивать в информационный ландшафт. Поверить страшно. Вообще не было на серьезных каналах про звезд ничего, кроме юбилейных фильмов. Это мы открыли этот ужасный ящик Пандоры. Там было много всего серьезного, но в целом первый сезон программы «Максимум» — был такой галопирующий фан. И процентов 10 от меня там точно было, потому что я люблю трэшачок. «Помидоры-убийцы», все дела. Как и многие, на самом деле.

— За время своей работы на НТВ вы превратились в короля провокаций. Вы запускали какую-то историю, а потом сидели и смотрели, начнется или не начнется бурление говн, простите.

— Ну так и было.

— Но ваша провокационность в новый проект никак не попала?

— Нет. Я повзрослел, а может быть, постарел. Для меня это был очень серьезный год. Я, наверное, в принципе умер в этом году, а потом родился заново. Творческому человеку нужно разжигать внутри себя конфликт постоянно. А когда ты делаешь продукт про ненависть, необходимость ­вызывать внутри себя ненависть постоянно — это очень сильно сжигает. И лично мне было необходимо запустить по жилам другое чувство.

— То есть телеканал «Пятница» — это для вас такой внутренний рехаб?

— Да-да. Знаете, такое чистилище. Конечно, это история про борьбу добра и зла. Сейчас — кроме шуток. Я прожил счастливую жизнь на НТВ, но она закончилась.

— Я не могу не спросить про историю с «Центральным телевидением». Как так получилось, что вы ушли, вслед уходит большое количество ваших друзей, а потом вы возвращаетесь и со своим продакшеном начинаете делать обновленное «ЦТ»?

— Ну это не совсем так было. Вы понимаете, что скрывается за формулировкой «уйти по собственному желанию». У меня не было на тот момент другого выбора.

— Зачем вы ушли, у меня нет вопросов. Зачем вы вернулись?

— Я выпал из этот колеса сансары в абсолютнейший мрак. И меня месяца четыре вообще не было. Я не мог смотреть то, что ребята делали. Это очень сильно болело. Потом начались увольнения. Я бы не сказал, что кто-то «ушел». Как раз на последней летучке, которую я проводил, я сказал: «Всем сохранять спокойствие и оставаться на своих местах столько, сколько возможно». Не получилось. Развалился наш маленький мирок под названием «дирекция праймового вещания». Я одиннадцать лет по одному человеку собирал эту команду. Это не просто люди. Это друзья. Это очень большие профессионалы. И моя вечная позиция «лучше работать, чем не работать». Лучше работать на 50 процентов сейчас, с возможностью потом поработать на 70. И когда поступило от канала предложение сделать обновленное «Центральное телевидение», я его принял.

— Но этот канал только что уволил вас и ваших друзей…

— Разрыв был очень болезненный. И громы и молнии летали в разные стороны. Но я не кокетничал, когда говорил, что я благодарен Владимиру Михайловичу Кулистикову. Потому что только два человека могут сказать, что они сделали Картозию как телевизионного менеджера. Это Парфенов, который меня научил всему, и это Владимир Михайлович Кулистиков, который поверил в меня и поставил меня на эту должность. И я состоялся благодаря ему. И даже если мы ноги друг другу отпилим, благодарность никуда не денется.

— И из чувства благодарности вы решили делать новое «Центральное телевидение»?

— Нет, совсем не поэтому. Мне было важно сохранить этих людей вместе. Чтобы они не разошлись по рынку. Самая большая проблема была у Саши Уржанова (бывшего шеф-редактора «Центрального телевидения». — Прим. ред.), потому что он очень эмоционально и активно выражал свою позицию. И прошел какую-то точку невозврата для этой истории, к сожалению, потому что Саша — бесконечно талантливый человек. Кто-то нам сказал, что не будет возвращаться, потому что в одну реку дважды не входят. Кто-то вернется. Там внутреннего антагонизма нет.

— Со стороны при этом эта ситуация выглядит более чем странно — мы взяли, слили всех ребят с самой острой позицией, потом собрались заново и начали делать более компромиссную версию…

— Слухи и взгляд со стороны всегда интереснее правды. С ними конкурировать трудно. Когда про тебя говорят, что ты безногий гомосексуалист, отвечать, что ты ходишь нормально, — это неправильно. Если это так выглядит, значит, часть правды в этом есть. Но это не так. Конечно, это путь компромисса. Я был бы глупцом, если бы это отрицал. Это 50 процентов. Но не пол же мести.

— Да вы канал целый делаете. Какой еще пол?

— Да я не о себе. У меня вообще все прекрасно. Я мечтаю купить дом на Кейп-Коде и писать колыбельные китам. Мне дико интересно как бизнес-задача развитие ТВ-3 и «2×2». Мне дико интересно создание собственного мира под названием «Пятница». Мне интересно «Центральное телевидение» с точки зрения супервайзерства. Но я думаю, после того как это все удастся, я на какое-то время — а может, и навсегда — оставлю телевидение. Хочется заняться кино, ­сериалами, литературой. Спермотоксикоз уже ­такой, что по ночам фейсбук штурмую, что не­правильно.