перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Путеводитель по Кабакову для детей и взрослых От «Зайчиков» до Эль Лисицкого

В Москве бенефис Ильи и Эмилии Кабаковых: Кабаков с московскими детьми построил в парке Горького «Корабль толерантности», Кабаков беседует с Джоном Балдессари в ЦДХ, у Кабакова большая выставка с Эль Лисицким в МАММ. «Афиша» составила путеводитель по главным произведениям концептуалиста, который был бы понятен и помнящим СССР взрослым, и любящим зайчиков детям.

архив

Без названия, 1969 год

 

 

Начиналось все с детской иллюстрации — детская литература была тем гетто художественной жизни, на которое меньше, чем на монументальную живопись или взрослую литературу, распространялся идеологический контроль. Кроме того, для художников-графиков это был лучший и даже единственный способ зарабатывать себе на жизнь. И именно из рисования для детей родился изобразительный мир Кабакова, который закончил графический факультет Суриковки и работал детским книжным иллюстратором начиная с середины 50-х. Его первые рисунки, сделанные в середине 60-х «для себя» — то есть от имени художника, а не оформителя, — гораздо ближе не к концептуализму, а к сюрреализму магриттовского толка.

 

«Ответы экспериментальной группы», 1970–1971 годы

 

 

Есть мнение, что работа «Ответы экспериментальной группы» — это вообще самое первое произведение советского концептуализма. В ней уже нет никаких картинок, а только записанные аккуратным бюрократическим почерком фразы. Игра с языком — это уже, действительно, чистый концептуализм, такой, каким он был в это время и на Западе. Но кабаковская работа тесно связана с окружавшей его советской культурой. Это пародия на эстетику объявлений, таблиц и расписаний. Все в советском мире определялось спускаемым сверху планом, который требовал огромного количества директив, инструкций, графиков. И Кабаков увидел жизнь как текст, втиснутый в гигантскую всеохватную таблицу. Люди в ней были уже не людьми из плоти и крови, а гражданами, которые сводились к строчкам в каких-то графах, именам, фамилиям и отчествам.

 

«Полетевший Комаров», 1981 год

 

 

Самая интенсивная художественная жизнь происходила в те времена не в галереях, которых вообще-то и не было, а в мастерских, куда приходили друзья и знакомые художников. Так и возник особый концептуалистский жанр — альбомы, которые автор страница за страницей показывал в тесном кругу своим гостям, зачитывая вслух подписи к картинкам. В знаменитых кабаковских альбомах разворачиваются целые истории про выдуманных персонажей, «маленьких» советских людей с типическими фамилиями, которым вдруг посреди серых будней открывается какая-то иная, прекрасная и волшебная реальность.

 

«Расписание выноса помойного ведра», 1980 год

 

 

Одна из любимых кабаковских линий — издевательское обличение коммунального быта. Коммунальная кухня и тема мусора идут сквозь его творчество красной нитью. Тусклый и неказистый быт Кабаков превращает в тошнотворную метафору советской жизни, в которой, если верить художнику, не остается никакого места для человеческих чувств. Вынос ведра, который по очереди осуществляется воображаемыми жильцами некоей метафизической коммуналки, Кабаков из частного обстоятельства повседневной жизни превращает в неумолимый и тотальный закон, который подчиняет себе всю жизнь человека без остатка.

 

«Человек, улетевший в космос из своей квартиры», 1985 год

 

 

В 80-х Кабаков развивал свое ноу-хау — жанр тотальной инсталляции, самая известная и диссидентская из которых — «Человек, улетевший в космос из своей квартиры». Тут опять противопоставляется ограниченное убожество быта и дерзновенность мечтаний маленького человека, который из подручных средств соорудил летательный аппарат и, пробив потолок своей оклеенной социалистическими плакатами каптерки, умчался куда-то в свободную и беспредельную неизвестность. Сейчас понятно, что космосом оказалась не абстрактная бесконечность, а вполне конкретная страна неограниченных возможностей — Америка, куда художник и отбыл в 1987 году.

 

«Анна Евгеньевна Королева: Чья эта муха?», 1987 год

 

 

Мушиные работы у Кабакова особенно часто встречаются в 80-х и 90-х. Борис Гройс считает, что в творчестве художника мухи играют роль ангелов. Но если это и ангелы, то скромные и ни на что не претендующие ангелы атеистической эпохи застоя. Муху можно наделить мистическими качествами, намекнув, что она — засланец иного мира. Любимая Кабаковым форма вопроса-ответа («Чья эта муха?» — «Это муха Николая») отсылает нас к учебникам по иностранному языку, где и Анна Евгеньевна Королева, и Сергей Михайлович Хмельницкий — это безличные имена, фамилии и отчества, выдуманные автором. В синем, напоминающем «небеса» в русских церквях пространстве картины этот автор выступает как бы невидимым творцом, демиургом. Но все, что он может сотворить, — это довольно унылый и пустынный мир, в котором и муха сойдет за ангела.

 

«Праздники», 1987 год

 

 

Если Кабаков берется за кисть и пишет маслом, то он никогда не делает этого от своего имени — вместо этого он выдумывает себе лирических героев или персонажей. Например, серия картин «Праздники» как будто бы написана воображаемым соцреалистом-халтурщиком. Уборка урожая, быт молодой семьи и другие сюжеты из советской иконографии как будто сделаны для какого-нибудь праздничного стенда в ДК. Но праздничного ощущения нет, поскольку по неким причинам холсты пролежали в мастерской много лет и краски потускнели. Тогда этот воображаемый художник наивно украсил поверхность холстов цветными фантиками, надеясь оживить картины. Кабакову эти фантики, понятное дело, нужны, только чтобы сильнее обострить отчужденность от официальной советской живописи.

 

«Красный вагон», 1991 год

 

 

Одна из ранних эмигрантских инсталляций Кабакова была сделана для дюссельдорфского Кунстхалле. Кабаков умело создавал тотальный образ необыкновенной и пугающей страны, из которой он прибыл. И его проекты для европейских и американских музеев рассчитаны именно на пересказ советского опыта западному зрителю. «Вагон» следовало читать как метафору трех ступеней развития советской культуры, как ее понимал Кабаков. На входе в вагон стоит сложная, напоминающая конструкции Лисицкого лестница, идущая в небо, — это стремящаяся в будущее утопия авангарда. Внутри вагона темно, вместо окон висят соцреалистические холсты и играют бравурные сталинские марши 30–40-х годов — это искусственная ширма социалистического реализма. А на выходе из вагона валяется груда мусора, оставшаяся от постройки вагона, — это послевоенные руины сталинской культуры.

 

«Туалет», 1992 год

 

 

Если «Человек, улетевший в космос» — это фантазия о побеге в прекрасное и свободное будущее, то «Туалет» — это уже ретроспективный взгляд из «нормального настоящего» (читай: эмиграции) в сюрреалистическое прошлое. Сравнение советской жизни с уютно обустроенным общественным сортиром — благодаря своей предельной понятности — пользовалось в западных музеях огромным успехом: дополнительных объяснений для того, что имел в виду автор, тут действительно не требуется.

 

«Жизнь мух», 1992 год

 

 

Получив на Западе ресурсы для конструирования целых миров, Кабаков дал волю своим демиургическим амбициям и немедленно сделался повелителем мух. Он развил тему, которая встречалась у него до того только в рисунках, до настоящего монументального эпоса. Это было уже не одинокое маленькое насекомое, а целая мушиная цивилизация со своей историей и таинственными законами, по которым строились траектории полетов мух, способных образовывать в пространстве отдающие эзотерикой фигуры.

 

«Зайчики», 1994 год

 

 

Человек интеллигентный и далекий от любого художественного радикализма, Кабаков иногда, чтобы изобразить грубость и лицемерие действительности, ругается в своих произведениях матом. Правда, делает это не прямо, а прикрывает неприличные слова зайчиками или цветочками или ругается не от собственного лица, а от лица своих персонажей. Но получается это у него чересчур литературно: «Иди на …, оставь меня!» — так вообще-то никто не говорит.

 

«Игра в теннис», 1996 год

 

 

В теннис Кабаков играл два раза. В первый раз с художником Павлом Пепперштейном, концептуалистом младшего поколения. А второй раз — с философом Борисом Гройсом, который изобрел термин «московский романтический концептуализм». Оба были его давними друзьями и собеседниками. Работа, ясное дело, не про спорт, а про интеллектуальное соперничество и состязание остроумий. В теннис никто из участников играть не умел — зато в беседах  об искусстве все были большие профессионалы. На черных досках мелом были записаны умные диалоги Гройса и Кабакова — а по итогам подач подводился счет.

 

Ангел и пейзаж, 2001 год

 

 

Кабаков рассказывал, что, когда он рисовал детские иллюстрации на незнакомую тему — скажем, когда надо было изобразить эскимосский чум или какое-нибудь тракторное производство, — он представлял себе свой предмет так, как будто он смотрит на него сверху, из космоса. Затем, спускаясь в своем воображении все ниже, он мог уже рассмотреть и зарисовать детали. Привычка смотреть на все с точки зрения верховного существа осталась у Кабакова и в искусстве. Знаменитый «Табурет» сделан именно с этой позиции — понятно же, что целый мир с ангелом может возникнуть только под табуреткой, на которой сидит сам Кабаков.

 

«Альтернативная история искусств», 2008 год

 

 

Этой грандиозной персональной выставкой открылся в 2008 году «Гараж». Ее можно считать апофеозом кабаковского трикстерства. Все огромное пространство Бахметьевского гаража было отдано под тщательно сделанную ретроспективу трех выдуманных художников — Шарля Розенталя, Игоря Спивака и Ильи Кабакова, — от имени которых настоящий Кабаков наделал неимоверное количество огромных холстов, написал им подробные биографии и даже сочинил про них занудные искусствоведческие статьи. Со своей манией тотальной всеохватности в этом проекте Кабаков попытался объять всю логику развития советского искусства разом.

 

Кабаков и Лисицкий, «Утопия и реальность?», 2013 год

 Илья Кабаков. Украшатель Малыгин, 1972-1975

 

Срежиссированная Кабаковым нескромная дуэль с Эль Лисицким, огромная выставка-инсталляция, в которой на каждый утопический выпад фантазера раннего авангарда наученный опытом художник находит что возразить, — работа живого классика становится ответом на работу классика мертвого. Пафос всего предприятия, как и всегда у Кабакова, рассчитанный на восприятие в первую очередь западным зрителем: «Они тут намечтали, а нам тут жить». Мечтать, как неизбежно следует из этого замысла, было все-таки вредно.

 

 

Выставку «Утопия и реальность? Эль Лисицкий, Илья и Эмилия Кабаковы» можно увидеть в Мультимедиа-арт-музее до 17 ноября, а инсталляцию «Корабль толерантности» — в парке Горького до 22 сентября. Публичную беседу Ильи Кабакова и Джона Балдессари (кураторы — Ханс Ульрих Обрист и Кейт Фаул) можно увидеть и услышать в ЦДХ 18 сентября в 19.00, бесплатная регистрация здесь.

Ошибка в тексте
Отправить