Ответы. Иван Охлобыстин, священник

— Вам теперь часто приходится бывать в «Останкино». Что это вообще за место такое?

— Тяжелое место. Плохо там. Текучка беспрерывная, суета. Ну и само здание дико неуютное, жуть просто что такое. Эти бездонные коридоры, маленькие, душные комнаты. А еще ходят легенды бесконечные среди работников, что место это тяжелое, потому что на кладбище стоит.

— И что, чувствуется?

— Послушай, я человек православный, слухам не верю. Ну и вообще, в моем отношении это ничего не меняет. На кладбище — не на кладбище, какая разница-то?

— Ну а атмосфера там какая, люди? Говорят вот, что «Останкино» — это прямо-таки обитель зла.

— Не-е, это полная чушь. Какая еще обитель зла? «Остан­кино» — это гигантская трансформаторная будка, и все истории про дикие нравы и разгул греха — это фантастика. Смотри, там на восемьдесят процентов работает кто? Инженеры, техперсонал. Люди далеко за сорок. Взрослые, семейные. Больше всего «Останкино» похоже на научно-исследовательский институт семидесятых годов. И представить, что эти люди — дети порока, для этого бурное воображение нужно иметь, я б не взялся.

— А как же ваши слова о том, что сотрудников «Останкино» нужно срочно наставить на путь истинный?

— Я ж говорю, есть двадцать людей, которым задуматься о покаянии не помешало бы, а общая масса — это трудяги. Какой тут порок, бог с тобой. Тут смешиваются два понятия: телевидение, которое зритель смотрит, и телецентр «Останкино». И общего между ними — ноль. Для меня самое противное, что есть на телевидении, — это предательская нотка в рейтинговых шоу. Что тебе нужно сделать, чтобы победить? Выкинуть из конкурса коллегу своего. Козни какие-то выстроить. Ну это гадость же, гадость. Так было и с этим злосчастным «Домом-2». Героями стали люди, которые готовы на случку ради квартиры.

— Ну не совсем так. Там свадьба была.

— Ну да, свадьба, ага. О’кей, скажу по-другому: молодые люди попадают в ситуацию, в которой им предлагают дом, если они поженятся. Слушай, ну это же бред. Это же паразитирование на бедности своего народа. У меня вот у самого с жилплощадью туговато: на одного человека пять квадратных метров. Мне чего, тоже в шоу идти?

— А можно себе представить какое-нибудь неотвратительное шоу? Православное, например?

— Нет, я думаю, не должно быть шоу православного. Потому что к христианству насильственно призывать нельзя. Ну вот представь себе такую ситуацию. Я, предположим, обаятельный человек, обладаю дикой харизмой. И я могу оказывать ну прямо гипнотическое влияние на людей. И, прикинь, реально могу. И я собираю стадион, ну или людей на ТВ-шоу и говорю: «Покайтесь», ну или что-то другое говорю и убеждаю их это сделать. Это ж тоже насилие получается, хоть и не физическое.

— И какой тогда выход?

— Да я не думаю, что нужен прям какой-то радикальный выход. Я просто не хочу, чтоб мои дети до определенного возраста знали некоторые нюансы взрослой жизни, потому что это натурально нарушит их психику. Не хочу, чтоб они видели кровищу, реально отрубленные головы, как в боевиках. И чтоб они слушали о личной жизни пьющего артиста. Это ж его личная жизнь. Я хочу, чтоб мои дети к прекрасному ближе были. Я вот дочкам по айфону купил, музычки туда прикольной всякой закачал.

— Какой, например?

— Рахманинова. А вообще, приходи к нам, будем вместе ­молиться. Вот это всех вылечит и из всех нормальных людей сделает. Сначала исповедоваться, потом причаститься. Будешь как новенькая потом. Сил прибавится.

— Ну… возможно.

— Короче, смотри. Но я тебе говорю, это реально работает.