Страх перед самолетами Чему учат на курсах лечения аэрофобии

Я знаю, как это бывает. Ты слышишь глухой удар. Затем включается табло «Пристегните ремни», проходит встревоженная стюардесса. Руки, самолет и лед в стакане с виски трясутся одинаково сильно. Мы рухнем. Никто не поможет, нечего и надеяться. Кто может спасти человека, который падает с высоты 10000 метров? Дышится с трудом. Страх парализует все, но только не мысли.

И что же в это время делают окружающие? Спят. Играют в айпэды. Пьют. Ненавижу их, ненавижу этот самолет, ненавижу себя за то, что нарушила клятву никогда больше не садиться в машину смерти. Есть же умные люди: Ларс фон Триер, Ким Чен Ир, Алла Борисовна, опять же. Они к са­молетам близко не подходят. Чем я хуже? Во время посадки в Токио, когда я, рыдая, повторяла что-то вроде «мы все умрем», стюардесса настоятельно посоветовала мне пойти подлечиться: «Один день, и вы будете как новая». Прошло меньше полугода, и мне выдался шанс это проверить.

В особняке на Ленинградском проспекте собираются в основном девушки лет двадцати пяти — тридцати. Красивые, хорошо одетые, они нервно теребят в руках голубые папки с красивыми проспектами, рассаживаются на стулья, потом снова встают, наливают воды, опять садятся. Девушки явно на взводе. В комнате появляется мужчина: молодой, с улыбкой, излучающей спокойствие и уверенность. Его зовут Алексей, он успел налетать почти две тысячи часов, жил в Израиле, учился в Вашингтоне, одним словом, успешно делал карьеру летчика. Пока не решил помогать летать не только самолетам, но и пассажирам. «25 процентов жителей России боятся самолетов. 15 процентов из них — аэрофобы, а это 20 миллионов человек. Так что вы не одни», — подбадривает нас Алексей.

Он одним из первых понял, что аэрофобию в России лечат только гипнотизеры да маги, и ор­ганизовал курсы «Летаем без страха». Алексей объясняет, что центры, которые борются с аэрофобией, существуют практически при любой крупной авиакомпании, и пилоты специально получают второе высшее образование по психологии.

«Перечислите, чего вы боитесь, когда садитесь в самолет?» — спрашивает Алексей у девушек и одного молодого человека, робко устроившегося в углу. «Что он упадет», — хором отвечают все. «Это понятно. Как именно?» «Что двигатель откажет или загорится», — начинает красивая блондинка. «Пилот или диспетчер ошибутся», — подхватывает вторая. Дальше все кричат в полный голос: «Теракт!», «Пьяный пилот!», «Птицы в двигателе!». Алексей пишет все возможные причины на доске. «А я боюсь, что во время аварии отлетят куски обшивки и начнут отрубать всем головы, руки, ноги». Алексей несколько секунд смотрит на девушку, потом продолжает: «Есть еще парочка распространенных страхов, кото­рые вы не назвали, — погода и турбулентность». От одного слова «турбулентность» мне становится так скверно, что хочется встать и выйти. «Вы знаете, что за всю историю авиации ни один са­молет не пострадал из-за турбулентности?» Все молчат и отводят глаза. Сказать такое человеку, который боится летать, все равно что протянуть паука арахнофобу со словами: «На подержи! Смотри, какой миленький». Но Алексей начинает давить страх фактами: «В год совершается где-то 48 миллионов рейсов. На них перевозят 5 миллиардов человек. Логично, барышни, что из этих людей кто-то погибнет. Ничто не может обеспечить полную безопасность. Даже дома, лежа в кровати, вы рискуете погибнуть. И, представьте себе, больше, чем в самолете» — глаза девушек округляются. Кажется, они теперь не будут спать. «А теперь послушайте. В мире в авиакатастрофах в год погибают 500 пассажиров. Выходит, ваш риск разбиться один к десяти миллионам. В мегаполисе нет ни одного места, где было бы настолько безопасно». «Ну а что если двигатели все-таки откажут? Что если крыло оторвется?» — настаивает брюнетка. «Никогда у самолета не отрывалось крыло. Ни одного раза. Оно вообще у самолета одно», — взрывается Алексей. Успокоившись, рассказывает о том, что если у самолета откажут два двигателя, он без проблем приземлится в ближайшем аэропорту. О том, что упасть за две минуты самолет не может даже при большом желании, если только не войдет в штопор. И еще о том, что самолет не летит над бездной, а скользит по плотным потокам воздуха и газа, и если бы воздух был не прозрачным, а синим, половина аэрофобов не боялась бы летать.

Вопросы продолжаются: «Но ведь может же быть такое, что самолет накренится, а оба пилота в этот момент умрут». «Может же быть такое, что ты будешь сидеть в офисе, а тебе на голову упадет кондиционер? — снова распаляется Алексей, — Ты же от этого не перестаешь ходить в офис?» «Нет, — стыдливо отвечает девушка, — но под кондиционеры я все-таки не сажусь». Алексей приводит в пример цифры и графики, показывает, что любую систему в самолете дублирует одна, а то и две запасные, учит разбираться в том, где проходит граница между реальностью и собственными домыслами. После пяти часов разговоров становится заметно легче. «Но почему вы не гово­рите с пассажирами? Почему не объясняете, что летать не опасно?» — спрашиваю я. Алексей вскакивает со стула и подходит ко мне вплотную: «Скажи, ты когда едешь в «Сапсане», ты ждешь, что машинист скажет по громкой связи: «Уважаемые пассажиры, сейчас мне придется затормозить перед светофором, а затем вновь набрать скорость»? Или ты ждешь, что он по той же громкой связи объяснит тебе, как именно устроен скоростной поезд, ну просто так, чтобы ты не боялась!»

На следующий день мы с Алексеем сидим в тренажере «Боинг-747». На приборной панели сотни горящих лампочек и рычажков. За окном, как настоящий, аэропорт Шереметьево. «Я специально поставил программу «Плохая погода», — говорит пилот. — В облаках потрясет». Мы набираем высоту, вдруг от сильного толчка меня подбрасывает почти до потолка. Сердце на секунду затихает, затем начинает бешено биться. «Он не настоящий, не настоящий», — убеждаю я себя, но это не помогает. Меня подкидывает еще сильнее. «Ты должна уяснить, что самолет рассчитан именно на это. Что его придумывали именно для таких ситуаций», — говорит Алексей строгим го­лосом. Я знаю, знаю, знаю. Но, мамочки, как же страшно. На высоте десять тысяч метров Алексей велит мне взяться за штурвал: «Опускай его вниз, до предела. Пытайся уронить самолет». Я пытаюсь, но ничего не выходит. Штурвал сопротивляется, самолет держит равновесие изо всех сил. «А теперь я поверну его на девяносто градусов по отношению к земле» — самолет висит, бортовые системы орут, но мы не падаем. «Если я так повишу минут пятнадцать, я, конечно, рухну. Но случайно так вряд ли получится», — заключает Алексей. Меня охватывает состояние почти нездорового счастья. «То есть он не разобьется, правда?» — спрашиваю я у своего доктора. «Сейчас, чтобы ты убедилась окончательно, я отключу оба двигателя и мы ся­дем вообще без них», — отвечает он и глушит мо­торы. Самолет медленно планирует, приближаясь к земле. Еще десять метров, и мы коснемся земли. Неожиданно раздается щелчок, изображение пропадает, мониторы гаснут. Я не верю своим глазам. Это значит, что мы упали? Упали в тот момент, когда я уже почти поверила в авиацию? «Windows сглючил, — говорит Алексей, — здесь все в отличие от настоящего боинга работает на этой системе». И добавляет: «Можешь ты наконец поверить, что авиация не опасна?» Да-да. Самолеты не падают. Windows глючит. Как сказал молодой человек из нашей группы: «Ну а че, вчера даже «Яндекс» сломался».

Курсы «Летаем без страха» обходятся недешево: от 6500 р. за семинар до 18400 р. за двухдневный курс с практикой на тренажере; занятия проводятся по записи по телефону (495) 649 87 62