Судьба дудукиста

Дудук – это армянский народный инструмент, который поет человеческим голосом. Человек, благодаря которому дудук стал известен за пределами Армении, – это Дживан Гаспарян. Когда-то он выступал перед Иосифом Сталиным. Теперь играет с Питером Гэбриэлом и Лайонелом Ричи, участвует в записи музыки к фильмам «Ворон» и «Гладиатор», а в конце мая впервые дает большой сольный концерт в Москве. С самым известным в мире армянским музыкантом побеседовал Алексей Мунипов. Фотографии Сергея Леонтьева.

– Сейчас во всем мире вы известны прежде всего по совместным работам с Майклом Бруком и «Кронос-Квартетом». Однако ваша музыкальная карьера началась значительно раньше. Когда, к примеру, вы впервые выступили в Москве?

– В 48-м году. Здесь был фестиваль: пять самых лучших ансамблей играли для Сталина. Я был в армянском молодежном. Сталин на первом ряду сидел, метров пять до него. Страшно. Но вроде ему понравилось. После концерта мне даже подарили часы «Победа», сказали, от Сталина. Я молодой был тогда: продал их и всем своим ребятам пива купил.

– Ваша история выглядит довольно загадочно. Немолодой профессор Ереванской консерватории, всю жизнь прожив в Армении, вдруг уезжает за рубеж и становится мировой знаменитостью. Как это случилось?

– Было так: в 1988 году из Лондона в Москву приехали Майкл Брук и Брайан Ино. Они пошли в студию грамзаписи и слушали фольклор всех народов СССР. Там были и мои две пластинки, они им очень понравились, и поэтому меня пригласили в Лондон. Мы писали пластинку, и еще каждый день мне давали слушать музыку со всего мира. Страну за страной, всего 36.

– Зачем?

– Ну это как реклама была. Вот сколько у нас всего есть. А я все время концерты давал, 11 концертов за две недели, и везде про эту фирму говорил – так у них диски стали лучше покупать. Это я теперь понимаю, тогда не понимал еще. После этого меня стали приглашать в разные страны – а в Армении было очень плохое время. Света нет, ничего нет. Никто не хотел там жить. Поэтому я поехал в Америку и получил там «грин кард». Но я и до этого очень много ездил. Еще в 56-м году ездил в Америку. Тогда была такая сборная СССР: Большой театр, ансамбль Моисеева, украинский гопак, нанайская борьба, ленинградский балет... 250 человек всего. И армянский ансамбль тоже. Но ехать очень сложно было: разрешения, проверки. А сейчас – свободно. У меня есть менеджер, англичанка, она решает, где играть. Вот еду в Македонию, потом в Нью-Йорк, Португалию, Англию. Я сам не знаю, где живу. Где играю, там и живу. Но только в Ереване у меня дом настоящий. Я преподаю там, одних учеников моих 70 человек.

– И все-таки не просто было, наверное, в 60 лет менять жизнь, уезжать на край света, в чужую страну...

– А что? Я скромный человек. Меня все любят, все понимают. Вот Лайонел Ричи... У него вообще армянская душа, только под американской спрятана. Живу себе, никому не мешаю. Плохого никому не делаю. Только хорошее, хорошее, хорошее.

– А в Голливуд вы как попали?

– Позвали, сказали: хотим ваш дудук слышать. Я приехал, а там – о! – техника! Известные артисты выступают! Очень высокий уровень. В первый раз очень боялся, не знал, что играть. Вокруг сплошные профессора, из разных стран – из Парижа, из Италии. Сидят. Экран, пульт, ноты, дирижер. И никаких репетиций: быстро смотришь, что надо играть, и вперед. Я тоже сажусь, ищу глазами свою партию и вдруг вижу: мне диапазона не хватит, у дудука диапазон – октава всего! Переведите, говорю, я не могу это сыграть. Переводчик аж побелел: «Я не могу это перевести! Здесь так не принято!» А дирижер уже поднимает руки, начинают показывать фильм – это был «Русский дом» – и мое соло как раз. Что делать?! Две-три фразы сыграл нормально, а потом стал импровизировать. Дирижер на меня смотрит (а он еще и автор музыки), но не останавливает. Ну, думаю, если что скажет – все. В общем, минут 25 минут я играл. Когда закончили, дирижер что-то говорит, и все начинают аплодировать. Что такое?! Оказывается, он сказал: «Этот человек так играет, словно бы сам это сочинил». В Голливуде вообще много непонятного было: зачем, например, армянский дудук в «Евгении Онегине»? Или в «Гладиаторе»? Но хорошо ведь получилось.

– Есть все-таки что-то странное в том, что национальная армянская музыка, которую вы исполняете, стала популярной на Западе. Она ведь, скажем так, довольно заунывная.

– Э-э-э, зачем так говоришь? Армянскую музыку любой понимает. Армянская музыка – хорошая музыка. Вот современная – она непонятно какая. Не то русская, не то китайская, не разберешь. А у меня все натурально.

– Но ведь world music – то, что вы делали с Бруком или Гэбриэлом, – это, напротив, смешение всего и вся.

– Э, там другое! Возьми мою сольную пластинку – там армянская музыка. А когда я играю с Бруком, это называется «рок»! Там импровизация. Что хочу – то и делаю.

– Боюсь, ваши слушатели не отличают, где там импровизация, а где аутентичный фольклор.

– Ну конечно! Я армянин, играю на армянском инструменте – обязательно получится национальное, даже помимо моей воли. Если бы я на балалайке играл, все равно вышла бы армянская музыка. Ну и хорошо! Мир принимает, народ принимает, большие, слушай, музыканты принимают – значит, хорошо.