Что происходит с московским театром Заместительница Сергея Капкова о том, зачем увольняют худруков

— Директор «Новой оперы» Сергей Лысенко намерен подать на Департамент в суд за оскорбление чести и достоинства. Чем он оскорблен?

— Наша формулировка при расторжении контакта к чести не имеет отношения — у нас претензии к ведению деятельности. В «Новой опере» в этом году не было ни одной премьеры. Сейчас на дворе август, в сентябре открывается сезон, остается несколько месяцев до окончания года, а театр должен две премьеры государству. Казалось бы, есть время до нового года, театр успел бы выпустить их, чтобы выполнить госзадание. Но эти месяцы, с сентября по декабрь, не время для премьер — это время, когда лучше эксплуатировать репертуар.

— Впервые слышу, чтобы к театру предъявляли подобные требования. Когда это началось?

— С этого года, когда московские театры стали работать по госзаданию. Зимой театры сами себе написали эти госзадания, согласовав их с Департаментом. В этом году все себе его немножко занизили, но мы пошли на это, понимая, что госзадание уже само по себе — это резкие перемены для театра. 2012-й — последний год, когда Москва должна была перейти на эту систему, вся страна на это стала переходить в 2006 году. В том числе десять федеральных театров в Москве. Для страны это плавный переход был, а в Москве процесс только сейчас начинается. Понятно, что толково это за один день не сделать. Хорошего в таком рывке мало. Идет переходный период, который немножко неверно был спланирован.

— С какой целью ввели госзадание?

— Оно дает возможность выстроить прозрачные отношения с государством. Государство говорит: «Мы вам даем сто рублей, а вы нам за это, пожалуйста, дайте столько спектаклей». В следующий раз театр говорит государству: «Мы не 100, а 120 спектаклей показать можем, дайте нам 120 рублей».

— Есть позитивные результаты?

— Есть. Например, с прошлого года в Департаменте стали выделять деньги на покрытие гастрольной деятельности театров. Театр подает нам заявку: «Через три месяца мы едем на гастроли, билеты будут стоит вот столько-то, пожалуйста, компенсируйте нам эту сумму». Более того, мы в этом году пошли на эксперимент: двум театрам — «Мастерской Петра Фоменко» и Театру им. Маяковского — выделили фиксированные суммы на гастрольную деятельность на весь год, чтобы каждый раз они к нам не обращались. Такая система существует в Бельгии или Голландии: к государству обращаются за фиксированной суммой на региональную и международную деятельность, и внутри этой суммы театр сам решает, с кем и как он будет делить расходы. Он понимает, что есть условие: 50-процентная компенсация расходов при поездках за рубеж, 70-процентная — при поездках в малые города. И имеет выбор — куда ехать и с какой целью. А затем в конце года театр отчитывается. Где-то есть фестиваль, который может оплатить их поездку, а где-то не могут, но им важно побывать там. Если театр представляет интерес вовне Москвы — и мы понимаем, что Москве за этот театр не стыдно, более того, он может служить московской маркой, — мы выстраиваем такие отношения. Я думаю, что это правильно. И мы абсолютно доверяем в этой ситуации директору театра, руководителю — а потом спрашиваем с него. Если есть внятные правила и доверие с нашей стороны к директору, мы не будем контролировать, как он тратит каждую копейку в течение года. Поэтому наша задача — чтобы директора всех организаций были настолько умные, талантливые и творческие, чтобы мы могли им доверять. Мы не спрашиваем, на что вы берете деньги, — но в конце года хотим получить подробнейший отчет об этих поездках, с обоснованием, почему они были там или там. Может быть, директора всех московских театров научатся писать отчеты. Пока сознание руководителей не может смириться с тем, что это нужно делать.

— Разве до сих пор не контролировалось, как театр тратит деньги? Директор Театра кукол им. Образцова, обвиненный в растрате бюджетных средств и год отсидевший под следствием, неделю назад получил пять лет условно. Кто-то же его проверил.

— Это разные вещи. Казначейство, счетная палата следят за тем, чтобы не нарушалось законодательство в области финансовых сделок. У нас в Департаменте с той же целью ревизионное управление появилось в прошлом году. А творческих проверок не было. И нет. По закону мы не можем директивно внедряться в творческую жизнь организации. Мы должны рассматривать творческие вопросы с организацией сообща. То есть, даже если организация финансово успешна, мы должны понимать, приводит это к развитию театра — или это приводит только к поддержке жизнедеятельности людей, которые в нем работают.

— Что театры должны городу?

— То, что прописано в госзадании: театр должен провести столько-то спектаклей в Москве, выпустить на государственные деньги не менее двух постановок в год — мы выделяем на новые постановки дополнительные средства. Мы ввели критерий расчета этих средств в зависимости от размера зрительного зала. Может быть, это не самый правильный критерий, но точнее пока мы не придумали, будем думать. И есть критерий посещаемости. Оптимальный — это 75 процентов.

— То есть основание задуматься о кадровом вопросе вам дают конкретные цифры ?

— Да. Есть, допустим, Камерный балет «Москва», который получает финансирование в размере около 100 миллионов рублей в год. А результат за такие огромные средства для Москвы мизерный. Сейчас Елена Тупысева (создательница агентства театров танца «Цех». — Прим. ред.) назначена туда директором. Укладываясь в тот бюджет, который был у театра, она предлагает нам качественно новый вариант деятельности.

— Назначение Тупысевой, приход новой команды в Театр кукол на Басманной — лично я это приветствую. Но хотелось бы в ваших действиях систему. Как, например, принимались решения в других случаях — когда худруком Театра им. Ермоловой назначили Олега Меньшикова, а актриса Ирина Апексимова стала директором Театра Романа Виктюка?

— Театр Ермоловой сам пришел к нам с предложением заменить Владимира Андреева на посту худрука Олегом Меньшиковым, нам это предложение понравилось. Роман Виктюк тоже сам принял решение, что ему нужен другой директор: почувствовал что-то неладное в управлении, но что — не мог понять и просил нас разобраться. Я сама ездила в театр — смотрела, разбиралась. Идея с Ириной Апексимовой пришла почти случайно, но, по счастью, устроила все стороны. Я думаю, что у театра будет выход на новый уровень.

— Часто вас можно застать в театре?

— Чтобы мне по одному разу заехать в каждый театр, нужно три месяца. Естественно, до кого-то я еще не доехала. С директором «Новой оперы» тоже история не одного дня. Первые письма мне стали приходить еще до Нового года.

— Письма из «Новой оперы»?

— Да, были письма с требованием проверки. И вот что мне странно: когда начинаешь разбираться, люди начинают защищать себя, а не столь любимые ими театры. Про ситуацию в Театре им. Гоголя, когда мы прекратили контракт с Яшиным в начале сезона, после сбора труппы, говорят: «Нехорошо так с людьми поступать». И я абсолютно солидарна: с людьми надо поступать по-честному. Но чем обычно люди в театре отвечают, когда ты с ними по-честному? Тем, что они плюют на театр и защищают свои права на этот театр. Евгения Ивановна Куриленко, с которой отказался работать в Театре им. Маяковского Миндаугас Карбаускис, была нами предупреждена о том, что мы расторгаем с ней контракт. Мы дали ей время на передачу дел. На следующий день она взяла больничный, и три месяца театр не мог нормально функционировать.

— Когда в кадровых действиях следует ждать прозрачности и системности?

— Когда мы переведем руководителей на срочные договоры. Сейчас большинство худруков имеет бессрочные договоры с городом. Нам придется прибегать к жестким мерам, одних снимать и других назначить, пока у нас не появится база и не заработают нормальные механизмы по смене руководителей.

— Что это за механизм?

— Истекает у худрука контракт — он приносит нам отчет за все пять лет. И доказывает, что при нем театр развивался, что управление бюджетными средствами велось эффективно. Что заработанное тратилось не на благоприобретение, а на поощрение людей и развитие театра. Будут эти доказательства — и у нас будет основание продлевать контракт.

— Что в своих реформах вы держите за образец?

— Я хорошо помню подробный разговор двухлетней давности с директором Томаса Остермайера (Остермайер в 1999-м в возрасте тридцати лет возглавил «Шаубюне», сейчас это едва ли не самый известный немецкий театр в мире. — Прим. ред.). Он объяснил: им государство выделяет средства на содержание театра, на постановки, но оценивает не только финансовые показатели, но и международное признание — участие в фестивалях, призы. При этом самый важный показатель — посещаемость. Если тебя признает театральное сообщество, но ты работаешь на 20 зрителей, у тебя не будет шанса получить государственную помощь в следующем году.

— Вы десяток лет работали директором фестиваля Нового европейского театра NET и лет пять — директором «Территории». У нас есть публика для новаторского театра?

— Я уверена, что публику можно и нужно образовывать, воспитывать. И делать это нужно очень постепенно. Фестиваль NET адресован довольно узкой аудитории, но если его не будет, если его не будут смотреть сами театральные люди, то и наш театр собственный не будет развиваться. Еще я точно знаю: нельзя играть в поддавки со зрителем. Иначе мы получим в театре то же самое, что мы сегодня имеем на телевидении. Когда заигрались в примитив настолько, что теперь самого низкого уровня продукция имеет самую большую популярность у зрителя.

— Вам самой какой театр нравится?

— Я с большим удовольствием смотрю самый разный театр, даже тот, который мне идеологически чужд. Чего я не терплю в театре, так это халтуры, пренебрежительного отношения к профессии, о чем бы ни шла речь — о режиссуре, декорациях или работе актеров. На меня производит впечатление не только эстетика, но и честность в работе.

— Вы в самом деле верите в то, что есть такие люди, которые пришли в театр, посвятили ему, так сказать, жизнь, и при этом халтурят? В театре много циников?

— Полно! Я одиннадцать лет проработала в театре и знаю его изнутри.

— Актеры Театра им. Гоголя, куда вы назначили Серебренникова, в своем письме главам государства и правительства пугают гибелью русского репертуарного театра. Что бы вы им ответили?

— Такими словами удобно защищаться. Но что такое репертуарный театр? Театральная труппа работает в определенном, закрепленном за нею здании и создает в этих стенах ряд спектаклей, которые эксплуатирует в течение длительного времени. Эта система уникальна и ценна. В ее интересах ею нужно эффективно, умно и талантливо распоряжаться. Уверена, рядом с нею право на существование имеет и проектный театр — в том числе чтобы создавать репертуарному театру конкуренцию, она только пойдет репертуарному театру на благо. Сейчас у нас конкурируют хорошие репертуарные театры с плохими.

— Все-таки Театр им. Гоголя станет проектным театром?

— Мне сложно сказать. Сейчас концепция Кирилла Серебренникова звучит именно так. Но Кирилл имеет возможность, проанализировав ситуацию, познакомившись ближе с людьми, изменить свое видение стратегии. Мы доверяем ему. У него — как у любого художественного руководителя — должна быть возможность регулировать труппу.

— Как вы объясните предубеждение артистов Театра им. Гоголя против Серебренникова?

— Они его не знают. Сказала же актриса Ольга Науменко в эфире «Эха Москвы»: «Я во МХАТ не хожу, Серебренникова не знаю».

— Сложно поверить. У меня впечатление, что в театр ходят не горожане, а сами театральные. На всех премьерах одни и те же лица.

— Поверь мне, когда я работала во МХАТе в девяностые, мой круг театральный был ограничен только театром. Театр-дом хорош своей семейственностью — и одновременно ужасен, потому что театр замыкается на себе и не видит ни жизни вокруг, ни театра другого. Режиссеру нужно иметь единомышленников, но полезно работать с другими актерами время от времени. Актерам тоже это полезно. В театре долго вариться в собственном соку попросту неумно.