«Мы храним многотонную скульптуру из жира» Куратор выставки Бойса о национал-социализме, шаманстве и чувстве юмора в работах художника

— Вы знали Бойса лично?

— К сожалению, лично я с ним не встречался, я жил в ГДР. Но мы по телефону разговаривали, переписывались.

— У него было свободное от работы время, или он не выходил из роли шамана и учителя 24 часа?

— Еще в 1964 году Бойс принципиально отказался разделять личное и общественное. У него есть на эту тему текст. Он говорил, что биография сама по себе тоже произведение. И он был очень открытым человеком — с ним можно было общаться в любое время, у него была открытая мастерская, куда любой мог прийти, и личного уголка, где бы он уединялся — такого у Бойса не было. И потом он преподавал в Дюссельдорфской академии, партии учреждал — партию «За прямое демократическое действие» и так далее. И чем изестнее он становился, тем больше у него было лекций, встреч и тому подобного — вообще непонятно, откуда он на все это брал время.

— Ретроспектива Бойса, которую вы делали в Берлине, называлась «Мы есть революция». Почему в Москве вы назвали выставку иначе?

— «Мы есть революция» — это название работы Бойса, которую он сделал в 1971 году в Италии, и заголовок первоначально был на итальянском. В Берлине я стремился показать, что Бойс хотел совершить революцию, но везти этот заголовок в Москву мне не хотелось, я назвал выставку «Призыв к альтернативе», это более-менее то же самое.

— Но звучит куда более нейтрально.

— Я бы так не сказал. Это вообще название манифеста, который он опубликовал во франкфуртской газете в 1978 году, и оно вполне радикальное.

— А по составу выставки похожи?

— Работы взяты из разных собраний — из Национальной галереи и частных коллекий, откуда мы получили большинство скульптур. От одного частного коллекционера мы получили движущиеся работы. Собрание рисунков из Института международных отношений в Штутгарте. А еще будут его ранние рисунки, которые он сделал во время войны — в том числе блокнот с зарисовками, которые он делал, когда воевал тут, в России, — там, например, есть портреты русских медсестер.

— Каково последнее слово в бойсоведении — что на самом деле произошло в Крыму?

— Вы знаете, что он был сбит на самолете. И это стало ключевым переживанием всей его жизни. Тогда он сочинил этот поэтический текст — миф о том, как его спасли татары, заворачивая в войлок и натирая жиром. Это произошло 26 марта 1944 года, он целый день бродил по степи. У него был перелом основания черепа, и он был в тяжелом состоянии, так его и нашла немецкая поисковая команда, и он был доставлен в госпиталь.

— Наследие Бойса, наверное, довольно обширно. Тысячи фотографий, рисунков. В этом есть какая-то проблема для исследователя?

— Он был универсален и энциклопедичен. Стремился показать своей работой новые направления для движения художественной мысли. И все его крупнейшие работы хранятся у частных коллекционеров и в музеях. Рисунков Бойса насчитывается 7000 штук, остальных работ 590 — это колоссальное количество произведений. Сложность тут в первую очередь в его расширенном понимании искусства — он отказывался понимать его в традицинном смысле. Вам известно, что, например, он рабтал с войлоком и жиром — это материалы новые и необычные для традиционного искусства.

— А есть проблемы с хранением жировых работ?

— Мы в музее храним многотонную скульптуру из жира. Тут ничего особенно технически сложного нет, главное, чтобы температура не поднималась до 36 градусов — тогда жир начинает плавиться. Собственно, потому он жир и использовал — это температура человеческого тела. Тут такая идея, что люди дарят друг другу свое тепло, и их любовь начинает таять.

— Для бойсовского наследия важна вообще проблема аутентичности? Можно же было не везти эти базальтовые глыбы из Германии?

— Ну эти базальтовые стелы, которые мы тут выставляем, это работа, с одной стороны, простая, а с другой — сложная, даже если кажется, что это просто, воспроизвести Бойса невозможно. Поэтому мы везем подлинные стелы.

— Бойс сам по себе фигура очень пластичная — как к нему менялось отношение на протяжении времени?

— Бойс и его радикальные взгляды актуальны по сей день, и его наследие надо еще осознать — он ни в коем случае не остался в прошлом, он принадлежит будущему. На выставке мы будем раздавать его текст «Призыв к альтернативе», и все смогут убедиться в том, насколько он актуален.

— Когда его привозили в Россию в 1992 году, Бойса тут не воспринимали как политического художника, скорее как галюциногенного шамана.

— Это совершенно неверно. Конечно, он вносил спиритуальный элемент в свою работу, но политическая ангажированность тоже всегда была. Он просто стремился привнести в современный век духовность, при этом отвергая капитализм и материализм, и стремился к построению социального общества, основанного на духовности. 

— А фашизоидный элемент, который в его работах часто подозревают?

— В Германии есть целаяя группа молодых художников, которая пытается доказать, что Бойс продвигал идеи национал-социализма. Но это не так.

— А как же эстетизация политики и архаические ритуалы?

— Ну, конечно, в его творчестве встречались всякие мотивы из северной мифологии. Но это были просто мифы — сам он национал-социализм отвергал.

— Вы о Бойсе говорите с большим пиететом — как вы относитесь к его ниспровергателям, которые пытаются как-то снизить пафос фигуры художника. Вы сами такой потребности не испытываете?

— Ну, в этом, вообще-то, нет необходимости, потому что ему юмора хватало — если вы почитаете его тексты, это должно стать понятно. Он не был убийственно серьезен. Он был совершенно не патетичен, тот же жировой угол — это же смешно.

— Такое впечатление, что он сознательно делал из себя бренд — когда ставил свою подпись, например, всегда рисовал еще и свою шляпу, штамповал везде имя «Бойс».

— Да верно. Тут на выставке есть работа, которая называется «Вся моя жизнь реклама, только непонятно, реклама чего».

— Как вы строите экспозицию?

— Делать выставку Бойса за рубежом вообще очень и очень непросто — многие его работы просто невозможно транспортировать. Я выбрал основные скульптуры из тех, что можно привезти — три крупные вещи; плюс множество малых работ и 14 фильмов, документирующих его акции. Там как раз можно увидеть его в обычном образе — в шляпе, жилете и так далее.

— Какого Бойса вы хотели показать? Он же может быть очень разным.

— Мне хотелось показать его как универсальную личность, создать целостный образ — не ограничиваться той самой внутренней Монголией и шаманизмом, о которых мы говорили. В общем-то, всю экспозицию можно смотреть в любой последовательности, потому что все его творчество — это единый организм, там все пересекается. Можно начинать с любой точки. Центральный элемент — это три большие скульптуры. Одна из них свидетельствует о его отношении к христианству, другая говорит о проблемах экологии, а третья — это внутренняя война, которая ведет от материального к духовному.

— А любимая работа у вас тут есть?

— Да, это последняя его работа — батарейка капри. Там лампочка воткнута в лимон, который выполняет роль аккумулятора — прекрасно показана связь человека, производства и природы. Лампочка не горит, но поскольку лимон содержит кислоту, а вилка металлическая, какое-то электричество там есть.