Моя оборона

Дом Филатова

Остоженка. Центр оперного пения Галины Вишневской со спа-центром, жилой комплекс «Новая Остоженка» с квартирами по 10 тысяч долларов за метр, ресторан «Ваниль» с лангустом за 1310 р. Рядом, в двух шагах, дом №5 по Молочному переулку. Деревянный двухэтажный и с глухим дощатым забором и покосившейся калиткой. Калитка никогда не запирается, за ней – тесный двор, заросший сиренью, почти Кострома. На фасаде табличка: «Памятник истории и культуры. Жилой дом З.-Л.Таля, 1824-1886. В этом доме в 1959-1969 годах жил и работал художник В.Е.Попков. Охраняется государством». Разбитые ступеньки ведут к старым резным дверям, на которых приколочены два ящика «Для писем и газет» и облезлая табличка с надписью «Газ – ввод».

Звонок в дверь, долгое ожидание. Сверху спускается хозяин – художник Евгений Филатов, видный мужчина средних лет, борода с проседью, домашние тапочки. За дверью – полутемная лестница с перилами, увитыми коваными цветами, на потолке вестибюля видны остатки изящной лепнины. «Остальное сгорело, когда меня подожгли в 1992-м, – говорит хозяин, – тогда же вся крыша выгорела. Дом спасло то, что чердак по старинке был на локоть землей засыпан, ниже огонь не перекинулся. А на следующий день пришли какие-то люди и уже открыто сказали, если не уеду, будет хуже». Но Филатов отремонтировался. Теперь его квартира и мастерская занимают семь комнат на втором этаже – все они до потолка забиты холстами, потемневшими шифоньерами, канделябрами, пожарными касками и прочей на первый взгляд бесполезной ерундой. На самом деле вся эта ерунда называется «натюрмортный фонд» – и предназначена для детской художественной школы, которую Филатов здесь мечтает организовать. Не в доме, в котором он проживает, а именно в его собственном – родительском доме.

В 1824 году герой Отечественной войны майор Тарелкин построил себе одноэтажный особняк. В конце XIX века дом надстроили, в начале XX разукрасили модерновой лепниной. Тогда же его купил московский лютеранин купец Зигфрид Луи Таль, прадед художника Филатова. Теперь это одно из последних в столице родовых гнезд – здание, до сих пор принадлежащее той же семье, что владела им до 1917 года. «Телешовы на Покровском, Кузнецовы в Мансуровском да еще две-три фамилии исконных хозяев, а все остальные девять миллионов москвичей – обычные квартиросъемщики. Когда я по надобности обратился в ЖЭК за справкой, мне сказали, что никаких положенных ордеров на меня нет, поскольку я никогда в этот дом не въезжал. Конечно, не въезжал, я здесь родился, и дед мой тоже здесь родился. Возможно, я единственный москвич, а может, даже и россиянин, который живет в своем доме на основании купчей грамоты от 1912 года».

Филатов раскладывает по столу планшеты, в которых вся история дома. «Вот это Таль с семейством, я его нарисовал возле дома, каким он был в начале века. Видите, ограда такая же, как и сейчас, – я ее сам восстанавливал по старым фотографиям. А это моя бабушка Таль-Кенеман, ее муж, тоже русский немец, был аккомпаниатором Шаляпина. Вот вид из окна, каким он был и сто лет назад, и десять. В этом доме был штаб Савинкова, а соседний тоже принадлежал прадеду. Все снесли на моих глазах в последние годы. И если уеду – с моим будет то же самое».

Как-то раз на Немецком кладбище в Москве Филатов увидел памятник со знакомой фамилией Таль. Могилка оказалась ухоженная, он оставил на ней записку в пакете. Через полгода к нему пришла правнучка брата прадеда, которая знала, что дом раньше принадлежал семье, но и представить не могла, что здесь до сих пор кто-то живет. Когда-то семья была большая, теперь здесь обитают сам Филатов, его жена и сын-школьник.

Сначала они остались одни в доме, а потом и одни в переулке – все другие старожилы Молочного депортированы на окраины. Взамен родового имения Филатову предлагают двухкомнатную квартиру в спальном районе. «Поначалу они говорили, что мое выселение необходимо для создания здесь детского дома. Дескать, что же вы не уезжаете, может, вам детей не жалко? Теперь играют в открытую; в проекте ясно сказано: цель реконструкции – создание дома для одной семьи, с гаражом, бассейном и зимним садом. Значит, была одна семья – теперь будет другая».

Филатов раскладывает на столе ворох документов: «Сейчас мое дело рассматривается в Страсбурге, только Хамовническому суду на это наплевать. Мой дом официально состоит на госохране, но вот я открываю газету и вижу свой адрес в списке домов, приговоренных правительством Москвы к сносу. Как такое может быть? Пока все спорят о реституции, меня пытаются выжить отсюда на основании ленинского декрета о всеобщей национализации. Все равно как если бы вышел указ расстрелять всех Ивановых, а один из них за печкой отсиделся бы. Указ-то есть, а справки о смерти выдать никто не может».