Детоксикация. Новый детский мир

Нынешние дети живут в мире, который состоит из игр для PlayStation, рингтонов Crazy Frog и мультфильмов канала Jetix. Что от этого происходит у детей в головах и как с ними после этого иметь дело, не всегда понятно. Обозреватели «Афиши» расспросили специалистов — учителя Марию Филиппенко и психолога Надежду Зырянову — о том, как изменился детский мир.

 — Нынешние дети чем-то отличаются от прежних?

Зырянова: У нас была лаборатория в Психологическом институте Российской академии образования под руководством Марины Сергеевны Егоровой. Мы в 92-м, 95-м и 98-м годах провели в три этапа исследование шестилетних детей из обычных детских садов. Там был их взгляд на компьютеры, и на телевидение, и вообще на мир в самом широком смысле. Оказалось, что мир детей существенно не изменился.

— Раньше у всех детей был сложный жизненный план: я хочу быть пожарником, врачом или там космонавтом. Сейчас дети прекрасно знают модель телефона, который им нужен, но такой длинный жизненный проект — их это не очень волнует.

Зырянова: Мы проводили обследование подростков с точки зрения профессиональных ориентаций. Структура их предпочтений, конечно, несет на себе отпечаток времени. Самые популярные профессии — экономист, юрист, программист.

— Получается, для детей важна категория успеха. Это гораздо важнее, чем просто заниматься интересным делом: тушить пожары, летать в космос. Сложно себе представить в 85-м году ребенка, который мечтал бы стать юристом.

Филиппенко: Мне кажется, детям плевать на успешность в нашем взрослом понимании. Как они хотели победить в игре в казаки-разбойники, в «Зарницу» — так и сейчас хотят победить в каком-нибудь КВН. Это просто стремление к соревнованию. Вот вопрос времени сейчас очень актуален. Все мои ученики безумно заняты: у них с утра до ночи кружки, секции — ужас-ужас-ужас. Родители всеми силами пытаются детей занять 24 часа в сутки, они панически боятся оставить его наедине с игровой приставкой.

— Это же ситуация постоянного стресса. Дети постоянно заняты, их свободное время воспринимается как проблема — его нужно как-то контролировать. Этот стресс влияет на их поведение? На то, как они разговаривают друг с другом или дерутся?

Филиппенко: Дерутся абсолютно так же, как и сто лет назад. Человек, к счастью, все-таки немножко животное. Ему нужно подраться, поорать, поплясать, поцеловаться, поспать. Но все говорят, что дети сейчас стали более взрослыми.

— Что значит — более взрослыми?

Филиппенко: Они действительно больше знают, чем их родители в этом возрасте. И больше умеют. Паоло Коэльо сейчас — это чтение для девятого класса. Стыдно сорокалетним людям говорить: а вот мы любим писателя Паоло Коэльо — это детский писатель. В одиннадцатом классе читают Павича и, кстати, все понимают. Что они стали читать меньше — неправда. Всегда был процент лоботрясов, которые ничего не читают, раньше они играли в футбол, теперь в приставки.

Зырянова: Но параллельно с ранним взрослением много проявлений инфантилизма. Потому что родители все за них делают: выбирают детский сад, школу, вуз. Когда в семье два-три ребенка и более, нет возможности уделять им столько внимания. Есть американский ученый Стоуфер, он исследовал разницу между отношением родителей к первому, второму и т.д. ребенку и их интеллектуальным уровнем. Оказалось, что первые дети в семье обладают самым высоким интеллектуальным показателем. Если с первым ребенком родители больше занимаются, читают ему, разговаривают, вообще общаются с ним, то уже со вторым многое приходится заменять телевизором, потому что нет сил, нет времени. А у третьего уровень еще ниже, у четвертого еще ниже, у пятого еще ниже. Но в семьях мормонов, например, такой динамики нет. Там, где каждому ребенку уделяется равное внимание, где каждый ребенок — это центр.

Филиппенко: И где, кстати, нет телевизора и компьютера.

— Надо ли запрещать детям смотреть телевизор?

Зырянова: В 1993 году Американская академия педиатрии рекомендовала детям до пяти лет не смотреть телевизор. А детям с пяти до десяти — ограниченное время и только вместе с родителями.

Филиппенко: Это абсолютно бесполезно — запрещать. Не может же ребенок расти диким. Он смотрит вокруг: все играют в компьютер, у всех есть мобильники, а ему нельзя. Это же удар по личности, ущерб на всю жизнь.

Зырянова: Нужно занимать ребенка чем-то, что было бы по значимости не менее важно, чем просмотр телевизора.

— Не понимаю, что может быть интереснее, чем PlayStation. Если бы мне в детстве такую штуку поставили, я бы из нее не вылез никогда.

Зырянова: Компьютерные игры чем хороши — там можно проявлять агрессию. Мы же запрещаем это в реальной жизни, но каждый имеет на это право, для здоровья просто вредно сдерживать себя. Или, например, чувство риска — где оно в жизни? Мы детей защищаем, никуда не пускаем. А оно необходимо для нормального развития.

— Как мировая педагогическая мысль собирается конкурировать с PlayStation?

Филиппенко: Меня последний пример поразил. Изобрели машинку электронную для гербария: ты листик не срываешь, а сканируешь. Ты можешь это тиражировать, делиться с друзьями, коллекционировать — и при этом сохраняешь природу. Но с другой стороны — теряется умение отрезать, засушить, наклеить, подписать аккуратно. Это же целая культура.

— Есть ли какие-то исследования про то, как дети воспринимают технику?

Зырянова: Были исследования реакции на компьютерные игры. Оказалось, что у взрослых людей при игре не задействованы функциональные отделы мозга. Они это просто как тренажер рассматривают, безэмоционально. А дети это воспринимают практически как реальность. Проблема еще вот в чем: у каждого течение эмоций имеет свою динамику. Кому-то нужно подольше в этой эмоции побыть, чтобы пережить ее, кому-то быстрее двинуться дальше. А телевизоры и компьютер навязывают свой темп. Ребенок не успевает отреагировать на эти эмоции, это приводит к стрессу. Его симптомы — раздражительность, повышенная утомляемость, нарушение сна.

Филиппенко: Но при этом если ребенок психически не выдерживает, то он зевает, встает, уходит и его никакими силами обратно за компьютер не усадишь.

— А как компьютеры и прочее влияют на память? Стали ли дети, к примеру, быстрее усваивать школьную программу?

Зырянова: Есть японское исследование про влияние на память всех современных технологических средств. Оказалось, что память стала хуже, потому что появились внешние устройства сохранения информации.

Филиппенко: Древние друиды вообще ничего не записывали и все по памяти друг другу передавали. А дореволюционные гимназисты наизусть сдавали «Илиаду» по-древнегречески.

— И все запоминали?

Филиппенко: Ну кто-то запоминал половину. Сдавал на три.

— Чего боятся нынешние дети?

Зырянова: Того же, что всегда: темноты, призраков, чудовищ, сказочных героев, Бармалея, Бабы-яги, Кощея. Но есть и новые страхи. Даже с 92-го по 98-й год страхи трансформировались. В 98-м году дети перестали бояться героев фильмов, а в 92-м году просто сплошняком боялись.

— А кого боялись в 92-м?

Зырянова: Фредди Крюгера. А в 98-м его практически перестали упоминать. Потому что родители стали контролировать, что смотрят дети. Но вообще, по статистике, когда родители вместе с детьми смотрят телевизор и возникают сцены не для детских глаз, только 50% родителей стараются комментировать, что происходит, 10% просто выключают телевизор, а остальные вообще никак не реагируют.

— А как правильно?

Зырянова: Комментировать обязательно. Нужно всегда говорить, что насилие является источником зла и несчастья, что бы там ни происходило. Кстати, о телевидении. В Новой Зеландии было проведено исследование детей, которые были рождены в 72–73-м годах. За ними следили на протяжении тридцати лет. Оказалось, что дети, которые смотрели телевизор меньше часа в день, к 26 годам все имели высшее образование, все были хорошо устроены. А кто смотрел телевизор больше трех часов в день — никто из них не имел никакого высшего образования, многие не получили даже полного среднего.

Филиппенко: Это, конечно, главная мысль материала.