Огонь, иди со мной
Номер, посвященный русской желтой прессе, не мог обойтись без разговора с человеком, ставшим для этой прессы мишенью №1. Богиня ночных телеэфиров канала СТС, «сладкоголосая сирена тоталитарного гламура» (определение принадлежит классику русской телекритики Ю.А.Богомолову), Тина Канделаки этой зимой получила премию ТЭФИ как лучшая ведущая ток-шоу и начала работать политическим комментатором на «Эхе Москвы». Оба этих события несколько затмила ноябрьская автокатастрофа в Ницце, после которой в Тину мертвой хваткой вцепились отечественные таблоиды. Волшебным образом уцелев и в огне, и в ходе разборов частной жизни в газетах, Канделаки диктует собственную авторизованную биографию для издательства АСТ и обсуждает с «Афишей» Бритни Спирс, пожелтение русского ТВ и общую никчемность профессии телеведущего.
— Вы можете объяснить, почему телевизор именно в последние полгода так стремительно превращается в одну большую желтую газету?
— Для меня давно было очевидно, что это произойдет. Это же естественно. Мидл-класса, который мы все так любим, по-прежнему не существует. Есть большая бедная страна, которая не верит в существование Москвы, так же как Москва не верит, что где-то есть Россия. Что вы хотите, что бы они смотрели?
— Я в каком-то интервью Роднянского прочитал, что у «Секса в большом городе» были мизерные рейтинги, потому что за пределами Москвы его вообще никто не смотрел.
— А вы как хотели? Помните серию, где Кэрри говорит про новый этап в отношениях? Новый этап в отношениях — это когда ты со своим мужчиной приходишь в магазин Prada. И она идет с Бергером в магазин Prada, и там у них философский спор из-за рубашки, которая стоит столько, что на эти деньги можно снять небольшую студию. Что люди должны чувствовать, глядя на это? К тому же люди всегда любили кровожадные зрелища. Я вот в самолете смотрела «Страсти Христовы». Не самый лучший фильм, наверное, и Мел Гибсон не мой любимый режиссер — но какие-то картинки его сознание передает совершенно точно. Люди всегда любили кровь — сейчас массовых ристалищ уже не устраивают, читать всем лень, даже детективы. Никто не будет сидеть вечером и читать Эдгара Аллана По. Но можно включить телевизор и посмотреть, как кто-то кого-то зарезал.
— Я вот не кровожадный человек, я не смотрю «Чистосердечное признание», но мне страшно интересно, что происходит с Бритни Спирс. Каждое утро лезу в интернет, смотрю, что с ней еще случилось: как будто передо мной какая-то жесточайшая античная трагедия разыгрывается.
— Это правда такая пьеса с продолжением. Она любила Кевина Федерлайна, эта девочка. Обычная американская девочка, которая очень много вкалывала, ничего, кроме этого, не делала. А потом, когда совсем заработалась, подумала, что, наверное, любовь, дети — это важнее, и тут оказалось, что для нее это невозможно. Знаете, как в фильме «Жара» говорят: «певец пустоты». Ведь любая профессиональная знаменитость — это такой певец пустоты. Ну кроме Робби Уильямса разве. Но я, кстати, прекрасно понимаю, почему вы лезете в интернет читать про Бритни Спирс. Чужая судьба — это всегда такой полигон для сочувствия. Вот Баскова тоже недавно ограбили.
— Ну Баскова почему-то совсем не жалко.
— Просто вы читали журнал Rolling Stone и знаете, что у него на самом деле все очень хорошо. А что касается Бритни — это же вечный сюжет. Путь Синдереллы, продолжение классической сказки — тот момент, когда девочка стала принцессой и мы уже дальше не знаем, что было. А там самое трудное начинается. У Успенского есть страшное продолжение «Чебурашки» — вы читали?
— Увы, как-то мимо меня прошло.
— Это невероятная книжка, ее наверняка уже не продают, я если бы знала, привезла бы. Там с ним совершенно леденящие душу вещи происходят. Ему мэр Дружков сперва не дает квартиру, и он в итоге наелся транквилизаторов. Это я к тому, что счастье не линейно, оно не продолжается просто так, не бывает само по себе. Это банальность, конечно, но испытание хеппи-эндом, славой, деньгами — действительно самое тяжелое. А Бритни Спирс… Смешно, конечно, когда я, Тина Канделаки, обсуждаю Бритни, которую знает весь мир. Вообще, не надо судить других — это всегда было моей принципиальной позицией. А после того как я на собственной шкуре испытала, что такое, когда тебя обсуждают и осуждают никогда не видевшие и незнакомые с тобой люди, — я в это еще больше верю. Я сама в той своей ситуации выжила лишь потому, что я слишком долго шла к тому, что у меня есть, слишком долго этого добивалась, и психика у меня оказалась довольно стабильная.
— Меня потрясла история про человека, который лет 10 подряд делал главный фанатский сайт «Мир Бритни» и который теперь от нее публично отрекся и закрыл сайт. Тоже ведь большая человеческая трагедия.
— Отвечаю. Почему миллиарду людей в мире так интересно, побрилась или не побрилась Бритни Спирс? Потому что им неинтересна их собственная жизнь. Вот у меня, я вас уверяю, масса пороков. Но чего нет — я не интересуюсь чужой частной жизнью. Просто потому, что у меня довольно насыщенная своя, мне бы с ней как-то разобраться. А есть люди, их много, которые несчастливы. Особенно женщины. Или этот мужик — он за 10 лет мог родить детей, завести себе любовника или любовницу, а он вместо этого круглые сутки занимался Бритни Спирс. Я не удивлюсь, если он сейчас пойдет к ней в поместье с огромным ружьем, ворвется и перестреляет там всех. Так что я бы на вашем месте, кстати, задумалась — может, вам надо как-то уже перестать про Бритни читать по утрам.
— Немножко непонятно, как себя от этого отучить.
— А вы читайте лучше про Пенелопу Крус. Гораздо интереснее, по-моему.
— Но интерес к Бритни — он хотя бы искренний. А у нас все совсем нелепо. Даже девочек, которые визжат на русских знаменитостей около красной ковровой дорожки, — их же пиар-агентства нанимают.
— А знаете почему? Мы в программе «Свадебный переполох» такие сюрпризы людям делаем, которых им никто в жизни не делал — и не сделает. А у них лица не меняются. Потому что прекрасный русский, советский человек вообще не хочет и не умеет выражать эмоции. По советской традиции орать можно было только на демонстрациях.
— Я немножко про другое. Вам не кажется, что это все какая-то грандиозная имитация? Что вся машина русской желтой прессы на самом деле крутится вхолостую — вокруг людей, которые по большому счету никому не интересны, нет? Это как в фильме «В движении» — Хабенский нанимает воздушный шар, чтоб голого Бондарчука сфотографировать. При всем уважении к Федору Сергеевичу — ну кому это надо?
— Знаете, я вот ехала сюда — звонит газета «Жизнь». Я с этим мальчиком, кстати, уже подружилась…
— Прямо подружились?
— Ну а какой у меня выход? Я зимой бросала трубку, а они все равно писали то, что считали нужным. Я теперь заложница всей этой истории, мне от этого уже никогда не отделаться, и это в каком-то смысле нормально. И вот мне этот мальчик говорит: «Вы — наша первая гламурная история европейского уровня, наша принцесса Диана. Как же мы от вас теперь отстанем?» Но тут проблема в том, что писать им не про что. У меня скучная, с их точки зрения, жизнь, я все время работаю, ничего не происходит.
— Все равно как-то трудно себе представить, чтобы кто-то — пусть даже вы — вышел утром из дома, а там на деревьях сидят фотографы.
— Когда была история с Ниццей, пытались заплатить моей соседке, чтоб попасть на лестничную клетку, а соседка у меня женщина очень милая, она им сказала коротко: идите на три буквы. В Дубае жили подо мной. Я летела вести футбольную вечеринку у Гайдамака, сажусь в частный самолет, мне сразу звонят: «А вы в частном самолете у Гайдамака, да?» Вообще, эти механизмы разрабатывались у нас годами. Были же партсобрания, которые если снимать — была бы та же программа «За стеклом». Товарищеские суды. Верните мужа в семью. Примите меры. Меня там не было, но я осуждаю. Зимой, когда вся эта история творилась, довольно серьезные люди — я не буду говорить, кто, но уважаемые, известные журналисты — на полном серьезе звонили руководству канала СТС и спрашивали, как меня накажут.
— Американцы ненавидят свое телевидение — но у них есть Опра, а есть, скажем, Ларри Кинг. Ну то есть какой-то баланс, какой-то выбор минимальный. А у нас все идет к тому, что будет только программа «Максимум». Вот, страшно сказать, даже программы «Детали» больше нет.
— Я думаю, что в ближайшее время я опять буду делать интервью. Я же всегда говорю, что моя конечная цель — заниматься серьезной общественной журналистикой. Иначе… ну тут мы возвращаемся к нашему любимому образу «певца пустоты». Ведь на телевидении ты становишься известен не в силу своего таланта, а просто потому, что умеешь говорить перед камерой. И в какой-то момент тебя начинает клинить, и ты думаешь, что ты кто-то есть. А ты никто. Режиссер фильмы снимает, балерина ногами машет, а что могу создать я? Ничего.
— Вы коммуникатор. И на вас смотреть приятно.
— Ну, знаете, я всегда найду себе оправдание. А не найду я — вы мне его найдете. Но на самом деле ведущий — это никто. Мы с Алексеем Венедиктовым недавно говорили про то, каких ведущих можно узнать, не слыша их голоса, а просто по распечатке прямой речи. Оказалось — их трое. Владимир Владимирович Познер, Сережа Доренко в лучшие годы и Леонид Геннадьевич Парфенов. Все.
— А вы когда на телевидение шли, кем хотели стать? Наверное, Познером?
— Нет. У нас на платном канале была Софико Нарчемашвили. Она была такая красивая. Вот с такими губами, вот с таким декольте, с нереальными глазами — такая грузинская Софи Лорен. Ее специально ставили на вечер, чтоб она успокаивала грузинский народ, в частности — грузинских мужчин. Все как загипнотизированные сидели и смотрели на нее. А я не была красивая и не была стопроцентной грузинкой — а в Грузии в тот момент, когда Грузия вспомнила о национальной самоидентификации, оказаться серединкой на половинку — это было тяжело. Любой телеведущий начинается с желания, чтоб его любили, — в эту профессию идут от нехватки любви: вот меня покажут по ТВ, и все меня полюбят. И в тот момент, когда я ощущала нехватку любви — очень сильную, так сложились семейные обстоятельства, мне страшно хотелось залезть на место Софико Нарчемашвили.
— Если вернуться к тому, что мир селебрити — это такой театр под открытым небом, — вы лично какую роль играете? Трагическую?
— Если честно, мне всегда нравилось, что я такая героиня — успешная, сильная, привлекательная, семейная. Такая вся безупречная в деталях. А потом… Не сочтите за нескромность, помните у Фейхтвангера в «Иудейской войне» была Береника? А помните, она захромала? Император Тит уже ждет, чтобы она приехала к нему и стала царицей, а она очень долго не едет, потому что вывихнула ногу. А он ее любил как раз за походку: шла Береника — и вся Иудея падала ниц. И когда мне стало очень тяжело — в ноябре, декабре, январе, — мне показалось, что какая-то аура, сила какая-то — она стала уходить. И я со страхом подумала: а вдруг все мое сейчас совсем уйдет? И, боясь стать Береникой, я, совершенно не любя этот персонаж, кстати, стала в итоге Ларой Крофт. Что тоже, в принципе, не худший вариант.
— Я один фильм смотрел, там у девушки был лифчик из кевлара, от которого пули отскакивали. От вас примерно такое же ощущение сейчас.
— Ну я бы хотела, чтоб мужчины про меня так думали, что у меня бронированный лифчик. А женщины тем более. Но бронежилеты работают только в кино, в жизни они, к сожалению, никогда не помогают.
— Но мы же никому про это не скажем?
— Конечно. Никому.