Рыночные приношения

Первый пучок редиски у Лондонского моста продали еще при Нероне. Сообщивший мне эту новость человек по имени Зураб, похоже, испытывает настоящую гордость и удовольствие, употребляя имя скандального римского императора.

Сам Зураб — телеоператор. Работает то ли на CNN, то ли на ABC, но, скорее всего, на обе телекомпании. Он — эстонский грузин. Детство провел в Ленинграде, молодость — в Москве, телевизионную зрелость — в Чечне, снимая для французов. Теперь у Зураба британский паспорт и почти выплаченный кредит на квартиру: из окна он может заказать пиво в пабе, в котором бывал Шекспир, и выпить эту пинту под гамбургер, купленный тут же, на рынке Боро, где Шекспир не просто бывал, но устроил «позорище» — так в семнадцатом веке русские называли театр. Шекспировский театр «Глобус» находился на второй линии рынка Боро, ближе к Лондонскому мосту.

«Это лучший гамбургер в Лондоне, то есть в мире», — мы с Зурабом взяли четыре пинты эля в шекспировском баре «Джордж» и закусываем толстыми бурыми котлетами, купленными под железнодорожным мостом. Линия БЖД — Британских железных дорог — проходит аккурат над Боро-маркетом, и шипение гигантского гриля скрывает рельсовый гул. Рельсы, оказывается, гудят даже ­тогда, когда поезда по ним не ходят.

«Знаешь, в чем секрет этого бургера? — Зураб говорит с набитым бургером ртом, рельсы гудят, и я скорее угадываю, чем слышу его речь. Мой рот тоже забит, и чтобы поддержать диалог, я мычу. — Секрет в том, что они делают эту котлету из лучшего британского мяса, и делают ее уже две тысячи лет». Я понимаю, что это, в общем, преувеличение, но согласно киваю — эстонские грузины пылко отстаивают свои убеждения, и спорить с ними не хочется. Да и не нужно. Потому что котлета действительно из ряда вон.

«Лучшее британское» на Боро-маркет — не метафора, а обыденность. Это гастрономическая Tate Gallery, получившая статус вопреки географии.

Фокус в том, что в течение сотен лет с южного берега Темзы нельзя было просто так заехать в Лондон, и фермеры, чтобы не платить бакшиш торговали у Лондонского моста, демпингуя по ценам и бравируя качеством, которое всегда было выше, чем у лондонских рынков на северном ­берегу.

Как институция Боро-маркет сложился в конце Средних веков. В середине девятнадцатого века институция приобрела архитектурные формы. После строительства нового Лондонского моста, привнесшего в пейзаж Темзы несвойственную ей до этого элегантность, тысячелетний фермерский продмаг обзавелся стрельчатыми арками, уютной крышей с колоннами и прочими атрибутами викторианского стиля.

Викторианский стиль не помог репутации Южного Лондона. В Средние века формулировка «изгнать из города Лондон» означала в числе прочего — ссылку на южный берег Темзы. А на Боро, со всеми его стрельчатыми архитектурными атрибутами, ездили за продуктами одни рестораторы. Они покупали там спаржу и зеленый горошек, ­который готовили хуже всех в мире.

И так продолжалось до миллениума. В двух­тысячном году фабричную и заводскую окраину решили превратить в живое культурное пространство. Темзенскому южнобережью этот проект дал новую жизнь, а рынку Боро — несколько бодрых транснациональных клиентов. Продуктовые компании из Франции, Испании и т.д. выкупили места для магазинов и вложились в пропаганду. Тогда же в Британии происходила гастрономическая революция — и примерно половину эфирного времени на ТВ стали занимать кулинарные передачи.

Традиционным задником для них стал Боро-маркет. Его использовали и в хвост и в гриву, и сейчас на Би-би-си есть несколько форматов, которые эксплуатируют Боро-маркет как студию. Что понятно. Нигде в Великобритании больше нет места, в котором так аккуратно и живописно выкладывают репу, крабов и картошку.

Двадцать лет назад Британия была гастроно­мической задницей Европы. Во французских путеводителях лондонские рестораны описывались как русские тюрьмы. Отсутствие чувства вкуса ­самими британцами считалось одной из национальных черт. Но государственная телевизионная программа, Джейми Оливер и прочие энтузиасты перевернули британское сознание и гастрономический рынок. В том числе и Боро-маркет. Который из Мекки домохозяек и рестораторов был назначен главной лондонской достопримечательностью. Посмотреть, как там выложены порей и морковь, каждый год приезжают несколько миллионов туристов.

Качество продуктов заставляет лондонцев ежедневно приезжать сюда, чтобы апгрейдить содержимое холодильников. Здесь продают свою продукцию лучшие мясники, зеленщики и бакалейщики Англии и Европы. Переулки вокруг рынка заполнены кафе и ресторанчиками, использующими боро-маркетовское продуктовое меню.

Зурабовская котлетная, например, как выяснилось, хороша не только тем, что в ней когда-то столовался Шекспир, но большей частью потому, что она договорилась с боро-маркетными мясниками, которые поставляют ей выдающиеся мясные обрезки и все такое прочее. Самое дорогое мясо ­Северной Европы идет на фарш.

То, из чего делаются гамбургеры, можно рассмотреть буквально через дорогу, левее железнодорожной линии. В мясных прилавках Боро-маркета говядина выглядит как свидетельство материальной культуры в Британском музее — нарядно и парадно.

И доказательством качества работает мириад кафешек внутри и вокруг рынка. Фермеры продают тут не только чистый продукт, но и его кулинарное воплощение. И несмотря на то что каждый день они продают центнер какой-нибудь буженины, они выглядят так, как будто запекли эту буженину в первый раз в жизни.

Здесь можно провести вечность, дегустируя свинину, говядину, спаржу, деревенский чеддер и сидр. Мы с Зурабом из какого-то протестного чувства целый день дегустировали яблоки на лотке уэльской сидроварни, и человек, который нас этими яблоками кормил, так много рассказывал про каждый ломтик, как будто он не продавец на рынке, а какой-нибудь Лотман.

Коренные лондонцы относятся к Боро-маркету с подозрением. Это как если бы в Москве вдруг открылся Дорогомиловский рынок не на «Киевской», а, скажем, в Свиблово. Но и они не могут пройти мимо того факта, что на Боро-маркете в действительности продаются лучшие в Британии, а возможно, и во всей Северной Европе продукты. Которые не только хороши сами по себе, но продаются так, как будто продажа еды для здешних людей является не только средством ­заработка, но художественным актом.

Когда я жил в Лондоне, я мог покупать редиску в любом супермаркете, и она была хороша. Но я специально садился на велосипед и ехал восемь миль на южный берег Темзы, чтобы купить редиску на Боро-маркете. Потому что и редиска, и процесс, и обстоятельства ее покупки меня вдохновляли.

И теперь неважно, в Москве, в Милане или где-то еще я, приходя на колхозный рынок, сравниваю его с Боро-маркетом. Наверное, это и есть «невидимая рука рынка», о которой так много пишут либеральные экономисты.