Бертран Лемуан «У Москвы и Парижа много общего: древняя история и схожая структура»

— Вот был конкурс, на который футуристические образы Парижа представили Жан Нувель, Ричард Роджерс, MVRDV и другие, — выставку весной вы привозили в Москву — и что теперь?

— На самом деле это был не конкурс, никакого соревнования между командами не было, и победителя не предполагалось — это был своего рода консалтинг, поиск идей. Когда в 2007 году объявили этот конкурс, то цель была исследовать новые возможностей метрополии. Мы пригласили 10 команд архитекторов, не только французов, которые собрали вокруг себя мультидисциплинарные команды, и им был выдан карт-бланш — каким может быть Париж. Сейчас конкретных проектов, которые обсуждаются, уже больше 600, и они самые разные: транспорт, развитие новых центров внутри Большого Парижа, новых экономических кластеров. Все эти проекты постепенно развивают новое понимание Парижа, и они будут объединены в одном новом генеральном плане Парижа, который мы должны представить в 2013 году.

— Это ведь уже далеко не первый генплан Парижа и метрополии, их, как и у Москвы, было много даже в XX веке.

— Я бывал в Москве несколько раз за последние 20 лет и вижу, как меняется город — очень динамичный, полный энергии. Это гигантский метрополис, схожий в этом с Парижем. Между нами вообще много общего: древняя история и похожая структура — кольца стен, бульваров, дорог. Теперь, когда эти города превращаются в метрополисы, у них похожие проблемы — и это не только историческое наследие. Это новая ситуация — как перейти от схемы «город с какими-то пригородами» к настоящей метрополии. Как перейти от гиперцентрализованного города к городу с несколькими центрами, несколькими векторами развития. И одновременно удержать его в границах, оставить его компактным, чтобы не возникло проблем с общественным транспортом, с доступом к образованию, культуре, услугам, чтобы город не потерял своей идентичности. Генплан, который мы готовим сейчас, — это генеральный план большого Парижского региона, а не только города, и это комбинация проектов и идей сверху и снизу, микс разных инициатив: от федеральной власти, от муниципальной власти, от мэров — а у нас их по всему региону 1300 человек. Это позволяет создать видение города как метрополии, что сильно отличается от видения города из ХХ века. Метрополия — это 10 млн человек, это другая ситуация. Надо искать новые подходы к проектированию — без соревнования, с полной свободой фантазии.

— Какова роль международной рабочей группы проекта «Большой Париж», которую вы возглавляете?

— Мы должны собирать эти идеи и согласовывать их, что не легко. В прошлом году, например, была дискуссия по поводу двух транспортных планов, один разрабатывался федеральными властями, другой — муниципальными. И они были разными, потому что федеральная власть — политические правые, а муниципалитеты — левые. С другой стороны, государство хотело развивать дорожную сеть так, чтобы появились новые центры развития. А муниципалитеты хотели, чтобы новые линии проходили по уже имеющиемся центрам, чтобы у тех, кто живет там сейчас, появились новые возможности. Мы предложили совместить эти планы — и это наша роль. Другое направление работы — как улучшить жизнь внутри города. Как, например, приспособить к современным требованиями особнячки, в которых живет много жителей метрополиса.

— Этой системой все равно не все довольны — архитектор Жан Нувель, например, писал разгромные письма в газету.

— С архитекторами получилось так: когда мы начали работать над проектом, мы не знали, как он будет воспринят, и он даже назывался Grand Pari(s), то есть не только «Большой Париж», но и «Большое Пари». К счастью, архитекторы принимали активное участие, но не поняли, что дальнейшая жизнь проекта должна сочетаться с политическими и административными реалиями, и теперь они недовольны, что все происходит слишком медленно. Кроме того, они, например, не очень понимают, почему мы начали с решения транспортных проблем, а не, например, с жилья или социальных проблем. В принципе, тут почти не важно, с чего начинать, но мы начали с транспорта, это было политическое решение, в какой-то степени авторитарное, что и вызвало вопросы. Дороги загружены, и решений тут только два: ограничивать возможности для автомобилистов, как сделали в Лондоне, и развивать общественный транспорт — быстрый, доступный, удобный, чем мы и занимаемся.

— А какую роль в этой системе должны сыграть проекты типа Velib — уже во всем мире известная система совместного использования велосипедов? Буквально на днях запустили похожую на нее, но автомобильную — Autolib; это поможет решить транспортные проблемы?

— Совместное использование велосипедов, байк-шэринг, — крайне удачно работающая схема, очень популярная и в Париже, и в пригородах, но она конкурирует скорее с пешеходным движением, а не с автомобильным, потому что рассчитана на короткие расстояния. А система автошэринга может быть более интересной, потому что 50% людей внутри Парижа живут без машины, а в пригородах — по две машины на семью. Автошэринг может сделать это распределение более ровным, превратить автомобильный транспорт в аналог общественного. Люди смогут доезжать до города на общественном транспорте, потом брать машину.

— Интересно, будут ли эти машины жечь так же, как жгли частные во время беспорядков. С этим вам же тоже нужно что-то сделать?

— Да, это большая проблема. У нас есть районы, в которых люди очень бедны, где живут иммигранты, где запредельная безработица. Часто эти районы плохо связаны с другими и превращаются в своего рода гетто. И надо искать механизмы, которые позволят перераспределять богатство более равномерно, чтобы не было своего рода урбанистического апартеида. Поэтому надо делать районы, в которых социальный состав не будет однородным, надо строить социальное жилье в каждом районе. А это уже политическая проблема для мэров городов — они ведь отвечают перед своими избирателями. Поэтому отдельно приходится разговаривать с населением, отдельно — с теми, кто принимает решения, объясняя, что они часть большого процесса. К нам, кстати, иногда мэры приходят и открытым текстом говорят — вы не могли бы нас заставить принять правильные решения, потому что мы сами хотели бы, но не сможем оправдаться перед нашими избирателями.

— Вы же не только архитектор, но и ученый — в частности, крупный эксперт по Эйфелевой башне; вам должно быть хорошо известно, как трудно людям принять новое.

— Да, мы видим, что люди хотят защитить традиционный, хорошо им знакомый образ жизни, как они держатся, например, за отдельные домики с садом — там, где экономичнее и правильнее построить многоэтажный дом. С другой стороны, мы видим, с какой скоростью внедряются современные технологии, уже в течение одного поколения. И сегодня новая архитектура, которая контранстирует с традиционным городом, принимается тоже быстрее, чем раньше. В проектах, которые показали тогда архитекторы, тоже есть много высоток, и многим казалось, что они слишком сильно вторгаются в ландшафт, слишком контрастируют с окружением.

— А любимый проект из этой десятки у вас есть?

— Нет, одного такого проекта нет — мне нравятся отдельные идеи. Особенно нравится, например, идея перенести «Ролан Гаррос» к северу от Парижа. Там не такие богатые районы, и это могло бы стать катализатором их развития. На востоке — Диснейленд, на западе — Версаль, на севере — «Ролан Гаррос». И в этом была бы определенная символика, большое событие, которое свидетельствует о наших намерениях.