Головой о стену
Армяне в Москве
Я проблема для Москвы. И я об этом знаю. Я занимаю чье-то место в метро, занимаю чье-то рабочее место, бесшабашно пользуюсь водопроводом, выношу по три пакета мусора в день и держу собаку.
Москва – проблема для меня. Но Москва об этом не знает. Она занимает место города, который я по-настоящему люблю, и бесшабашно демонстрирует мне свою чужеродность.
Таких, как я, во всей Москве миллионы. И об этом знает начальница ОВИРа, где раз в три месяца я оформляю временную регистрацию. Полковничиха с золотыми зубами и золотыми погонами отрывисто командует входящим к ней в кабинет: «Россиянин садится, гость стоит». Кажется, полковничиха единственная из всех официальных лиц в Москве, кто взялся защищать достоинство москвичей не словом, а делом. «Гость» может быть больным, престарелым, беременным, увечным. Он все равно будет стоять. Что, в общем, правильно: стоящий человек изъявляет готовность уйти (шире – уехать).
Сержант Назарук, поставленный в переходе метро следить за безопасностью москвичей, видит угрозу этой безопасности в двух кавказского вида девушках: во мне и моей подруге. Спрашивает у нас документы – документы оказываются в порядке. Ему очень хочется все же вытрясти из нас деньги, ведь он на своем посту проявил бдительность и идентифицировал нас как «проблему» для Москвы, значит, кто-то должен ему за это заплатить. Но платить никто не собирается. Назревший конфликт интересов сержант Назарук разрешает очень просто: с видом фокусника прячет паспорт моей подруги в карман, а когда мы требуем документ вернуть, делает подсечку, моя подруга падает, и он начинает пинать ее ногами. Я вступаюсь, даю ему оплеуху, после чего сержант заламывает мне руки, швыряет лицом к стене и обещает «размазать». Все это происходит в оживленном переходе метро в час пик. Люди идут, старательно глядя мимо, и никто не останавливается, чтобы вступиться. Может, в Москве такая традиция – стеклянными глазами смотреть на то, как избивают женщин?
Я думаю: сержанта Назарука, окажись он там, откуда я родом, толпа линчевала бы на месте. А потом я думаю, что в толпе людей со стеклянными глазами точно было очень много тех, кто родом оттуда же, откуда и я. Жизнь в Москве перемолола в пыль все прежние традиции, оставив только страх перед ничтожным человеком в погонах.
На первом этаже в нашем подъезде живет пожилой армянин. Живет он с сыновьями, невестками, внуками. Невестки почтительно зовут его «папа», его жену «мама» и безмолвно мирятся с бесконечным караваном гостящих в доме родственников. С сохранением традиций, как видно, здесь все в порядке. Летними вечерами сыновья старика выносили из дома пластиковый стол, раскладывали его у лавочки перед подъездом, разрезали огромный арбуз и приглашали на угощение русскую соседку с ее детьми. Было очень приятно возвращаться в сумерках домой и видеть освещенную фонарем уютную компанию, которая сидит перед подъездом и неспешно ест арбуз.
А потом кто-то взял и тупо размолотил все доски на лавочке. И даже каким-то чудом перевернул каменное основание, на котором эти доски держались. Просто так, взял и размолотил. Потерпевшим в конфликте интересов между теми, кому традиция позволяет есть арбуз во дворе, и теми, кому эти традиции глубоко отвратительны, оказалась обычная садовая скамейка. Слава богу, никто больше.
Недавно я иду мимо замерзшего пруда и вижу стоящих на льду двух мужчин. И третьего, который идет к ним издалека. Я ловлю себя на мысли: мне отчаянно хочется увидеть, как вдруг лед под мужиками разойдется, они неловко взмахнут руками и уйдут под воду. Хочется мне этого не от природного человеконенавистничества и не оттого, что вдоль линии берега частоколом выстроились ярко-красные таблички «ВНИМАНИЕ! Ходить по льду запрещается!». А потому, что очень хочется увидеть, как обычные прохожие, идущие по своим делам, сорвутся вдруг с места, побегут по льду, кинутся под воду и спасут незадачливых гуляльщиков. И я хоть раз увижу человеческое участие, которое явит кому-то город Москва.