Общество мертвых поэтов
Антон Корбайн, тот самый, который фотографировал едва ли не всех примечательных современников, от Рутгера Хауэра до Эла Гора, делал автопортреты в гриме погибших музыкантов, придумывал видеоклипы для музыкантов живых и снял фильм о вокалисте Joy Division, привозит в Россию очередную ретроспективу. Екатерина Дементьева навестила Корбайна в Лондоне.
«Вы из кафе? Что-то я вас раньше не видел. Новенькая, что ли?» — Антон Корбайн глядел на меня из-за калитки с радостным изумлением. Я тоже удивилась и оглянулась. Рядом с нами грохотала железная дорога. У станции торговали хозяйственными товарами для мусульман и какими-то отвратительно знакомыми консервами под вывеской «Польские деликатесы». Полицейские на углу втроем читали одну газету и громко хохотали. В горшках цвели петунии и душистый горошек. Было слишком тепло для конца января, и я стояла в добытом на аукционе eBay легком свитере с надписью «Виолетта» и семизначным номером телефона. Я возлагала на свитер большие надежды. По плану разговор должен начаться так: «А, журналистка из России! И в свитере Бернхарда Вилльхельма — любимого дизайнера Бьорк. Помню, когда я снимал Бьорк — да вот у этого самого забора, с куклой в руках, — она показалась мне вовсе не такой…»
И дальше бы сообщил головокружительные подробности из закулисной жизни Бьорк: как она себя вела, и приходил ли на съемку Голди, и к чему там кукла. А я тогда бы вставила: а знаете, ведь Бьорк приезжала в СССР в конце восьмидесятых, пока еще состояла в группе The Sugarcubes. Была в Риге фирма грамзаписи «Зона Рекордс», они первыми в стране устраивали такого рода концерты. Бьорк приехала в Ленинград, но ее никто не встретил на вокзале, она оскорбилась и уехала. Но зато в Риге издали ту самую первую пластинку Joy Division — «Unknown Pleasures». Вот она вам в подарок. Говорят, когда вы впервые фотографировали Яна Кертиса в метро, он ведь вам руки не подал? А вы как думаете, что его довело до самоубийства — семейный быт или бельгийская любовница?
Но Корбайн настаивал на своем: «Кафе «Виолетта», Примроуз-Хиллз, рядом с парком, так? Я у вас часто завтракаю».
Я мысленно прокляла порочную систему интернет-аукционов и гнездящихся там мошенниц, пришивающих фальшивые ярлыки на свою униформу, протянула вперед пластинку Joy Division, представилась и посмотрела Корбайну в лицо. Ему пятьдесят два, он высок, сосредоточен и подтянут — ни дать ни взять член международного суда ООН. Впечатление несколько портят уши — не может человек с такими оттопыренными, да еще и загнутыми внутрь, как ватрушки, ушами, выглядеть строгим. Он осмотрел пластинку, радостно запыхтел, втащил меня в свою студию и потребовал чаю. Два лица глядели на нас с портретов: синий, напечатанный большим форматом Деннис Хоппер и черно-белый молодой актер Сэм Райли в роли Яна Кертиса с постера фильма «Контроль» — режиссерского дебюта Корбайна, который должен выйти в российский прокат в конце марта. Прочие известные люди присутствовали незримо, рассортированные по увесистым папкам в строгом алфавитном порядке: M — Metallica, N — Nina Hagen, O — Orbison, Roy. Мы отошли подальше от папок, взяли из рук ассистентки кружки с логотипом Depeche Mode и принялись есть шоколад, торопливо ломая плитку, будто шпионы перед очередной вылазкой. «Сахар, — Корбайн сразу продемонстрировал свою знаменитую прагматичность, — необходим для мозга». И чтобы оправдать эту заправку мыслительным усилием, протянул мне какую-то брошюру и учтиво поинтересовался:
«Вы любите Родченко? Я на эту выставку пойду непременно».
Брошюра звала поглядеть на работы великого авангардиста Родченко, без которого «европейская экспериментальная фотография 20–30-х годов выглядела бы совсем по-другому». Кроме того, брошюра уточняла, что без Романа Абрамовича эта выставка тоже бы выглядела по-другому — в смысле, не было бы ее. И тут Корбайн внезапно перехватил журналистскую инициативу в свои руки и произнес:
«Ах, Абрамович, Абрамович. Никуда без него. А жена-то его какова? Триста миллионов отсудила, если не ошибаюсь? А сейчас он с кем?»
Ассистентка Корбайна навострила уши, и я сбивчиво рассказала им все, что знаю: у Дарьи Жуковой отличная родословная, а еще она производит джинсы.
«Интересно», — протянула ассистентка.
«Я-то за светской жизнью совсем не слежу, мне недосуг», — неловко оправдался Корбайн. И как будто пригорюнился: «Последние полгода каждый день даю по нескольку интервью. Вот недавно ездил в Японию, после очередной съемки думал отдохнуть, зашел в караоке-бар. Там меня узнали — и немедленно поставили все песни U2. Не скажу, что было неприятно, — я сделал для U2 десять альбомных обложек, снял три клипа, которыми действительно горжусь, мы закадычные друзья. А сам я слушаю, как вы можете заметить, бесподобную пластинку Роберта Планта и Элисон Краусс. Но нам надо спешить: «Контроль» получил небольшую кинопремию — и мне через два часа выезжать на церемонию вручения».
Мы поднялись на второй этаж и наткнулись на какие-то коробки. У стены — постер со свастиками и надписью «California uber alles». Поглядев на него, Корбайн всплеснул руками, как фермерская тетушка, не успевшая убрать дом к приходу армии освободителей.
«Стоят здесь со съемок фильма, больше хранить негде».
Реквизит? Фотографии? Утвержденный сценарий?
Корбайн вздохнул: «Документация».
В его фильме хронология соблюдена так же дотошно, как расставлены папки с архивами на первом этаже. Будущие музыканты Joy Division увлечены группой Buzzcocks и символикой Второй мировой. Они рисуют провокационную обложку и отсылают свою демозапись на телевидение, потом пьют пиво, и в конце концов Тони Уилсон, влиятельнейший журналист и основатель лейбла Factory Records, подписывает с ними контракт собственной кровью. Ян Кертис сходит с ума планомерно — по мере того как исчезают из шкафчика в ванной пилюли, прописанные от эпилепсии. Жена Кертиса в периоды обострения его физической неприязни к ней одета в неправдоподобно мерзкий халат. Она часто плачет — поразительно, как любит Корбайн снимать плачущую актрису Саманту Мортон, это еще в клипах U2 было видно. При этом любой кадр фильма — от аккуратно развешанных на веревке пеленок до летящих на сцену пивных бутылок — можно смело печатать и издавать отдельным тиражом. Альбом фотографий со съемок, как оказывается, уже выпущен и скоро появится в продаже: Корбайн своего не упустит. Впрочем, почему бы и нет: этот фильм он снял на собственные деньги, заложив дом и взяв в долг у ближайших друзей — Мартина Гора и немецкого поп-небожителя Герберта Гренемайера (в фильме он, кстати, сыграл заторможенного доктора, назначающего Кертису карбамазепин). Судя по рассказу, выходит, что Корбайн возглавил странную компанию: он, конечно, умел обращаться с камерой, но никогда прежде не снимал двухчасовых художественных фильмов. Понимал, что на свете существуют кинофестивали, но не знал, как туда попасть. Продюсеры ничего посоветовать не могли: они догадывались, что в мире существуют офисы, но своего у них, к несчастью, не было. Зато были обязательства перед другими продюсерами: перед Тони Уилсоном, явно симпатизирующим любовнице Кертиса, и перед женой Кертиса, по чьей книге был написан сценарий. Момент выбрали исключительно верный: последний год оказался чрезвычайно богат на всевозможные литературные и кинематографические посвящения Joy Division — взять хотя бы книгу редактора журнала NME Пола Морли. Было важно опередить остальных — и вряд ли кто-то, кроме Корбайна, с такой отчаянной легкостью ввязался бы на таких условиях в фильм о событиях, в которых было слишком мало очевидного и слишком много очевидцев. И который было не на что снимать.
Сын деревенского пастора, Корбайн провел первые одиннадцать лет жизни на обособленном острове к югу от Роттердама. В 60-х беседы о загробной жизни занимали его молодых родителей куда больше, чем первый полет человека в космос. Официально Корбайн переехал в Лондон как раз ради группы Joy Division. Он принес в редакцию журнала NME свой первый снимок рок-звезды — Элвиса Костелло, уютно устроившегося в постели с гитарой, подключенной к усилителю. И ворох портретов своего приятеля Германа Брода — голландского бунтаря, любовника Нины Хаген, музыканта, художника и образцового джанки. Через три месяца Корбайн, едва владевший английским языком, снимал для NME обложки — среди первых заказов оказалась и малоизвестная тогда группа Depeche Mode, которой он впоследствии сделал почти все значительные клипы и концертные декорации. «Я начал заниматься фотографией, потому что это прекрасный способ познакомиться с интересными людьми. Ты пишешь им письмо, приходишь на встречу, пьешь чай, фотографируешь их. Так завязывается знакомство. Я до сих пор, бывает, отправляю бумажные письма в конвертах — люди это ценят».
Тридцать лет назад он все-таки добился от Joy Division разрешения на съемку, дождался встречи и отвел их в лондонскую подземку. «Дико странный парень, этот Корбайн, — гоготали в недавнем интервью соратники Кертиса, — скрывал от всех, какая это была станция. Все боялся, что его идею скопируют. А чего скрывать-то? Это станция Queen’s Gate, вот и весь сказ. Кино он снял неплохое, в сущности. Когда его в Каннах показывали, только двое из зала в сортир вышли — старушка семидесятилетняя, да наш Берни Самнер».
Корбайн коршуном стережет свои работы. Его явно задело, что режиссер Майкл Уинтерботтом включил в свой фильм «Круглосуточные тусовщики» его клип, снятый для Joy Division, без указания авторства. Теперь он намерен восстановить справедливость: «То был не фильм про Манчестер, а карикатура. Нет никаких видеохроник, свидетельствующих о том, как именно Ян Кертис говорил, как ходил, — тут появляется возможность для широкой интерпретации. Мне хотелось сделать понятную и трогательную историю про его жизнь. В Сэме Райли есть что-то очень подкупающее. Он курит одну сигарету за другой — ровно как Ян. У него все так естественно получается. Я заставлял его упражняться только в одном: танцевать как Ян. Если бы он двигался недостаточно правдоподобно, фанаты Joy Division никогда нам этого бы не простили. Это черно-белый фильм, потому что вся эстетика Joy Division основана на монохроме. Лучшие музыкальные журналы в те годы были нецветными. Мне нравится эта размытость, нравится зерно на пленке».
Корбайн достал с полки альбом и показал фотографию: кубометры зерна, бескрайнее поле и он сам — в образе Кертиса — сутулится перед могильной, в треть кадра тенью. Серия автопортретов Корбайна, притворяющегося то Элвисом Пресли, то Дженис Джоплин, то Фредди Меркьюри, в равной степени посвящена мертвым музыкантам и его собственным родителям: «Их всегда волновало все, что будет там — после смерти. Я поехал в деревню и снял там эту серию, чтобы проанализировать две мании моей семьи: музыкантов и смерть». Над головой Корбайна висят три картины Германа Брода, написанные им незадолго до самоубийства: Брод спрыгнул с крыши отеля «Хилтон» в Амстердаме семь лет назад. Небрежные разводы черной краски из баллончика, на голландском написано что-то вроде «Корбайн жжет».
Я спросила, кого он в последний раз фотографировал: выяснилось — голландскую королеву Беатрикс, официальный портрет которой появится во всех журналах и газетах в день ее рождения. «Королева — очень современный человек, всегда держит руку на пульсе, во всем разбирается. Она мне очень нравится». В остальном же, пожаловался он, снимать надоело. Потом, помолчав, капризно произнес: «Я хочу фотографировать голых женщин».
Разумеется, у него оказался альбом и по этой части: «Stripping Girls». Вместе с художницей Марлин Дюма они несколько месяцев по очереди ходили в амстердамские бордели: в первый день он снимал тела, кожаные сапоги и хлыстики, во второй — она то же самое рисовала. И тут Корбайн признался: «Мне так нравится образ жизни художника, я бы мечтал так жить. Когда я рисую обложки к пластинкам, почти всегда работаю кистью, очень люблю кисточки. Дедушка у меня был художником. А вот отец не воспринимает искусство, если оно не имеет отношения к Библии. Единственный художник, на которого он водил меня смотреть, — Рембрандт».
Есть все основания опасаться, что Корбайн-живописец пока только дремлет. Корбайн-режиссер вырос из Корбайна-фотографа, но откуда же взялся Корбайн-фотограф, сниматься у которого соглашались решительно все — от Игги Попа до Стивена Хокинга? Оказалось, из Корбайна, мастерящего видеоклипы. «Видео очень помогает развивать фотографию. Сначала я снимал репортаж, обычные документальные кадры. Сюжеты для съемок давались мне со страшным трудом: я не верил в свои идеи и уж тем более не мог внятно изложить их на бумаге. Когда студия Warner затребовала на утверждение сценарий клипа для Echo & The Bunnymen, я выдавил из себя только: «На сцену выходит Уилл в костюме рыбы». Студия отказалась финансировать съемки, музыканты скинулись и заплатили сами. А Warner потом еще и выставили его на конкурс как свой лучший клип. Или вот я говорю: в этом кадре появятся птицы. Меня спрашивают — что за птицы, как они будут выглядеть? Я отвечаю — ну с перьями, клювом и хвостом. Вообще, я свято верю в малобюджетные съемки, вот что. Ненавижу всякие технические сложности».
Мастер-класс не заставил себя ждать. Я достала редакционный поляроид и спросила, можно ли сделать портрет. Корбайн ощупал камеру, выдавил из нее вспышку и пробормотал что-то одобрительное. Наверно, с малобюджетностью мы попали в точку. Он взялся за шоколад, я тотчас его щелкнула — и оказалась неправа. Дождавшись, пока проявится цвет, он торжествующе возвестил:
«Как и было понятно с самого начала, это — ужасная фотография! Лучше не снимайте исподтишка и уж точно не снимайте людей, когда они жуют, — фу, какая опухшая рожа!» Потом схватил трубку, притворился, что говорит по телефону, и озадаченно поглядел в объектив — надо думать, от этого напрягаются лицевые мускулы. Мы еще немного побегали по дому, потом он плюхнулся в кресло, спрятанное в алькове, и, надев очки, заверил меня, что сам снимал для какого-то русского журнала Брайана Ферри ровно в этой позе и ошибки тут быть не может.
Корбайн бывал в России не раз. Как-то приехал с группой UB40, для которой сделал два абсолютно симметричных снимка: сначала они позировали у игрушечного замка в Диснейленде, потом — у собора Василия Блаженного в Москве. Но впервые попал сюда еще в начале 80-х, из любопытства затесавшись в группу по «культурному обмену», никакого такого обмена не имея в виду. «Все эти советские чиновники от культуры, с которыми мы должны были встречаться, здорово рассердились, узнав, что несколько голландцев отбились от группы и проводили время сами по себе. Моя прошлая петербургская выставка показала, что формалисты по-прежнему живы: аудитория музеев гораздо современнее, чем музейный истеблишмент. Они все так же сидят на стульчиках и сурово взирают на публику. Скажешь им: давайте по-другому повесим фотографии, не видно же ничего, — обижаются. Странно, что некоторые вещи так медленно развиваются».
Корбайн трансгрессировал в соседнюю комнату и через минуту появился, переодевшись в белую футболку с черно-белым Сэмом Райли поперек груди. «Для телешоу, — со знанием дела пояснил он, — лучше одеваться неформально». Потом встал на фоне синего Денниса Хоппера, напечатанного крупным форматом, и сообщил, что эта фотография по всем параметрам должна получиться даже эффектнее, чем портрет в кресле. Но не получилась: в моей поляроидной кассете закончилась бумага.