Вещи в себе

С 30 октября по 8 ноября в Центральном доме художника состоится 7-й Антикварный салон.

Антикварные салоны, проводимые два раза в году в Москве и один раз в Санкт-Петербурге, считаются главными событиями в мире антиквариата. Но ничего

особенного на этом Салоне, как и на предыдущих, не случится – так, исключительно в целях рекламы обнародуют головокружительные цены на пару-другую картин или покажут десяток стульев, на которых якобы покоился зад какого-нибудь императора. На самом деле Салон – лишь яркая обертка, которой антиквары приманивают клиентов. Настоящие события в этом мире происходят за закрытыми дверями, с глазу на глаз. Детали — в тексте Константина Агуновича.Фото Сергея Мелихова

У вас встреча с антикваром. Напротив – человек с харизмой руководителя районного бандформирования. Температура выражения его магнетических глаз угрожающе скачет от абсолютного нуля до лихорадочного 37 и 2. Спустя какие-то полтора часа вы уже душевно беседуете, запальчиво перебивая друг друга, о венецианской школе живописи. Значит, это не настоящий антиквар. Пусть его оборот представляет семизначную цифру, до настоящего антиквара ему еще расти и расти. И не в цифрах дело. Просто температура в глазах настоящего антиквара – всегда комнатная. На венецианскую школу вы его не разведете. Он ей прекрасно знает цену – буквально. И хватит. А высокопарно рассуждать на общие темы и поверять алгеброй гармонию – не его это дело. Антиквар предпочитает арифметику. Как и всякому бизнесмену, свои интересы ему полагается скрывать. И вам ни за что не догадаться, что этот сдержанный, в меру хамоватый господин, буде приключится возможность, маму продаст, а если повезет, то и по нескольку раз, особенно если мама века эдак шестнадцатого, вся в эмалях.

Пароли

Хотя антиквары презирают искусствоведов и пользуются взаимностью, антикварская феня имеет много общего с искусствоведческой. Поэтому серьезное общение предполагает некоторое представление об истории искусств – как минимум, знание «родной речи» (см. ниже). Но быстро произвести впечатление человека осведомленного, блеснув специфическим антикварским сленгом, можно. И для начала стоит запомнить, что выражение «новые русские» антиквары не жалуют: сперва стань их клиентом, а потом занимайся самокритикой.

Родная речь – набор авторов из цветных вкладышей к школьным учебникам, то, с чем ассоциируется наиболее популярное представление о красоте.

Бумага – графика. А что, говорят же: «Полотно кисти великого художника»? Также «бумагой» называют заключение эксперта. Вопрос «Бумага с бумагой?» следует понимать так: «Есть ли результат экспертизы по этому произведению графики?»

Доска – икона.

Мама – Богородица.

Папа – Спаситель.

Фуфло – подделка, фальшивка. Осторожно: назвать фуфло «фальшаком» – значит выдать себя за искусствоведа. Поскольку ценный товар расходится либо из-под полы, либо уже разошелся, большая часть того, чем наполнены антикварные лавки, относится именно к этой категории. Так что если прямо с порога попросить антиквара показать поближе вон то фуфло или, осмотревшись, поинтересоваться: «А кроме фуфла, у вас что-нибудь есть?» – расположение специалиста вы, считайте, завоевали.

Фуфлогон – фальсификатор, подлинный автор фуфла. Имя его (изредка) неизвестно, подвиг его (гораздо чаще) бессмертен. Большинство фуфлогонов рекрутируется из реставраторов. Солидному антиквару положено иметь свою мастерскую, клепающую фаберже и айвазовских. Столица фуфлыжничества – Петербург.

Гвоздь – то, что можно спокойно вешать на стену. Криминальной истории за гвоздем нет, автор гвоздя упоминается в популярных энциклопедиях, а его авторство сомнению не подлежит.

Вещь – вообще все. Именно «вещь», не «предмет» и не «штучка», и уж тем более не «произведение искусства». Употребляется преимущественно с оттенком высокого качества – «вешчь». Но поскольку вещи есть как первого, так и второго ряда, не говоря уже про третий, четвертый и про фуфло, необходимо ставить интонационное ударение. «Есть вещи, – любят говорить старые спецы, – и… вещи». Почувствуйте разницу.

Вещи краденые называются «левыми». Реставрированные – «ковыренными». «Нафуфыренная» вещь – значит, приведенная в чрезмерно товарный вид. «Вся в эмалЯх» (ударение на последнем слоге) – демонстративно презрительная оценка вещи высокого достоинства, на которую руки чешутся. «Мама с папой, вся в эмалЯх, глаз не отвести». – «Ковыренная доска-то?» – «Да нафуфыренная, как яйца у кота». – «Ходила?» – «Сам с гвоздя снял». (Речь идет об иконе Божьей Матери с Младенцем очень хорошей сохранности, которая прежде на рынке не появлялась и приобретена непосредственно у владельца.)

Проходняк, или буржуазная вещь – малоценный антиквариат.

Говноед – покупатель проходняка. Чтобы приобрести недорогой, но достойный подарок другу в день рождения, не постесняйтесь спросить: «Есть что-нибудь для говноедов?» – быстрее поймут и помогут подобрать действительно то, что нужно.

Не всякий, имеющий дело с антиквариатом, зовется антикваром. Антиквар – это не коллекционер, не эксперт и не фуфлогон. Антиквар торгует, сидя за дверями с вывеской «Антиквариат». Правда, мечущиеся по городам и весям скупщики-дилеры тоже считают себя антикварами – только в другой весовой категории. Впрочем, границы между видами поклонников старины зыбки, стоит только представить красоту в ее денежном выражении. Некоему художнику и коллекционеру достается книга Крученыха, где отсутствует один лист. Коллекционер не может преодолеть в себе желания его изготовить: пусть у него будет целый Крученых. Выискивается старая бумага и – благо сам художник – делается копия. Крученых получается как живой. Тщеславие коллекционера и художника, а теперь заодно и фуфлогона, делает из него еще и торговца: книга выставляется на аукцион. К книге выказывается интерес. Но тут ползет слушок: Крученых-то поддельный. Книгу отдают на экспертизу в НИИ реставрации, а там после длительных раздумий решают: да, есть фуфло – один лист. По стартовой цене вещь все-таки уходит. А потом выясняется, что и слух пустил тоже наш универсал – опять не удержался. И раскрылся потом тоже сам: спасу нет, хотелось рассказать, какой я молодец.

Чтобы фальшак объявить – зачем тогда его делать? Весь труд насмарку. А труд бывает немалый. Причем изготовление фуфла – еще пустяк, дело рук и никакого мошенничества, в сравнении с тем, как нужного человека, что называется, «развести на красоту». Как впарить недоверчивому империалисту, другу всех советских вождей Арманду Хаммеру, под дружбу немало натырившему из музеев, фальшивого Рембрандта? Два мастера своего дела берутся за фуфло. Третьему, молодому подмастерью, поручается важное задание: собирать по старым диванам дохлых клопов вкупе с их дерьмом, чтобы потом наклеить на подрамник. Чтобы старой картина была, не придерешься. Рембрандт готов, дерьмо прилипло – пришла очередь окучивать покупателя. Для него ищут «невесту» – старушку с приданым: живет, дескать, одна бабушка в совершенной глуши, вроде Орехова-Зуева, и есть у нее Рембрандт. «Невесту» подобрали, допустим, в Доме ветеранов сцены, сняли квартиру, куда для достоверности нанесли разных прелестей из собственных коллекций, – и Хаммер отправился в путь. «Невеста» его даже на порог не пустила, прогнала: нету у меня Рембрандта, и подите вон, сударь. «Да врет все, есть же, есть Рембрандт», – продолжали шептать знающие люди. И снова поехал миллионер Хаммер уговаривать противную бабку. И таки уговорил.

К клиентам попроще и подходы подбираются соответствующие. К легендарному антиквару советских времен, известному под прозвищем Вишня, приходит продавец. Вишня, заикаясь, оценивает товар: «К-к-картина ваша мне не-не нравится. Я ее не-не-не стану пок-к-купать. Вот ра-ра-рамочка хо-орошая. За пять ру-у-ублей возьму. А ка-а-артинку вы можете не вы-вы-ытаскивать, не тру-удитесь. Я ее потом са-сам выброшу».

Псевдонимы

Профессиональные прозвища антикваров также могут быть полезны: можно авторитетно сослаться на человека, которого вы в глаза не видели. Может, и сойдет. Значительное число творческих псевдонимов – с явно уголовным оттенком: Проказа, Прыщ, Шнапс, Говно, Жопа. Выйдя из-под тесной опеки государства, антиквары попали в не менее теплые объятья криминалитета – и, видать, заразились. Говорящих кличек, однако, немного. Говно с Жопой, к примеру, не бог весть какие друзья. И такие милые, в духе басен дедушки Крылова, Волк, Лис, Мышонок, Бегемот и Ротвейлер пусть вам ничего буколического не сулят. Распылитель и Барахло – это по характеру деятельности. Педрила – за хобби. Кроме того, иногда свое погонялово существует для Москвы и свое – для Петербурга. Так, один и тот же человек среди питерских коллег известен как Поручик, а в Москве – Крюк. Питер есть Питер.

Подполье советских времен антиквары вспоминают с содроганием. Хорошо еще было тому, кто обладал какой-нибудь престижной профессией: компетентные органы хоть понимали, откуда у него деньги. А если ты просто антиквар, покупаешь и продаешь, и в этом смысл твоей жизни? Тогда плати налог: добывай обстановку для партийных дач, наполняй музеи – упомянутым Вишней, например, создан целый московский музей В.А.Тропинина. В общем, сотрудничай. Скажем, гони информацию для органов. Иначе вопросов о наличных не избежать. А без наличных ведь никуда. Другой монстр антикварного рынка всю жизнь проходил в ветхом грязном пальто. В руке – авоська. В авоське – коробка из-под сахара. А в коробке – тысяч тридцать. «Во всем этом, конечно, бездна психологии. Кому нужны вшивые пенсионеры? Но скажите: а зачем вам это вообще надо?» – «Как же, голубчик, а вдруг что-нибудь предложат?»

На «вдруг что-нибудь предложат» было приобретено столько всякого замечательного, что спорить, оправдан риск в таком деле или нет, без толку. Свежий случай эпохи первоначального накопления капитала: антиквар приехал в Нижний Новгород. Идет он, понимаешь, по улице и видит, как, понимаешь, мужички грузят в грузовик комод. (Тут уже пусть мистики вычисляют, почему мужички понесли этот комод именно в этот раз, и почему у антиквара вдруг засосало под ложечкой.) Чей предмет? А вот, старушкин. Старушка, сколько хочешь за эту развалину? Двести, если перевести в американский эквивалент, сынок. Так, бабуля, на тебе триста в нужном тебе эквиваленте, нате вам, ребята, еще сто – и на этом же грузовике поехали в Москву. Комод оказался Рёнтген. Не знаете, кто такой Рёнтген? Нет, не тот, кто рентген изобрел, другой. Рёнтген – это Жак Луи Давид, только в мебели. Не знаете, кто такой Жак Луи Давид?! Ладно, еще проще: начальная цена развалине была сто пятьдесят тысяч – в американском эквиваленте. А во сколько он обошелся окончательному покупателю, остается только предполагать. Может, миллиона в полтора.

Настоящий покупатель, с деньгами и многочисленный, живет за границей. В России всего мало: и собирателей мало, и денег у них мало, да и антиквариата – тоже мало. Фуфло этот недостаток, конечно, компенсирует, но во всем нужно знать меру. Почему нынче на Западе не покупают иконы? Вспомните советский боевик годов 60-х: обязательно там присутствует некий иностранный господин – подлый шпион, для виду интересующийся русскими иконами. То есть, даже сценаристам милицейских боевиков было известно: иностранцы скупают иконы. А теперь загляните в каталоги западных аукционов: куда все делось? Где спрос, где интерес? Где рынок? Рухнул на фиг. И обвалил его один человек – наш человек, некто антиквар Пиня. Ничего дурного он не хотел и столь далеко идущих последствий не предполагал. Просто толкал «задУрки» (фальшивые иконы), которые вызывали справедливые сомнения. Тогда Пиня завалил западных экспертов такими нюансами иконного дела, что те были вынуждены вынести вердикт: да, эти подлинные. Но добавили: в настоящий момент не существует критериев для определения подлинности русских икон. После того, что нам поведал этот русский, мы не в состоянии подтвердить подлинность ваших, господа коллекционеры, приобретений даже в суде. Спрашивается, вложит ли после этого нормальный дантист или адвокат свои кровно заработанные в русскую религиозную живопись? То-то же. Когда антиквара Пиню убили, коллеги сошлись во мнении, что он еще дешево отделался.

Иконщики с криминалом связаны исторически. Ну откуда появляются иконы? Из глубинки. А точнее? В глубинке ведь нет частных собраний. Лет пятнадцать за ограбления церквей – обычный пункт в биографии иконщика. Воровство, к счастью, не самый распространенный способ добывания вещей. Существуют и еще более мерзкие. Есть среди антикваров специальность – старушатник. Так называют антиквара, охмуряющего пожилых владелиц. Некоторые особенно отчаянные старушатники с целью получения наследства даже женятся на вдовах собирателей или знаменитых художников и многие годы исправно, чтобы не заподозрили, исполняют свой супружеский долг. Надо же быть как можно ближе к вещам. Важно первым оказаться в очереди у гроба. Два питерских антиквара приходят так вот «на адрес». Один тут же лезет куда-то там на антресоли, срывается и падает. Лежит и не подает признаков жизни. Второй бегает вокруг и причитает: «Сереженька (Лешенька, Димочка), ты только не умирай. Что ж тебе сделать-то? Ну хочешь, я у тебя куплю что-нибудь?» От обыкновенного анекдота этот отличается тем, что здесь Сереженька не встает и не произносит нечто комическое. Стало быть, от правды не отличается ничем.

Адреса

Антиквариат бывает дешевый и дорогой. Приобрести и тот и другой можно в одном месте, хотя есть и принципиально говноедские места. Это, конечно, легендарная комиссионка на Качалова, 16; потом просто какой-то ноев ковчег на Большой Никитской, 21; отдел книжного магазина «Москва» на Тверской, 8, и «Юнисет-арт» в Большом Николопесковском, 5, возле Арбата.

Желающим швырнуть деньгами можно рекомендовать «Антиквар-Метрополь» в одноименной гостинице; «Старину» на Петровке, 24; «Традиции и личность» в ресторане «Прага»; «Старые годы» рядом с Театром эстрады на Берсеневской, специализирующиеся на живописи. Русскую графику лучше искать в галерее «Элизиум», что в Центральном доме художника; ювелирку – на Арбате, 36.

Самые примечательные места Петербурга – это салон «Санкт-Петербург» на Невском и магазинчики в районе Пестеля и Моховой.

Эта история к вещам имеет отношение опосредованное: двое московских антикваров, один помоложе, другой постарше, приехали на Антикварный салон в Питер. Начинался прекрасный летний день, и антиквары демонстративно не спешили. Они гуляли по прекрасному июньскому Петербургу, разглядывали прекрасную петербургскую архитектуру – и так дошли до Дворцовой площади. Где стоял настоящий экипаж с прекрасной белой лошадью, который был немедленно зафрахтован. Ехать было недалеко, но тот, что помоложе, все же раскурил трубку, а старший, у которого ничего такого не было, просто раскинулся на подушках и уставился в пространство. Перед Музеем этнографии, где проходил Салон, уже собрался весь бомонд, девушки – стаями и так далее. Шикарное появление московских антикваров, как выражаются беллетристы, не осталось незамеченным. Настало время триумфального выхода. И надо было такому случиться, что именно в этот торжественный момент белой кобыле приспичило. И бесстыжее животное тут же, на глазах у всего бомонда, при девушках, стало справлять свою малую нужду – как это водится у кобыл: два ведра кряду, с шумом и брызгами во все стороны. О выходе, по крайней мере на какое-то время, не могло быть и речи. Младший изобразил человека, совершенно поглощенного трубкой, а старший просто застыл на подушках, разглядев-таки в пространстве нечто особенное. Наконец лошадь истощилась, и антиквары смогли покинуть экипаж. И не глядя по сторонам, сохраняя выражения одухотворенных лиц, направились вверх по лестнице – на стрелку с Прекрасным.