Ответы. Александр Чепарухин, промоутер
В 80-е Александр Чепарухин был активистом экологического движения, в 90-е познакомился с тувинской группой «Хуун-Хуур-Ту» и вывез ее на Запад, в 97-м на чистом энтузиазме привез в Москву Kronos Quartet – и с тех пор начал плотно заниматься организацией концертов. Благодаря Чепарухину и его компании Greenwave Music в Москве появились Джон Зорн, Филип Гласс, Майкл Найман, Ману Чао, King Crimson и Kraftwerk. По состоянию на 2004 год, большинство крупных концертов неортодоксальной, прогрессивной и странной музыки проводится здесь не без участия Greenwave: в ближайший месяц, к примеру, они привозят сюда Джона МакЛафлина и группу KMFDM.
– Рассказывают, что в 80-90-х вы познакомились с Джейн Фондой, Тедом Тернером, Тимоти Лири. Как получилось, что вы оказывались в одних и тех же местах со всеми этими людьми?
– Все началось с того, что в 80-х премьер-министр Норвегии Гру Харлем Брундтланд пригласила меня в Лондон делать доклад для Всемирной комиссии по окружающей среде – я учился тогда на экономфаке МГУ. Я прошел сквозь невероятную вереницу всяких комиссий, за два месяца похудел килограмм на пятнадцать, а потом все эти парткомы меня не пустили. Это для меня было шоком – до этого я просто не подозревал, что кто-то может вот так запросто отрезать меня от мира. Я в то время общался с иностранцами, не зная, что этого нельзя. И я зациклился: во что бы то ни стало надо вырваться. Многое, откровенно говоря, в моей тогдашней активности – я организовал экоклуб Greenwave, делал международные проекты по Байкалу и спасению заповедников – было связано с этим желанием. И меня в конце концов выпустили. В Америке я жил в каких-то невероятных домах, общался с Фрэнком Заппой, Ринго Старром, Джоном Денвером, Алленом Гинзбергом, звездами Голливуда. Я что-то там вещаю – все хлопают, орут: пе-ре-строй-ка!
– А что за история с минской больницей?
– Это, пожалуй, самое ценное, что я в жизни сделал. Во «Взгляде» показали репортаж Саши Политковского о том, как в одной минской больнице умирают дети от лейкемии – из-за нехватки медикаментов, несовершенных методик. Я получил телефоны и адреса всех наших главных онкологов, собрал кучу информации и выехал на очередную международную конференцию. Только вместо того чтобы говорить о проблемах озер, рассказывал об этих детях. На Западе прониклись, собрали средства, я выступал в бундестаге, в парламенте Австрии. Самых больных вывезли сразу в Европу. Многие умерли – но вместе с детьми поехали наши врачи, медсестры, немецкие врачи стали к нам приезжать.
– А потом?
– Потом я занялся авантюрной журналистикой – для иностранных изданий. Сижу, например, в кабинете у Ландсбергиса, в Вильнюсе, а на улице – танки, в окнах литовского дома правительства – мешки с песком, у мешков – литовские автоматчики. С Ельциным встретился с помощью Вали Юмашева – моего приятеля в то время: несколько часов подряд в поезде Москва–Рига брал у Ельцина интервью. Само собой разумелось, что человек такого ранга должен быть закрытым, лицемерным, защищенным слоями охраны. И вдруг я встречаю искреннего, сентиментального, откровенного человека, который разговаривает за жизнь и чуть не плачет, удивляясь подлости своих бывших соратников. А самый человечный эпизод был такой. Поезд приближался к Риге, подходит в тамбуре Коржаков и так шепотком: «Саш, Саш, я вот смотрю, у вас такие фотоаппараты хорошие, я тоже фотографирую – хочу сейчас Ригу поснимать. Вы мне валютки не подкинете на пленочку?» И мой друг Вернер мятые немецкие марки совал Коржакову, а тот их быстро запихивал в спортивные штаны.
– 2004 год все больше напоминает советские времена. К примеру, бешеная популярность LiveJournal говорит о том, что люди в этом городе начали жить двойной жизнью.
– Да, абсолютно. В LiveJournal обсуждают то, о чем говорили когда-то на кухне. В телевизоре 90-х лица были разные: глупые, умные, алчные, одухотворенные. Но чувствовалось, что они говорят от себя. Либо не от себя, но, по крайней мере, ничего не боятся. Сейчас же появилась масса голов – девушек таких, которые, хлопая глазками, говорят то, что надо. Меня еще и другое поражает: взрывается метро, захватывается «Норд-Ост», в печати проскакивает информация с чудовищными подозрениями – но никто даже этим не интересуется. И все всего боятся.
– Потому что есть что терять?
– Мне кажется, да. Идет безобразное, на мой взгляд, сращение квазисоветского гэбизма с животным капитализмом. Россия сегодня – самая реакционная страна в мире.
– Все это как-то отражается на вашей деятельности? Как вы выбираете, каких артистов сегодня привозить?
– У меня лично политики никакой нет – есть калейдоскоп случайностей. Потом я свою эту деятельность понимаю как определенную миссию – мы начали с классических звезд contemporary music. Сам я не собирался плакать на Филипе Глассе, но понимал, что это история, которую мы должны сделать. Этот человек, как и Jethro Tull, хоть и с огромным опозданием, но должен был здесь выступить.
– Залатываете дыры?
– В чистом виде. Что для меня по-настоящему ценно – концерт King Crimson, это моя любимая группа с детских лет. У меня многие вещи вообще происходят спонтанно. Вот Ману Чао, который совсем не мой кумир, я привез, можно сказать, для Леши Паперного. Он меня два года доставал: давай привезем, давай привезем. А потом Леша и Ману ночами напролет играли в две гитары в «Летчике» и пели песни. Только ради одного этого стоило все затевать. Я, правда, никогда не занимался социологическими исследованиями, я не пытаюсь угадать, чего требует рынок. Может быть, это и не профессионально.