Шабуров, Маслова, Горшок и другие о выпивке

Константин Звездочетов, художник

Я уже полтора года не пью. Как всякому алкоголику, мне пить нельзя. Все же зависит от генетики. У меня по этому поводу масса теорий. У человека есть два фермента — А и Б. Один отвечает за то, сколько ты можешь выпить и не опьянеть. Второй — за похмелье. К примеру, у армян есть и тот и другой фермент, поэтому они могут пить просто невероятно много, буквально литрами выпивку глушить, а похмелья у них вообще не бывает. У тюркских народов даже и слова-то нужного для обозначения похмелья нету. Есть слово «кумар» — оно и обозначает похмелье. Но это слово не литературное, оно из сленга. Зато вот у русских типажей хорошо с ферментом А — они могут много выпить, но у них плохо с ферментом Б. У меня типаж русский, с каждым годом я могу выпить все меньше и меньше. Чтоб потерять облик, достаточно уже стакана водки. 3–4 рюмки по сто грамм — и мне уже отказывает память.

И, собственно, почему я понял, что с этим надо завязывать: то удовольствие, которое я получал от выпивки, было минимальным. Первые полчаса хорошо, а потом полное безобразие, недельный запой — и невыносимое похмелье. Хотя вот Байрон, например, очень любил похмелье. Писал, что есть в нем ощущение некоторого полета, а с другой стороны — ощущение истинности бытия. Да, я тоже так думаю, потому что то чувство вины, которое мы испытываем от похмелья, — это христианское, покаянное чувство. Но с другой стороны, оно и очень деструктивное. Так что если человек хочет жить в реальном мире — я не советую пить. А вот если человек направлен на саморазрушение, на общение с Богом — хотя пьяных в рай и не берут, — другое дело. Вся мирская суета уходит на задний план. Все концентрируется на том, как бы выпить и уничтожить дикие физические страдания. Выпивка — это все же мистическая вещь. Недаром в каждой субстанции есть элемент духа, присутствие мистических сил.

Есть еще одна теория, кстати, которую, как оказалось, и Лимонов разделяет: что алкоголь — это двигатель прогресса. То есть преуспевание цивилизации увеличивается с количеством выпиваемого алкоголя. В Египте пили легкое пиво, в древнем Риме и Греции — уже вино. Прорыв арабской нации начался с изобретением чистого спирта. Передовые народы в XIX веке уже использовали 40-градусные напитки. А вот французы, пьющие вино, со сцены постепенно и сошли.

Борис Хлебников, режиссер

Я пью с 8-го класса. Всегда любил пить водку, с нее начинал и сейчас пью только водку. Мы как-то давно в юности с Алексеем Попогребским хотели сделать карту Москвы с местами, где можно пить под открытым небом. И у нас были целые маршруты — где можно выпивать под грибками на детских площадках, на лавочках, на крышах, на лестницах. Была куча в Москве известных козырных мест. А сейчас я даже и не знаю, как-то ожирел и обуржуазился, теперь мы все больше пьем по каким-то клубам и кабакам.

Пьянею я обычно не то чтобы очень быстро. Чтоб напиться почти в свинью, мне нужно грамм шестьсот. Как-то недавно выпили мы два литра на троих, и я даже довез жену до дома на скутере, правда, не очень помнил, как все это происходило, но вроде все ровно прошло. То есть разговаривать я в таком состоянии могу, но уже ничего не соображаю. Начинаю, как глупая большая собака, про добро говорить, обниматься со всеми, говорить людям, какие они красивые. Жена моя ненавидит со мной пьяным в метро ехать, потому что я радостно тогда всем окружающим мужикам говорю: «Пошел ты на х…!» — из абсолютно добрых чувств, не проявляя никакой агрессии при этом.

Если честно, мне бы очень хотелось выпить с Отаром Иоселиани и Аки Каурисмяки. Оба они очень сильно бухают, просто не переставая. Так что, думаю, могли бы неплохо посидеть.

Андрей Орлов, поэт и журналист

Я — убежденный алкоголик. Пью давно и много, поскольку вот какое дело: у меня ни разу в жизни не было похмелья и никогда выпивка не мешала мне работать. Врачи предполагают, что у меня алкоголь по какой-то странности организма разлагается внутри только на полезные компоненты — на витамины и свежевыжатые соки. Любимый способ выпивать мой — это с друзьями на пароходе. Есть у меня приятели — туристические магнаты, они два раза в год делают двухдневный качественный запой по Волге.

Пить я предпочитаю бурбоны. Такие не шибко старые. Хотя чаще всего с бурбонами в барах плохо. Но скоро я, возможно, перейду с бурбона на другой напиток, меня мои новые грузинские друзья научили — я с ними познакомился на одном мероприятии: в огромный стакан наливают много водки, заливают ее сильно-сильно натуральным тоником и добавляют много-много лимонов и кусков льда. Это — самое лучшее.

У меня в организме все так хорошо устроено, что я почти не напиваюсь — давно не помню себя совсем пьяным. Алкоголь мне заменяет наркотики. Наркотики на меня не действуют в силу каких-то особенностей организма — только перевод продукта, а вот алкоголь как раз обычно изменяет мое сознание к доброте и разговорчивости. И тогда я могу часами трепаться и веселить людей. Бывает, что с одними и теми же женщинами по нескольку раз знакомлюсь. Шампанским их угощаю. Ну c хорошей, красивой женщиной можно и пять раз знакомиться — чем больше, тем лучше.

Михаил «горшок» Горшенев, солист группы «король и шут»

У меня, честно говоря, культуры выпивания никакой нету, да и вообще я последнее время думаю, что очень хотел бы избавиться от этой привычки. У меня же как получается: я очень люблю пиво, а после определенного количества уже и сам не понимаю, что пью. В основном пью я на гастролях — ну это само собой. Когда домой приезжаю — стараюсь не пить. И тут все происходит незаметно: сначала одну бутылочку, потом другую, и понеслось. Раньше я пил каждый день с утра и до победного, пока мертвый не упаду и не засну. А сейчас уже стал более-менее регулировать. Без конца-то выпивать сил нет никаких. Но вообще-то это странная вещь: я могу даже в дупель пьяным играть концерт, и все пройдет ОК. Срубаюсь, только когда доза приходит. А доза-то с каждым годом все меньше. Раньше, по молодости, я мог выпить в день шесть бутылок водки, десять — вина, а про пиво вообще молчу, оно для меня за все эти годы стало что вода. То есть сейчас силы уже не те: десять бутылок девятой «Балтики», и я уже ложусь и умираю.

Я вот думал тут, с кем бы мне хотелось выпить, — с Томом Уэйтсом круто было бы, конечно. Но вряд ли, думаю, получится. По молодости хотелось с Кинчевым выпить, но у него эта эра давно прошла, и он больше не пьет. У меня такая стадия тоже уже приближается. Печень, поджелудочная начинают хандрить — и все. Таким вот образом музыканты и становятся трезвяками.

Лидия Маслова, кинокритик

Слабоалкогольные напитки я пью с детства. Родители рассказывали, что впервые напоили меня допьяна чуть ли не в 3 года — пивом. И очень смешно мне потом показывали в лицах, как я сидела, раскачивалась на стульчике, говорила: «Ух, напоили меня!» — и грозила им пальцем. Хотя, может, им спьяну померещилось самим — у меня алкоголизм все-таки, думаю, наследственный. Так что я не ручаюсь за правдивость этой всей истории. В старших классах, помню, конкретно напивалась пивом — иногда с товарищами, иногда одна дома, что тоже неплохо. Тогда пары бутылок мне хватало, чтобы хорошо себя почувствовать. Потом было как у всех — шампанское на Новый год и всякое такое. Тоже, конечно, до безобразия полного доходило. А уже лет после двадцати я начала пить водку и, в принципе, как-то так быстро втянулась. Выпиваю я обычно каждый день: как-то уже привычка срабатывает. Правда, в последнее время уже меньше. Не потому что себя ограничиваю, а стало как-то неинтересно. В принципе, и так нормальное вроде настроение, и без выпивки не грустно. Лет 10 назад, когда люди лет сорока говорили: «Ну вот, я свою цистерну уже выпил, больше не хочу», мне было странно, я не понимала, как это может надоесть. А сейчас я приближаюсь как раз к их состоянию — пьешь и пьешь алкоголь, как воду, он на тебя почти и не действует. Пьешь просто механически. Так зачем переводить продукт, когда можно просто сидеть и пить воду. Поэтому я сейчас пью скорее в гастрономическом смысле: сто грамм за едой, и достаточно.

Лев Рубинштейн, поэт

Признаюсь, причем без всякого особого стыда, что человек я выпивающий. Именно выпивающий. Слово «пьющий» в русском языке звучит несколько драматически: «Мужик он у меня хороший, но пьющий». А вот я — именно что выпивающий, то есть просто-напросто люблю это дело. Вот и выпиваю. Без страсти и фанатизма, но с нежностью и уважением. Любовь моя не стреляет во все стороны пожароопасными искрами, а горит ровным уютным огоньком.

Из всего прочего предпочитаю крепкое, а именно водку. Она как бы моя законная и постоянная. К ней я неизменно и покаянно возвращаюсь после коротких, хотя подчас и сильных, увлечений, после шкодливых «походов налево» — к разным там граппам, кальвадосам, текилам и прочим сорокаградусным объектам иноземного происхождения.

Нет, как хотите, но водка — это водка. Она универсальна и всегда дружелюбна. Она ровна в общении. Она охотно и всегда содержательно поддерживает душевный разговор, когда нам грустно и одиноко, и деликатно молчит, когда человек взыскует тишины и покоя. О ней легко и приятно говорить, как о женщине — любимой, верной, легко отзывающейся на любые движения твоей непредсказуемой души.

Но как же я был изумлен, узнав однажды, что в Германии, например, водка вовсе не жена и не подруга, а черт знает кто. Она там, представьте себе, не она, а он. Она там буквально der Wodka, а потому пропеть немцу ту песню о водке, какую я исполнил только что, совершенно невозможно без того, чтобы не вызвать отчетливых подозрений в нетрадиционной сексуальной ориентации. О чем с ними говорить после этого? У них, кстати, и смерть и война вовсе не фатальные тетки, как у нас, а грубые, поросшие дикой шерстью и лишенные всяческой привлекательности мужики.

Живя какое-то время в Германии, я взвалил было на себя нелегкое бремя культурного героя, пытаясь обучить немецких знакомцев пить водку по-нормальному, то есть перед едой, а не после. С закуской, а не без. И главное, не произносить этого ужасного, оскорбляющего ухо пьющего россиянина «na sdorowje». А если не знаешь, что именно говорится в этих случаях, не говори ничего. Но вотще: выполнить свой миссионерский долг я так и не смог.

Но куда это нас занесло? Меня-то попросили ответить на некоторые вопросы про «что, сколько, когда, с кем и при каких обстоятельствах». А я — вон чего. Хотя, как мне кажется, все-таки ответил. А последний вопрос был такой: с кем, мол, из ныне живущих знаменитостей хотелось бы мне сесть и выпить. Но это совсем легко: с кем хотелось бы, с теми и садимся. С теми и выпиваем — знаменитость, не знаменитость…

Правда, некоторые не пьют.

Александр Шабуров, художник

На самом деле я пью не очень много. Когда мне было лет 15–16, бывали, конечно, случаи, когда я напивался. Но с тех пор как-то это все почти прошло. Примерно в те же годы я поступил на работу фотографом в судмедэкспертизу и узнал, что до 80% убийств происходит на бытовой почве, то есть со случайными собутыльниками. Был вот у нас там чудовищный случай, когда два пенсионера выпивали, один уснул и начал портить воздух. Второму это не понравилось, он взял 38-сантиметровую ножку от телевизора и вращательными движениями засунул ему в задницу. Тот наутро проснулся, ничего не заметил, пошел на работу, а когда вечером у него заболел живот, пошел к врачу. Врач послал его проспаться, сказал, мол, перегаром от тебя несет, пойди проспись-ка, потом приходи. Наутро пенсионер помер.

Поэтому я предпочитаю выпивать только с хорошими людьми. Как сказал мой приятель, поэт Тимур Кибиров, надо обязательно поддерживать знакомство с людьми, с которыми можно как следует выпивать — и без последствий. Так что сейчас со мной особых историй по пьянке не происходит, все истории были в студенческие годы, и некоторые меня кое-чему, конечно же, научили.

Вот, например, была такая: как-то мы отмечали Новый год в общежитии Университета, и моя приятельница Марина поняла, что свое уже выпила и ей надо скорее идти в постельку. Вышла, в темноте наугад нажала кнопку лифта, зашла в первую попавшуюся комнату и повалилась на кровать. А надо сказать, что Марина была девушка довольно крупная. Утром, протрезвев, она обнаружила, что у нее что-то мешается в ногах. Она поворочалась-поворочалась и поняла, что под одеялом лежит маленький кореец, который всю ночь не спал, боясь разбудить невесть откуда взявшуюся большую женщину. С тех пор я всякий раз, где бы я ни напился, люблю засыпать в свой постельке — памятуя, что иной раз может произойти.

По части алкогольного ассортимента, в общем-то, я не миссионер — пью то же самое, что и те, с кем я общаюсь. Иногда, когда у меня ночная работа, я пью коньяк, чтобы не уснуть и взбодриться. Тут не пьянеешь, и можно выпить и бутылку, а хоть бы и две, без каких-либо видимых последствий. Выпивать я люблю со своими друзьями: это напарник мой Мизин, друг художник Фальковский и третий мой друг — писатель Плуцер-Сарно, который может выпить две бутылки водки, пару виски, отполировать все это десятью литрами пива и после этого всего сесть за руль. Я не приветствую пьянство за рулем, но с ним садился в авто неоднократно. Как видите — все в порядке, пока жив.

Митя Борисов, ресторатор

Я обычно пью так часто, как получается, — но больше двух недель перерыва по-любому не бывает. Пью все, кроме анисовых настоек и водок — ненавижу анис, еще не люблю яично-кофейные ликеры и вьетнамские все эти вонючие водки и настойки со змеями. Все остальное я пью и все пробовал, включая спирт и одеколон, — но это в юности, конечно же. Работе моя выпивка абсолютно не мешает. Пожалуйста, легко в подвыпившем состоянии могу проводить деловые переговоры и все что угодно. Чтобы напиться, мне нужно не меньше литра крепкого алкогольного напитка. Все, конечно, зависит от психологического состояния, еды и так далее, но 700 грамм водки за ужином могу выпить легко и спокойно пойти работать. Выпивать я люблю с моим другом Димой Ямпольским и с братьями Тотибадзе. Давно мечтал выпить с Тонино Гуэррой, никак не получалось, и вот буквально полтора месяца назад через общих знакомых узнал его, и мы с ним прекрасно посидели и выпили по бутылочке красного винца. Он пьет не очень много — пожилой уже человек, но во всяком вине очень хорошо разбирается. С кем я никогда бы не стал выпивать — так это с фашистами. Неважно, русскими, еврейскими или немецкими. Ни за что.

Севыч, музыкант группы «Ленинград»

Я выпиваю по-разному — то много, то мало. Вчера вот пил, например: у моего друга Константина Мурзенко день рождения был. Много выпивали. А так — пару раз в неделю получается точно. Ну и на концертах, конечно, немало, немало. Выпить могу довольно много, ну пару бутылок водки точно могу, но это не самоцель, естественно. Водку я пью всегда: от всего остального мне становится ужасно плохо. Да и от водки, если как следует напиться, обычно чудовищное похмелье и длится целый день. Еще когда я напиваюсь, я очень занудный становлюсь. У меня вообще опьянение проходит четыре стадии: сначала я веселый, потом занудный, потом приезжаю домой и начинаю музыку слушать, ну и последняя стадия — когда я в ванну залезаю. Это значит — все, надо спать меня укладывать и завтра я ничего помнить не буду. Выпивать лучше всего где-то на воле или в кабаке, на худой конец, в гостях, если праздник какой. Дома я никогда вообще не выпиваю — у меня бутылка водки в холодильнике может месяцами стоять.