Учебник по урбанистике Александр Высоковский о том, как вырастить город

— Как правило, когда оказываешься в зарубежном мегаполисе, быстро понимаешь, что город разделен на какие-то части, в каждой из которых своя среда и своя жизнь. И всегда казалось, что Москве этого очень не хватает, что здесь все в этом смысле до недавних пор было разобщено.

— Это называется теорией привлекательных мест и гуманистической городской средой. Городская среда состоит из мест, а аура места зависит от многого: от ваших ожиданий и чувств, от чувств других людей, от архитектуры, от камней и деревьев. Теория, которой я придерживаюсь, заключается в том, что такие места не строятся и не создаются, а выращиваются. Это похоже на то, как в насыщенный раствор опускается тонкая проволока, потом по ней бежит ток и на ней что-то начинает нарастать. Обратите внимание, как много нужно, чтобы это получилось: нужна чашка, нужен сам раствор, нужно что-то в него опустить, знать, что именно; нужно куда-то подключить электричество, нужно, чтобы кто-то все это придумал, делал и следил за процессом

Формирование мест бесконечно сложнее, чем эта простая физика. Для того чтобы вырастить место, нужна архитектура, правильно организованная деятельность, помощь и поддержка властей, желание самих людей. Очень много зависит от доминирующей культуры: каковы ценности человека, таковы и места, которые он создает и в которых живет. Недаром привлекательных, оживленных публичных мест в Москве раньше было столь мало — в массовом сознании жила совсем другая культура, которая отчасти сохраняется и сейчас. Уже очень давно замечательный культуролог Леонид Невлер назвал ее «культурой хамства»: существует большая группа людей, которая в принципе не хочет жить в красивых, эстетически обустроенных, аккуратно сделанных, чистых местах, они себя чувствуют в них неуютно. Необходимо опустить окружение до определенного уровня разрухи, не абсолютной, но заметной, когда что-то разбито, но не до конца, покрашено, но разными красками, убрано, но только наполовину. В такой среде многим людям вольготно, есть куда плюнуть и бросить окурок.

Вообще в Москве крайне не хватает публичных мест. При большевиках они вообще были в страшном дефиците — потому что советская действительность явно или неявно жила под лозунгом «Больше трех не собираться»; это был такой неписаный закон, разлитый в воздухе. А этот лозунг коренным образом противоречит публичности. За последние двадцать лет при всех ужасах капитализма, который здесь был, город изменился кардинально. Здесь же раньше невозможно было найти кафе. Если парню с девушкой надо было провести время, то, кроме подъезда, других мест не было. Поэтому кинотеатры использовали не для того, чтобы фильмы смотреть, а совершенно по другому назначению. Вот эти публичные места — основная проблема Москвы. Потому что приватных мест — хороших, плохих — их много. Они плохо-бедно, но обустраиваются, они для нас привычны. А правильно устроенные публичные места только-только начинают зарождаться.

— Здесь существуют какие-то правила? Почему-то где-то эта среда ограничивается 10 квадратными метрами, а где-то распространяется на целый район?

— Во-первых, есть регуляции, которые надо знать. Особенно правила землепользования и застройки, в которых прописано по квадратикам территории, что где в городе должно быть с точки зрения права, с точки зрения того, что изначально соответствует интересам людей в каждом конкретном месте. Если вы в правилах увидите, что вот здесь нарисованы какие-то общественные функции, то вы можете смело покупать, делать и знать, что препятствий у вас будет очень мало.

Второй момент — более сложный: в конечном счете все всегда получается благодаря изобретательности и таланту людей. Даже если двое располагают одной и той же информацией, у одного получится, а у другого — нет. Должна быть интуиция города, ее надо тренировать и развивать, а лучше всего — обращаться к профессионалам. То есть к людям, которые профессионально занимаются городом, исследуют города, проектируют, умеют считывать явный и тайный смысл мест. Например, в Нью-Йорке есть организация под названием «Проект публичных мест» — консалтинговая контора, которая живет тем, что к ним приходят разные люди и говорят: «Помогите мне сделать то-то и там-то». И они помогают — делают проекты, находят деньги и уговаривают власти. Или говорят, что ничего не получится, надо сместиться. Но в любом случае, если вы придерживаетесь концепции выращивания публичных мест, надо понимать, что такое выращивание, как и все остальные естественные природные процессы, происходит случайно. Тут действуют те же механизмы, что в генетике. Новое возникает сначала путем мутаций, случайных комбинаций. Потом происходит естественный отбор, плохие порождения отмирают, но удачные выживают и оставляют потомство. Это и есть развитие. Люди создают новые места, а сложившаяся среда выполняет функции естественного отбора. В результате одно из десяти прорастает и становится хорошим публичным местом тусовки, обучения, медийного центра.

— Ну все-таки в городе есть конкретные понятные силы, которые обеспечивают условия для появления новой жизни. Есть городская политика, генеральный план и так далее. Например, даже в Москве Воробьевы горы — это абсолютно выстроенный район: там парки, там лес, там МГУ, там громадные дома, широкие улицы. Или нью-йоркский Центральный парк — его придумали проектировщики, и он создал саморазвивающуюся среду.

— Мне кажется, пока такой политики сейчас нет — и это самая главная беда. До последнего времени политика властей не была рассчитана на развитие хороших мест, в ней доминировали интересы максимизации частной выгоды. Максимизация прибыли достигалась любой ценой — прежде всего ценой деградации городской среды. Надо было накопить деньги, силы, закрепиться, доказать, что они жизнеспособны. К тому же у властей были не очень компетентные советчики, которые не знали и не хотели знать современных теорий и современную практику. Существовала концепция социалистического города, где все было упрощенно и схематизировано: отдельно жилье, отдельно работа, отдельно досуг, парки и рекреации. Публичное пространство в такой идеологической конструкции вообще не существует. Власти во многом продолжают следовать этим упрощенным схемам, ведь так проще управлять. При этом эти советчики твердили, что у нас народ плохой, не готов активно участвовать в формировании среды, а если и готов, то такого наворотит, что лучше бы и не брался. Несмотря на все это, в Москве много что появилось: новые дороги, спортивные сооружения, бассейны, кинотеатры, рестораны — это трудно отрицать. Ужас заключается в том, что то, что появилось, — не в радость, и к тому же вместе с этими новыми спортивными сооружениями, бассейнами, кинотеатрами, ресторанами — вместе с ними вылезло огромное количество противоречий, жуткий антагонизм. Это же чудовищно: сколько денег было вбито, а лучше не стало — транспортные пробки на улицах усиливаются, экология портится, старая Москва исчезает, приятные места наперечет. Только-только начинают сейчас эти вещи обсуждать. Это очень сложно — как гигантский корабль, который надо развернуть.

— Все, о чем мы говорим, так или иначе называется словом «урбанистика». И даже если речь заходит о некомпетентности властей — кажется, что там тоже просто-напросто не хватает урбанистов. Почему для России это новое слово?

— Урбанистика у нас называлась советским словом «градостроительство» — и, соответственно, проходила по разряду строительства, приравнивалась к архитектуре. Есть строительство здания, а есть строительство города, или строительство в городе. Я, конечно, упрощаю, но для массового сознания термин «градостроительство» практически слит с архитектурой.

— Это же совершенно разные вещи. В городе могут быть некрасивые здания — и при этом там хорошо жить.

— Именно так! Приезжаете в Вену, в Мюнхен, в другие европейские города, там на центральных площадях, среди красивейших старинных и современных зданий стоят неказистые коробки пятидесятых-шестидесятых годов, из панелей, как наши хрущевки. И ничего, не портят, не мешают, не снижают ауру места.

Так вот, про урбанистику. Раньше ее быть в принципе не могло, она противоречила идеологии советского государства. Собственно говоря, советский человек — человек глубоко индивидуальный. Все эти разговоры о коллективизме, о верховенстве государства — это чушь. На самом деле коммунистическая партия полностью реализовала свой проект строительства нового человека — она воспитала глубоко индивидуалистичного субъекта среды, для которого имеет ценность только его внутреннее пространство. Все формы публичности, краеведение, интерес к территории — все это блокировалось. Партия пристально следила за тем, чтобы коллективной жизнью управляла только она, и коллективной жизни не стало — она ее убила.

Урбанистика — это наука о больших сообществах в принципе. Это было вражеское слово, из-за него могли под суд подвести, под статью — и подводили. Так были расстреляны как профессор Шестаков, автор урбанистической концепции Москвы 1925 года, так и теоретик дезурбанизма Охитович. Городом и градостроительством стали заниматься архитекторы, они захватили поле, которое по российской традиции до революции занимали городские инженеры. Естественно, мы чудовищно отстали в теории и практике урбанизма: на Западе профессия начала складываться еще в конце девятнадцатого века, уже в начале двадцатого появились первые институции, которые стали обучать тому, что на английском языке называется «urban planning». Мы только сейчас задумались об этом и пытаемся вновь создать в России эту профессию.

— Если представить себе некую идеальную ситуацию — как должна быть устроена городская политика?

— Суть политики не только в том, чтобы установить, что хорошо, а что плохо, кого поддерживать и чего не допускать. Политика должна инициировать. Она должна говорить: «Если вы, ребята, тут и тут сделаете то-то и то-то, то неплохо заработаете, а мы сделаем нужное и красивое». Другими словами, городская политика должна очень взвешенно выстраивать баланс интересов бизнеса и городского сообщества. Потому что если максимизировать прибыли инвесторов, то получится то, что мы видим сейчас: пробки, проблемы с инфраструктурой, электричеством, сокращение открытых пространств. Если же бескомпромиссно максимизировать социальные интересы горожан, то бизнесу станет неинтересно, он просто перестанет развиваться. Много лет пройдет, пока здесь начнут ценить и понимать город не только в себе, но и вне себя, как некую самодостаточную ценность. Со всеми негативными и позитивными чертами. Нужно понимать, что в городе есть вот этот очень важный баланс позитивного и негативного. На самом деле это и есть квинт­эссенция города: негатив придает остроту городской жизни, без нее эта самая жизнь попросту невозможна.