Тет-а-тет

Four Tet в клубе Ikra

Доброжелательный англичанин индийского происхождения Киран Хебден, записывающийся под именем Four Tet, может считаться образцовым электронщиком: его музыка целиком строится на семплах (от размашистых струнных пассажей до пищания резиновых игрушек); его альбомы фланируют между деликатно ретушированным джазом, абстрактным хип-хопом и мелкозернистым техно; на концертах он смирно смотрит в ноутбук. Молодых людей, тихо творящих трепетную электронику у себя дома, по всему миру тысячи, однако у Хебдена есть талант и харизма — оттого он и оказывается нужным всем, от авторитетных авангардистов до группы Radiohead.

— Певица Вашти Баньян ходит к вам пообедать, Том Йорк называет вас своим любимцем, вы дружите с участниками Animal Collective, обмениваетесь пластинками с Prefuse 73. Вы когда в последний раз сами платили за билет на концерт?

— Неделю назад я три дня подряд ходил в центр «Барбикан» на Стива Райха — классика минимализма. По этому случаю я купил билеты за несколько месяцев. Невозможно заниматься музыкой, не слушая других артистов, и я хожу везде, где только успеваю. Слушать музыку в толпе приятнее всего: я как будто просыпаюсь, когда все вокруг кричат и толкаются.

— То, что звучит на концертах, отличается от того, что на пластинке?

— Конечно, на концертах исчезают какие-то тонкости, там невозможно передать деликатные призвуки, да и неправильно это — самозабвенно любоваться красотой того или иного фрагмента, если люди начинают танцевать.

— И вы тоже танцуете?

— Нет, я на сцене страшно сосредоточен. Мозг просто взрывается от напряжения, какие уж тут танцы. Дело не в том даже, чтобы не переврать ту или иную партию, не это главное. Лучшие идеи рождаются именно в стрессовой обстановке, когда у тебя есть только два ноутбука, а перед тобой — семьсот человек, хотя менеджер лейбла говорил тебе, что вот в этой стране официально продано всего 50 твоих дисков.

— А дома вы как работаете?

— Очень расслабленно. Встану утром, выпью чаю, что-нибудь напишу, съезжу в Rough Trade или Domino, куплю свежих пластинок, вернусь обратно, послушаю их, снова сяду за компьютер. Потом выпью чаю, посмотрю «Бухту Доусона», почитаю почту, какие-нибудь гости придут… Ведь идея домашней звукозаписи состоит исключительно в том, что ты сам определяешь ритм своей работы, но по-прежнему можешь делать музыку дерзкую и смелую. Понимаете, вся эта военно-политическая паранойя, все эти проверки силиконовых грудей в аэропорту Хитроу, все эти большие лейблы, загоняющие молодых артистов, как лошадей, сказались на характере сочиняемой музыки. Появилось очень много робкой, зажатой музыки — все в ней строится на шуршаниях, потрескиваниях и недосказанностях. Даже рок-группы стараются особенно не греметь.

— Вы любите вспоминать, что джаз был недоступен вам как представителю лондонского среднего класса. Кокетничаете?

— А я и в самом деле простой представитель лондонского среднего класса. Я учился в средней школе на 2000 человек. Там было маленькое кафе, где стоял магнитофон с усилителем — на переменах мы крутили джангл и хардкор. Потом я поступил в математический колледж — не скажу, что учеба как-то помогла мне лучше понять музыку, разве что компьютер я неплохо освоил. Друзей среди однокурсников у меня не было — тогда-то я и начал слушать джаз. Собственно, я и сейчас остаюсь представителем среднего класса — езжу на маленькой машине, а ориентироваться в дороге мне помогает сестра, она очень ловко следит за дорожными знаками.

— А в Москву тоже с ней приедете?

— Нет, в Москву — с мамой. Она стала жаловаться, что мы давно не проводили отпуск вместе.