Вещь.doc

Пьеса в трех актах

Театр образца 2002 года начинается с диктофона. Люди с диктофонами пристают к бомжам, раненым солдатам, женщинам, отбывающим срок за убийство мужей, и девушкам, предававшимся любви с отцами. Потом люди с диктофонами расшифровывают записи, создают на их основе документальные пьесы и играют их в подвале в Трехпрудном переулке с вывеской «Театр.doc». Люди с диктофонами называют все это словом «вербатим». Под занавес театрального сезона редакция «Афиши» пригласила двух людей с диктофонами – драматурга Сергея Калужанова и режиссера Александра Вартанова – и поинтересовалась, зачем жители Москвы ходят в театр. Пытаясь ответить на вопрос, Вартанов и Калужанов взяли диктофоны, отправились в театр, поговорили со зрителями и написали новую документальную пьесу – а Елена Ковальская, пользуясь случаем, подвела некоторые итоги театрального сезона.

Пролог

Редакция журнала «Афиша». Кабинет главного редактора. Круглый стол. На столе – бумаги, сигареты, свежий номер журнала. В глубине – столик с компьютером. На столике – тарелка с виноградом и персиками. За круглым столом: Илья Осколков-Ценципер (главный редактор журнала «Афиша»), Юрий Сапрыкин (зам. главного редактора журнала «Афиша»), Елена Ковальская (редактор журнала «Афиша»), Режиссер, Драматург. Они обсуждают итоги фестиваля «Новая драма».

Ценципер:А какого черта люди вообще ходят в театр?

Режиссер и Драматург молчат. Им нечего сказать.

Ковальская (с иронией): Действительно, почему?

Драматург: Ну что значит почему? Нелепый вопрос.

Ценципер (ест виноград): Почему нелепый? Вам самим разве неинтересно, зачем? Давайте сделаем небольшую документальную пьесу с таким сюжетом: Тру-ля-ля и Тра-ля-ля ходят и выясняют, зачем люди ходят в театр?

Режиссер: Что именно нужно – образец документальной драматургии или редакционный материал?

Ценципер: Несомненно, материал.

Сапрыкин: Но в форме документальной пьесы… 

Режиссер: Можно закурить?

Ценципер: Конечно, только окурки надо выкинуть. Такое ощущение, что мы тут дегустаторами сигарет работаем… И, значит, сюжет – постепенное продвижение к пониманию того, почему люди ходят в театр.

Драматург: Понятно…

Режиссер: Тут есть такая опасность: получится социологический опрос...

Сапрыкин: Социологический опрос – нет…

Драматург: Или будка гласности.

Ценципер: Будка гласности – ура!

Сапрыкин: Но в формате пьесы, со сценами, с героями, с фигурой автора или авторов…

Ценципер: Сцены могут быть такие: сцена, состоящая из одной фразы, – Тру-ля-ля и Тра-ля-ля наблюдают за сумасшедшей. Сумасшедшая: «Пошли все на х…!» Затмение. Следующая сцена.

Ковальская (встает, берет три виноградинки): Что люди надевают, прежде чем идти в театр? (Виноградинка.) Одеваются ли они как-то специально или так? (Виноградинка.) Задолго ли они покупают билеты… (Виноградинка.) Успевают ли они поесть перед началом спектакля – или с работы так бегут? В театре же постоянно урчат животы – все голодные.

Драматург: Ну вот это и будет социологический опрос. А какое может быть название?..

Ценципер: Да любое. «Истина и метод». Это ж надо так книгу назвать! Мое любимое название, на все случаи жизни. Это даже круче «Критики чистого разума»… (Сапрыкину) критика чисто разного. (Общий одобрительный смех.) Хорошее название для сборника критических статей о театре. «Критика чисто разного».

Ковальская: Что вы такие веселые?

Сапрыкин: Ковальская против несерьезного отношения к работе.

Режиссер: Ну название придумаем…

Драматург: Придумаем…

Ценципер: Главное – у людей должно быть приятное чувство узнавания…

Акт первый

Сцена первая

Забегаловка неподалеку от Театра им. Евг.Вахтангова, за столиком Режиссер и Драматург. Драматург проверяет, работает ли диктофон.

Режиссер: …и водочки, пожалуйста, грамм сто…

Драматург: Кока-колу, пожалуйста.

Режиссер: Документальный театр абсурда: человек с язвой желудка пьет кока-колу… 

Драматург: Еще неизвестно, что вреднее – кока-кола или кофе.

Режиссер: А при чем здесь кофе, я кофе не пью.

Сцена вторая

Фойе Театра им. Евг.Вахтангова за полчаса до начала спектакля «Дядюшкин сон». Билетерши покрикивают: «Курить выходите на улицу!» Зрители толпятся перед входом в театр, опасливо озираясь на постоянных обитателей Арбата. Режиссер, Драматург, Виктория (юрист, 36 лет), ее Муж.

Режиссер: Вопрос простой: зачем вы ходите в театр?

Виктория: Я хожу в театр, во-первых, чтобы насладиться творчеством актерским, провести время.

Муж: И немножко перейти в такой какой-то интересный, но, может быть, возвышенный мир...

Виктория: Очень люблю, когда сильно комедийный сюжет, великолепная игра актеров. Аронова особенно. В театры ходим… Мы ходим… Ну наверное… ну часто… Сколько раз мы ходим?

Муж: По мере возможностей, но вот щас нет, но скоро будем раз в неделю ходить.

Драматург: Есть ли в театре то, чего вы не приемлете?

Муж: Иногда бывают спектакли... Ну, скажем так, не сказать, чтоб заумное – но, наверное, больше... м-м-м – спектакль ради самоутверждения режиссера. Чтобы вот какой-то сюжет такой... шоб вот никто не делал – а я сделал. А зрителям, а на зрителя – наплевать. Нет, я видел такое, но не буду говорить где.

Виктория: Например, спектакль «Орестея» Петера Штайна. Очень цинично он относится к зрителю, 7 часов спектакль шел. А вот мат, чернуха – вот, казалось бы, они близкие зрителю, но я их не приемлю...

Муж: Все-таки люди идут, наверное, в театры для того, чтобы все-таки, скажем так, ну наверно, радость души или что-то такое... А знакомое нам – ну смысла не вижу...

Сцена третья

Перед Театром им. Евг.Вахтангова. Режиссер, Драматург, Ольга (26 лет) и Сергей (24 года).

Ольга: Живая игра актера… Какая-то вот есть… Есть определенный контакт, мне кажется, то есть, э-э-э…

Сергей: Ну, конечно, вот эта атмосфера зала, наверное. Вот эти звонки, вот… Когда люди входят. То есть, в кино, наверное, все по-другому.

В разговор вклинивается Старушка.

Старушка: Вы с телевидения? Можно мне вот слово сказать, я коммунистка! В крайне неживом состоянии мы сейчас, забитые!

Ольга: Отойдите, пожалуйста…

Старушка: Нет, это в ваших же интересах, чтобы коммунистка пожилая…

Сергей: Не мешайте. Можно не мешать?

Старушка: Я отойду, я отойду. Хорошо. Ладно, я отойду. Но крайне тяжелое положение!

Сцена четвертая

Забегаловка возле Театра им. Евг.Вахтангова. Режиссер и Драматург. Режиссер пьет водку.

Режиссер: Блин… Ничего не понятно.

Драматург: Ладно, я еще на Серебренникова успею.

Сцена пятая

Филиал Театра им. А.С.Пушкина за пятнадцать минут до начала спектакля «Откровенные полароидные снимки». Драматург, Нана (22 года), Олег (27 лет).

Нана: Вот Суханов Максим. Очень люблю его смотреть, просто во всех спектаклях. Ну, наверное, просто такое не увидишь вообще нигде, это необычный какой-то взгляд... И смешно, и, типа, неглупо...

Олег: А Гришковец!

Нана: И еще Гришковец. Ну... за что я его люблю? Гы-гы-гы... За то, что он душевный человек, говорит понятные, простые вещи, и при этом тоже он так смешно об этом рассказывает... Считаю, что он просто гениальный. Актер и вообще режиссер и драматург.

Драматург: А каким должен быть спектакль, по-вашему?

Олег: Нравиться должен.

Нана: Ой... Ну я не знаю, просто не должно быть скушна-а... Это не должно быть ни на что похожим, чтобы быть, э-э-э, таким... Ну не знаю, и... Должен быть хотя бы... Хотя бы один актер, вот ради которого, вот… есть… который… даже… на нем будет спектакль играться. Вот так вот.

Драматург: А другие работы Серебренникова вам нравятся?

Нана: Я вообще вот первый раз, на самом деле. Я слышала очень много, но не ходила. Но вот очень хотелось посмотреть. И вот мы здесь. Наконец.

Сцена шестая

Театр им. Евг.Вахтангова перед началом спектакля «Дядюшкин сон». Режиссер, Оксана (учительница, 35 лет), Виктор (ее муж, 38 лет).

Режиссер: Вопрос такой: зачем вы ходите в театр?

Оксана: Ну просто люблю с детства, вот… Это как… как там люблю суп или люблю второе. Наверное, вот так же.

Виктор: Ну, как бы сказать, ну это очень сложно так сказать… Ну это ощущение описать трудно.

Оксана: Но нам-то уже что, нам-то уже хотя бы положительные эмоции испытать, чтобы уйти отдохнувшими…

Виктор: Катарсис со мной происходит, как говорил Аристотель, на хороших спектаклях.

Сцена седьмая

Фойе Театра им. Евг.Вахтангова. Последний зритель исчезает в зале, дежурная закрывает дверь перед носом режиссера. Режиссер уходит. Вслед ему из зала несется крик артистки Ароновой: «Я так рада, так рада, Павел Александрович, что готова кричать об этом всем и каждому из окошка!..»

Сцена восьмая

Забегаловка возле Театра им. Евг.Вахтангова. Режиссер прослушивает записанное.

Голоса из диктофона:

– Ну, наверное, потому что…

– А-а-а… Ну я… Ну…

– О чем у вас тут речь? А то я могу сказать… 

– Получить удовольствие.

– Ну привлекает просто, привлекает.

– В театре я пополняю свое духовное сознание.

– В театре люди, наверное, ищут себя, ищут…

– Какие-то вы вопросы задаете… я не хочу на ваши вопросы отвечать.

Режиссер (отложив диктофон): С этим мы ничего не напишем... (Официантке.) Сто грамм водочки, пожалуйста.

Акт второй

Сцена первая

Театр им. Евг.Вахтангова, «Дядюшкин сон», антракт. Зрители бродят по залу, рассматривают фотографии артистов, занимают очередь в буфет. Режиссер, Оля (гид-переводчик, 27 лет), Ксения (бухгалтер, 26 лет). Обе явно взволнованы, хихикают, лижут мороженое.

Режиссер: Вам нравится спектакль?

Оля: Я без ума от Ароновой, у меня повысилось настроение. Я пришла такая расстроенная. Сравниваешь все время с собой, находишь какие-то ассоциации.

Режиссер: То есть, вы после спектакля даже какие-то выводы делаете?

Оля: Выводы… Ну если только подсознательно делаешь. В данном спектакле вот очень похожие отношения мамы с дочкой, я прям сегодняшний наш разговор вспоминала.

Ксения: Больше всего мне «Табакерка» нравится, там такие спектакли более интересные, в Вахтангова тоже всегда хорошие, такие сильные спектакли, несмотря на то, что в основном комедии.

Оля: Очень мне не нравилось вот раньше, во времена перестройки, когда на злобу дня делали, выносили отношения с низов на сцену, всякую непристойщину. Очень часто это в «Современнике» было, сейчас уже убирают.

Ксения: Да, вот «Мурлин Мурло» особенно. Там и брань какая-то идет непристойная, что-то такое – но там это еще, по крайней мере, со смыслом.

Оля: А то, что вот совсем уже, вот когда театр только начал так вот подниматься, во время перестройки, ну вообще был какой-то кошмар, там бегали все в нижнем белье, и какая-то брань была полнейшая на сцене, и вообще, что хотели этим сказать – непонятно.

Ксения: Вот как в метро, только что ездила – а потом это идет на сцене. Очень неприятно.

Оля: Я вот недавно приехала из Таиланда, очень соскучилась по русскому театру, там вообще смотреть нечего, кроме шоу трансвеститов.

Режиссер: Последний вопрос, не сочтите за нескромность, сколько вам лет?

Ксения: Мне – 25.

Оля: Да откуда тебе 25-то? Тебе уже двадцать шесть.

Ксения (хихикая): Ну это недавно совсем исполнилось. 

Сцена вторая

Филиал Театра им. А.С.Пушкина, «Откровенные полароидные снимки», антракт. Зрители курят во дворике, в фойе только двое – Драматург и Галина (актриса, 55 лет).

Галина: Да, так вот, мой дорогой молодой человек… Моя фамилия – Галина Дружинина. Я семь лет не была в Москве. И все новое, ну вот новое, так сказать, в театрах мне очень хочется посмотреть. Вот, например, совершенно недавно, позавчера, я была в театре… м-м-м… и смотрела спектакль… «Школа современной пьесы». «Чайка». Это было для меня, но это… это был удар. Понимаете? Просто. Я зевала, я спала, я была в ужасе. Я думала: «Боже мой, как наигрывают!» А это – кураж! Он был свойственен для всего спектакля. Потом я поняла, уже во втором акте. Ну... что касается, надо это или не надо, с позиций моего возраста, с позиций моего поколения... м-м... я считаю, не совсем. Потому что там смеются, например... над фразой Раневской, которая взята из пьесы Чехова. А над Чеховым смеяться, я считаю, это богохульство. Понимаете? Задача искусства не воспитывать, а вдохновлять, поднимать, я не знаю... Но... на этом спектакле, на котором я была вчера. Нет, ребятки. Смеются, ржут – полупьяные какие-то в зале... Полный зал был. И вообще, очень аплодировали все, и... Все замечательно, и я поняла, что людям это нравится. А мне – не очень. Куражиться над Чеховым – ребят, не надо. Как-то это очень сильно. Это же для… это же наш бог – Чехов! Поняли? Надо взять другую пьесу. И куражиться над ней. Это Акунин. Так сделал. А вот что касается вот этого... куража... не, ребят. Это не искусство. (Хитро причмокнув.) Это эстрада. Понимаете, когда выходишь со спектакля, я о-о-очень такая тонкая, вот, на спек… на хорошую... сильно хорошие, вот... дрожь. Вот сопереживаешь, вот сочувствуешь, вот передумываешь потом. Понимаете? «Шут Балакирев». Я была вообще. Наповал. Сражена. И постановка. И с-с-с... режиссерской работой, а актеры! Все звезды, как они выкладываются! (С придыханием.) Они можно – можно не выкладываться, они могут воспользоваться и не выкладываться. Они выкладываются. Это профессионалы. (Дикое придыхание заканчивается.) Потом я смотрела в Театре сатиры, например, спектакль «Андрюша», с которым они уехали в Америку, – ну, ребят! Это не спектакль, это какой-то монтаж. Чё там об Андрюше-то – там одни... диапозитивы. Выступает Спартак Мишулин, он прекрасный актер, я его обожаю. Там Аросева – ну, это все прекрасно, но об Андрюше-то ничего там. Очень... жалко… но это неважно уже.

Сцена третья

Драматург стоит возле филиала Театра им. А.С.Пушкина, достает из диктофона закончившуюся пленку, пересчитывает деньги, прикидывая, хватит ли на новую, и размышляет вслух.

Драматург: Как-то плохо у людей с фантазией... по-моему, ерунда выходит... Хотя... Вот там был ничего диаложик, если его склеить с этим моноложиком... Моноложество! Страшный грех моноложества. Монолог на 2 часа. Дисциплинарное наказание для ТЮЗа какого-нибудь... (Выворачивая карманы в поисках мелочи.) Блин… (Звонит мобильный.) Да! Что у тебя? У меня тоже – ни хрена не понятно… Общие места. То же самое. Слушай, а...

Механический женский голос: Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети...

Сцена четвертая

Режиссер в такси. На коленях у него раскрытый блокнот. Режиссер вписывает в блокнот предполагаемые варианты названия будущей пьесы.

Режиссер: Неосознанное стремление к театру как основной элемент загадочности русской души... (Зачеркивает.) Театральный эскапизм жителей мегаполиса как отражение глубины пропасти... (Зачеркивает.) Степень деградации современного человека, отражающаяся в неспособности четкого формулирования и осознания своих импульсов. (Зачеркивает, захлопывает блокнот, набирает номер Драматурга.) Слушай, ну у меня тут полная засада... Я же сейчас просто войду в этот театр и заору: «Какого хрена вы тут все делаете???»

Механический женский голос: Аппарат абонента выключен...

Сцена пятая

Центр драматургии и режиссуры, «Шоппинг & Fucking», антракт. Режиссер, Олег и Слава (художники, 23 и 25 лет, рассеянно поглядывают по сторонам).

Режиссер: Вам вообще... театр нравится?

Олег: Ну вообще, театр – это единственно интересное на сегодняшний день.

Слава: Пожалуй, именно камерный театр для малого количества зрителей – наиболее интересен.

Олег: Не, ну бывает под настроение, конечно, и балет – в зависимости от того, что хочешь. Можно сказать, что как бы нужно быть в курсе всего просто. И тут уже не играет роль ни имя... Хорошие и плохие спектакли равноценны, поскольку и те и другие дают понятие просто о театре. Последний раз мы ушли со Стуруа. Мы очень не любим пафос, когда в театре все пафосно – я сразу ухожу.

Слава: Не, ну если только это как бы сделано специально – это одно дело.

Олег: Но если это сделано всерьез – то терпеть это невозможно.

Слава (задумчиво): Ну не знаю, может, просто погода была плохая...

Олег: Нет, просто спектакль был не очень хороший. Физически даже тяжело было смотреть. Ужасный спектакль. Бывают еще моменты, иногда уходишь, если духота, ужасный звук. Моменты, которые просто ни в какие ворота не лезут. А если касается там игры – ее, как правило, всегда приятно смотреть. Вот у меня, например, сейчас ужасно болит спина. Поэтому я со второго действия ухожу. Я неделю дома со спиной больной пролежал – не могу смотреть. А так бы с удовольствием, конечно.

Слава: Да и поздно уже.

Олег: Нет, спектакль-то замечательный. То есть его, он... Можно смотреть. И второй акт – можно смотреть. Но по отдельности они тоже неплохо смотрятся.

Слава: Вообще, мне кажется, очень не вовремя щас этот спектакль. Очень специфическая по настроению атмосфера. И щас его смотреть совсем не стоит. Вот в настроение этого периода моей жизни он не попадает.

Сцена шестая

Театр «Школа современной пьесы», «Чайка», антракт. Драматург, Алексей и Николай (братья, 30 и 27 лет, работают в строительной фирме, при разговоре сильно растягивают гласные звуки).

Драматург: Каким должен быть спектакль, чтобы он вам понравился?

Алексей: Можно абсолютно абстрактно, но чтоб… главное, чтоб было действие.

Николай: Динамичным слегка он должен быть – конечно, разные спектакли бывают, о разном, но... Должно быть, захватывать должно быть.

Драматург: А что больше всего в театре не нравится?

Алексей: Не нравится мне отсутствие души. Если нет в спектакле энергетики своей уникальной – то это безусловно потерянное мнение.

Николай: Хочется все-таки, чтобы... что-то было светлое. Мне кажется, что даже в чернухе можно найти что-то жизнеутверждающее.

Алексей: Вообще, я ко всему отношусь положительно, и к молодежным... Ничего не понимаю, но надеюсь, что когда-нибудь пойму.

Николай: Мы вообще на артистов шли. На артистов. Но не попали. Другой состав.

Сцена седьмая

Режиссер сидит в забегаловке возле станции метро «Таганская». Он вяло тыкает в кнопки диктофона, попадая то на перемотку, то на «Play».

Голоса:

– Для меня главное, спектакль должен все-таки, ну... настоящий спектакль – какое-то потрясение. Все-таки, да? Должен давать. Как, скажем, некоторые спектакли Марка Захарова... Я считаю, дар – все-таки Марка Захарова...

– Вообще, абстрактно говорить или про этот спектакль?

– Не, ну на классику я только в балет хожу.

– Ну он не должен быть затягивающим, то есть затянутым. То есть через определенно… через минут двадцать-тридцать, а-а-а, должен уже быть, завязываться сюжет.

Акт третий

Сцена первая

Театр «Школа современной пьесы», «Чайка», после спектакля, на улице. Зрители стремительно расходятся, Драматург отчаянно кидается то в одну, то в другую сторону и наконец останавливает двух подтянутых пожилых дам с короткой стрижкой, в твидовых пиджаках. Драматург, Валентина Георгиевна и Наталья Алексеевна (обеим за 70).

Драматург: Так для чего вы ходите в театр?

В.Г.: Ну вы знаете, мы уж привыкли. Ходить в театр.

Н.А.: Мы с детства. Приученные.

В.Г.: Да, часто. Конечно, не в неделю раз – раз в месяц ходим, такой возраст, когда уже... время не позволяет.

Н.А.: Ну, потому что хотели посмотреть его. Акунина почитали – решили посмотреть.

В.Г.: Забавно. Забавно.

Драматург: По каким критериям вы оцениваете спектакль?

Н.А.: Не знаю. Шоб хорошо был поставлен.

В.Г.: Шоб хорошо был поставлен.

Н.А.: Чтоб играли хорошо, чтоб любимые артисты, на которых надежды возлагаешь, были в этом спектакле задействованы. Много факторов.

В.Г.: Ну конечно, чтобы... и пьеса трогала как-то.

Н.А.: А вы знаете, я только что смотрела – ха-ха-ха – «Чайку», версию, ой, да я не помню, кто это. Додин?

В.Г.: Додин – ленинградский, не, Додин – ленинградский!

Н.А.: Нет, а здесь, а вот здесь, там – Харатьян играл, там... Вот, вы знаете, конечно, это беспредел. Ха-ха-ха. Ну там, эта, вся трактовка совершенно – вы не смотрели?..

Драматург: Нет.

В.Г.: Вот такие трактовки – вам надо было просто его посмотреть. Я не знаю – его, по-моему, просто там... Зрители даже к администратору ходили…

Н.А.: Претензии.

В.Г.: Претензии – да, и вообще, с привлечением. Такое – нет, такое нам не нравится. Пожалуй, теперь я уже не хочу смотреть Любимова. Хотя кумир, кумир.

Н.А.: Тех лет, да...

В.Г.: Юности, а щас это мне кажется уже совершенно...

Драматург: А вот я еще хотел спросить...

Н.А.: Ну, нам уже пора. Мы уже много...

Сцена вторая

Филиал Театра им. А.С.Пушкина, спектакль «Откровенные полароидные снимки». Драматург и Режиссер осторожно приоткрывают дверь в зал. На сцене артист Белый и артист Писарев. Последний изображает труп.

Артист Писарев (произносит текст Марка Равенхилла): Сделай, чтобы я кончил.

Артист Белый : Это ужас.

Артист Писарев: Я этого хочу.

Артист Белый мастурбирует металлический столб, символизирующий половой член трупа. Все рыдают.

Артист Белый: Это так х...во... Я это ненавижу. Вот это – все?

Артист Писарев: Все-все. Да.

Артист Белый: Должно быть больше, чем это. Что это? Это... животные. Отчего мы лучше, чем животные? Революция нас не спасает. Деньги нас не спасают. Любви нет. Хочу, чтобы было что-то еще.

Артист Писарев: Побыстрее. Побыстрее.

Артист Белый: Что это? Дети? Нас спасет это? Я не могу иметь ребенка. Х… с этими геями. Х… с этими мужчинами и с тем, что они друг с другом трахаются.

Артист Писарев: Вот хорошо. Ты хороший. Я тебя люблю. Я тебя люблю.

Артист Белый: Ты это говоришь, только когда я делаю это.

Артист Писарев: Ох, правда.

Артист Белый: Почему не можешь сказать это в другой раз?

Артист Белый отодвигается.

Артист Писарев: Не останавливайся.

Артист Белый: Почему ты говоришь «я тебя люблю», только когда чувствуешь, что оргазм скоро?

Артист Писарев: Потому что тогда у меня чувство, вроде того, о котором говорю.

Артист Белый: Хоть один раз.

Артист Писарев: Сука. Не оставляй меня так. Дай мне кончить. Дай кончить. 

Режиссер прикрывает дверь.

Режиссер: Скоро кончится...

Cцена третья

Филиал Театра им. А.С.Пушкина, «Откровенные полароидные снимки». Спектакль окончен. Выходят последние зрители. Режиссер и Драматург дежурят у выхода. Последними выходят Кассирша и Билетерша.

Билетерша: У меня это само по себе. Я родилась в театре, за кулисами Большого театра, и без театра просто не могу. Бывало так, я была еще школьницей, сделаем уроки и бежим – Малый, Большой, куда можно, где есть входные. Это уже жизнь. Понимаете? Когда я не работала в этом филиале – ходила часто. А сейчас... Мы живем в этом театре, с утра до ночи. Этот спектакль я смотрела. И не раз. И сейчас смотрела, на одной ноге стояла. И в следующий раз посмотрю. В первый раз он шокировал меня. Там много, мягко говоря, грубости. А потом, понимаете, раз вошла – не могу уйти, второй вошла – не могу уйти. И чем больше смотрю, тем больше нравится. Вчера, кстати, пришла бабулечка интеллигентная, солидная, я за нее переживала. Я ей: как вы? А она – я довольна, я получила удовольствие. (Шепотом.) Хотя спектакль с нецензурными словами – их там выше головы. И с откровенными сценами. А воспринимается очень хорошо.

Режиссер (Кассирше): А вы его видели?

Кассирша: Этот еще нет, собираюсь. Честно говоря, тематика меня не очень привлекает. Но интересно посмотреть, что делают люди, в том числе Серебренников. Его вещи я знаю, знаю и Марка Равенхилла. Я вообще люблю театр. Я люблю актеров, я увлекаюсь этим с детства. Я здесь работаю, потому что я просто люблю театр, это не моя профессия. Я, вообще-то, программист. Публика обычная, средняя, так скажем, заурядная – она хочет посмеяться, отдохнуть душой. Пусть это будет мелодрама располагающая – немножко человек поплачет. В театре ведь есть посмеяться над чем, есть отдохнуть на чем, есть, конечно, чем восхититься.

Билетерша: Вообще, вы знаете, во всем есть своя прелесть.

Авторы благодарят за помощь в сборе материала Руслана Маликова и Татьяну Копылову.