«Метастазы в печени выглядят как цветочная поляна»: работницы морга — о своей профессии

22 марта 2019 в 15:42
Фотография: Team Static/Getty Images
«Афиша Daily» поговорила с двумя женщинами, чья жизнь состоит из наблюдений за смертью и «общения» с мертвыми людьми. Патологоанатом и судмедэксперт рассказали, что считают самым жутким в работе с трупами, почему смерти не стоит бояться и на что похожи внутренние органы.

Патологоанатомы изучают ткани и органы живых людей, чтобы их лечащий врач мог поставить правильный и точный диагноз. Также они выясняют причины смерти пациентов — для этого им приходится погружаться во всю историю их болезни. Именно паталогоанатомам отправляют образцы опухоли, взятые у человека прямо во время операции, и тогда специалист должен максимально быстро определить ее характер и помочь хирургу принять верное решение.

Судмедэксперты тоже работают с мертвыми телами, но их специализация несколько отличается. Они изучают пациентов, погибших в результате убийства, падения с крыши, отравления психоактивными веществами, самоубийства и других случаев, приводящих к так называемой «неестественной смерти». Работа судмедэкспертов идет рука об руку со следственными действиями, а их заключения становятся доказательствами в судах и причинами для вынесения приговоров.

Екатерина Гончарова

Судмедэксперт, стаж — два года

Об основах профессии

У меня есть одна примета. Когда утром идешь на работу, нельзя думать: «Сейчас вскрою пару обычных трупов и сяду печатать». Сколько раз такое было: надеялась на простую задачу, а дают травму или убийство, с которыми возишься целый день.

Работу распределяют заведующие отделением, поэтому никогда не знаешь, что тебе достанется. Получив документы на труп и изучив, что от нас хотят следственные органы, я провожу вскрытие и выписываю медицинское свидетельство о смерти, куда вносится диагноз. В зависимости от того, какой труп достался, можно вскрыть нескольких и закончить довольно быстро — до 12–13 часов, а если случай сложный, с ним можно провозиться и два-три дня.

В работе помогает знание двух из трех китов медицины: патанатомии и патфизиологии. Но третий — фармакология — нами используется куда реже. Причины смерти, как правило, в судебной медицине ограничены: если смерть от заболевания, то чаще всего это заболевания сердечно-сосудистой системы или онкология, реже — болезни органов дыхания и пищеварения. Если травмы — это автомобильные аварии, падения с высоты, отравления различными веществами (от этанола до наркотиков). Любое из вышеперечисленного имеет свою морфологическую картину, видя которую при знании нормы диагноз поставить нетрудно. Конечно, бывают и сложные случаи, редкие заболевания, но всегда можно подойти к старшим опытным экспертам за консультацией или залезть в книгу.

Об отношении к смерти

Любой человек боится смерти, своей или чужой. Я больше боюсь смерти кого‑то из своих близких, а про свою не думаю. К смерти привыкаешь, нельзя не привыкнуть — ты просто ляжешь рядом, если будешь принимать близко к сердцу каждый случай. К тому же надо понимать, для чего мы это делаем: часто эксперт единственный, кто может ответить родственникам на вопрос, от чего умер их близкий человек, а также лицо, которое оценивает вред в случае травм и убийств, когда дело доходит до суда. И лучше не плакать над убиенным, а установить причину смерти, чтобы суд мог вынести приговор убийце.

Чем больше работаю, тем больше не смерти боюсь, а разочаровываюсь в людях. Лежит парень молодой — наркоман. Убийство случается по «синей лавке» в 90% случаев. И стоит оно того — в 35 лет умереть от передозировки и попасть в морг, вместо того чтобы радоваться жизни?

О начале карьеры и реакции родителей

Первый раз я попала в морг в 16 лет, когда училась на втором курсе медучилища. Преподаватель сводил нашу группу на вскрытие, и тогда, стоя у стола с ваткой нашатыря на всякий случай, я поняла, что работать в морге интересно: нужно много знать и понимать процессы, происходящие в организме. Тогда же решила, что буду вскрывать трупы, и поступила в университет СЗГМУ им. Мечникова только ради кафедры судебной медицины.

Еще когда я пошла в медицинское училище, мама говорила, что я и медицина — понятия несовместимые, но потом поняла, что мне это интересно, и поменяла свое мнение. Уже после поступления в университет на бюджет я сказала маме, что буду вскрывать трупы, и она заявила: «Ты мне столько денег сэкономила, учись!»

Мама не против того, что я работаю в морге. Говорит: «Помрем — и качественное вскрытие нам обеспечено».

Сестра вообще мной очень гордится, в детстве она любила особо назойливым родственникам на вопросы про будущую специальность отвечать, что станет патологоанатомом. Сестра очень уважает медиков и сочувствует им, так что за меня она рада.

Работа в клинической медицине сейчас очень неблагодарное дело: ситуация в здравоохранении оставляет желать лучшего, да и пациенты адекватностью не отличаются. Всякие сектанты, которые не дают переливать кровь, родители, отказывающиеся от прививок, просто алкоголики и наркоманы, которые нападают на врачей, — это происходит каждый день, только в СМИ не освещается. Куда выгоднее написать, что там‑то врач убил, отравил, не принял, не выписал лекарство, а на деле большая часть этих случаев оказывается пациентским экстремизмом. Одна моя подруга — педиатр, вторая — терапевт, и, глядя на них, я понимаю, что у меня работа не самая сложная. Эмоциональное выгорание в клинических специальностях куда быстрее наступает, чем у нас.

О жутком

Когда увидела труп на вскрытии в самый первый раз, почувствовала мандраж, но потом я быстро поняла, что бояться мертвых — пустое дело, бояться надо живых. Сейчас могу спокойно находится одна среди большого количества трупов, и у меня не возникает мысли, что меня кто‑то схватит. А ужастиков, кстати, боюсь.

Со временем даже на самый жуткий случай смотришь только как на определенный объем работы и обоснование диагноза, вне зависимости от причины смерти. Для меня жутко — гнилые трупы. Не из‑за запаха и вида — ну пахнет, принюхаешься. Однажды мне дали два гнилых трупа с одного адреса — пожилые муж и жена. Жена лежачая, муж за ней ухаживал, а потом упал и умер, и жена еще неделю беспомощная, лежачая больная, смотрела на его труп и сама медленно умирала, потому что не могла ни на помощь позвать, ни до кухни встать за едой или водой. С гнилыми трупами пожилых людей всегда так — страшная смерть в одиночестве. Кстати, родственники иногда возмущаются, почему нет точной даты смерти (в таких случаях трудно установить день смерти, часто ориентируются на месяц), но при жизни они сами не удосужились звонить хотя бы раз в день и узнавать, как бабушка или дедушка поживают.

Дарья Жуланова

Патологоанатом. Стаж — четыре года

Патологоанатомами становятся отличники и очень трудолюбивые люди, поскольку диапазон знаний должен быть всеобъемлющим. Нет ни одной области медицины, которой мы бы не касались. В Москве, например, достаточно много патологоанатомов, и они могут себе позволить углубиться в какую‑то одну сферу и заниматься преимущественно ее изучением. У нас такой возможности нет, так как на весь Пермский край всего 45 специалистов. Поэтому приходится очень много читать и изучать, спасает только доступ к большому количеству качественных книг и пособий, в том числе в электронном виде и на английском языке.

Смерть наших пациентов всегда наступает в больнице, она не носит криминального характера. Даже если человек умер во время госпитализации, но были получены травмы, приведшие к смерти, или имела место врачебная ошибка, его тело отправляется на вскрытие судмедэкспертам. И характер исследования ими тела будет уже другой: они должны будут описать каждую маленькую царапину или синяк на теле. Мы же более тщательно исследуем именно внутренние органы.

Еще один аспект нашей работы — окончание историй болезни. Чтобы поставить окончательный диагноз, необходимо изучить всю историю болезни пациента, иногда даже просмотреть его анализы и лечение за несколько лет. Затем мы изучаем материал, который забрали в процессе вскрытия. Суммируя всю полученную информацию, составляем окончательный диагноз, сопоставляем его с диагнозом лечащего врача и делаем заключение о совпадении или расхождении.

О рабочем дне патологоанатома

Рабочий день чаще всего начинается со вскрытий, для того чтобы, получив справку о смерти, родственники смогли успеть в загс за свидетельством. Затем занимаемся исследованием поступившего операционного материала, его вырезкой. Все, что по каким‑то причинам удаляется у человека, подлежит исследованию. Весь материал от пациентов, который мы изучаем, сначала фиксируется в формалине, затем заливается в парафин. После застывания на специальном аппарате делается срез толщиной в одну клетку. Получившиеся «стекла» мы ставим в микроскоп и изучаем строение органов для постановки диагноза. В сложных случаях мы консультируемся друг с другом и ставим диагноз коллегиально. При жалобах родственников или уголовном деле истории и образцы тканей могут быть переданы судмедэкспертам или экспертам из других городов.

Каждый день порядок этих действий меняется в зависимости от объема работы и расписания внутри отделения. Лично для меня самая большая сложность — уместить все в двадцать четыре часа. Практически никто из нас не работает на одну ставку, минимум две-три. Рабочий день официально заканчивается в 16.00, но никто так рано не уходит, потому что выполнить всю работу качественно за такое время не представляется возможным. Часть врачей совмещают работу в прозектуре (синоним к словосочетанию «патологоанатомическое отделение». — Прим. ред.) с преподаванием на кафедре в медицинской академии, потому что там работать тоже некому.

О приметах и профессиональных шутках

Шутки и приметы, как и в любой другой профессии, у нас есть, без шуток нам совсем нельзя. Нас очень часто не понимают даже наши коллеги — врачи других специальностей. Большинство шуток могут показаться бессердечными.

Например, есть такой анекдот: «От нашего стола вашему столу», — игриво значилось в записке от хирурга. Патологоанатом рассмеялась и закинула ногу на ногу».

Из примет обычно действует общемедицинская примета парных случаев: когда попадается сложный и редкий диагноз, в ближайшем будущем будет аналогичный.

Об отношении к женщинам

Сейчас в нашей профессии женщин процентов семьдесят, и всегда было достаточно много. Правда, как и в любой другой сфере деятельности, большинство открытий и научных работ принадлежат мужчинам. Пациенты и даже иногда коллеги из других специальностей очень удивляются, когда видят в морге множество молодых девушек. Женщинам, на мой взгляд, очень комфортно в этой профессии. Есть возможность отказаться от вскрытий при каких‑то обстоятельствах — например, во время беременности переводят на более легкий труд.

Но и предвзятое отношение к молодым специалисткам есть, хотя главное в нашей области — это знания и опыт. Добывать все это приходится самостоятельно и долго, но при наличии грамотных наставников становится легче. Я отношусь предвзято к тем, кто только пришел: ведь чем меньше ты знаешь, тем больше тебе кажется, что ты знаешь все.

О красоте мертвых тел и неприятных случаях

Еще со студенчества я относилась к телу как к работе. А сейчас у меня появилась способность абстрагироваться от того, что передо мной личность, чей‑то родственник. Стараюсь сконцентрироваться на заболеваниях, приведших к смерти, и формулировке диагноза. Но тела изнутри тоже бывают разными: часто — аккуратными и даже по-своему красивым; а некоторые тела испорчены самим человеком — едой, сигаретами, наркотиками.

Чем ближе органы к картинкам из атласов и чем меньше они обезображены заболеваниями и вредными привычками, тем лучше они выглядят. Но и патология бывает очень красивой. Метастазы в печени иногда выглядят как цветочная поляна, а некоторые камни из желчного пузыря очень похожи на полудрагоценные камни.

У нас в профессии для многих патологий есть официальные и при этом красивые названия: например, мускатная печень или глазурная селезенка.

Самое сложное — детские вскрытия, в детский морг я не пошла работать. Самый неприятный случай, который я видела, — внезапная смерть 20-летней девушки во время родов. Это была эмболия околоплодными водами — малопрогнозируемое осложнение, при котором околоплодные воды попадают в кровоток матери. Ребенок, к счастью, выжил.

О важности профессии

Я выбрала патанатомию, потому что не могла ограничить себя одной областью медицины, мне хотелось знать все. На мой взгляд, в нашей специальности меньше стресса, потому что нет общения с живыми людьми. А в медицину пошла, потому что считаю, что медицинские знания будет цениться в любой ситуации и в любое время. Ну и с точки зрения своей безопасности, лучше разбираться в собственном организме.

Наша профессия просто незаменима в некоторых случаях. Только после микроскопического исследования можно подтвердить многие диагнозы и начать лечение. Например, лечение рака не начинают без нашего заключения. Иногда прямо в процессе операции берется кусочек опухоли и срочно отправляется нам, мы даем ответ, и в зависимости от него хирурги решают, что удалить, а что оставить. А благодаря вскрытиям формируется статистика смертности, которая ложится в основу приоритетов развития здравоохранения и проведения профилактических мероприятий. Лечащие врачи приходят на вскрытия и сопоставляют симптомы, лечение и исход конкретного больного.

В морге мертвые учат живых.