Когда человек масштаба Принса неожиданно умирает в период очередного творческого ренессанса, то невозможно на скорую руку понять, что именно он нам всем оставил. Раньше обдумывать его наследие не приходило в голову: зачем обдумывать то, что постоянно меняется, пополняется, не существует в виде константы? Теперь сделать это по горячим следам не дает шок от потери. Нужна хотя бы какая-то пауза — а если ее не дают, то можно пойти четырьмя разными путями. Первый путь — рассказать о значимости Принса с точки зрения энциклопедии. Второй — обратиться к Принсу как к поп-культурной фигуре. Третий — рассказать о нем как о великом эксцентрике. Четвертый — передать его значимость через личный, эмоциональный опыт.
Первый путь — путь меломанов. Для него важно, что Принс — это, скорее всего, самый талантливый поп-музыкант XX века. Не «самый лучший», не «самый великий» или, что бы это ни значило, «самый главный» — а именно самый талантливый. Чудесный союз природы, воспитания и работы. Принс записал почти сорок собственных альбомов, некоторые — исключительно собственными силами, написав все и сыграв на всем. Почти все они как минимум очень хороши. Еще за десяток-другой пластинок — вышедших под именами его многочисленных протеже — он был ответственен почти от и до. Как правило, они тоже выходили прекрасными. Он умел играть на гитаре как бог. Умел сочинять музыку, в которой вместе сходились белые и черные американские традиции, и никогда не предавал собственную эстетику в ущерб моде, но был об этой моде осведомлен. Он мог сочинять и другую музыку — в его дискографии найдется и джазовый альбом, и запись балета, сочиненного в честь жены. Он знал, как дать идеальный концерт: сольно ли, с группой ли, Принс всегда играл три-четыре часа — так, чтобы вопросов не было, кто на самом деле батя. Если дело касалось музыки, то Принс мог все и умел все — и в сфере популярной музыки аналогов ему не подобрать.
Второй путь — путь культурологов-любителей. Для него важно то, что Принс отчасти придумал тот мир, в котором мы сейчас живем. Он был не первым, кто привнес в мейнстримовую музыку сексуальность и андрогинность, но первым, кто мыслил о них с совершенно неконвециональных позиций, игнорируя нормативность гендерных ролей. В составах его групп 1980-х на первых ролях, в качестве солистов и вокалистов, фигурировали женщины — Венди Мелвоин, Лиза Колман, Шейла Э. — что тогда было просто-таки триумфом равноправия. Он стал первой суперзвездой, активно боровшейся со своим собственным лейблом — чем впервые в мейнстриме поставил вопрос о необходимости лейблов вообще. Он постоянно нарушал каноны индустрии звукозаписи, выпуская не поддававшиеся тогдашним методам маркетинга альбомы вроде 3-часового «Emancipation» или «The Black Album», состоявшего из практически пародийного синтезаторного фанка.
Третий путь — путь тех, кто ценит институт знаменитости да и поп-культуру вообще. Принс всегда был чуть не от мира всего. О его личной жизни известно крайне мало. Он годами не высовывался из своего особняка в Миннеаполисе, где периодически устраивал вечеринки, на которых сам и играл до пяти утра. Он был cвидетелем Иеговы и выступал против однополых браков. Он страшно верил в силу копирайта, заставляя своих представителей маниакально отслеживать нелегальные ролики с его музыкой на ютьюбе. Его чувство стиля было филигранным — но одновременно и каким-то неземным: весь этот фиолетовый цвет, все эти постоянные смены причесок, все эти трости, которыми он так увлекся в последние годы. О нем, в конце концов, ходили десятки поразительных историй: о том, например, как он позвал Кевина Смита снимать документальный фильм, или о том, как он катался на роликах с Квестлавом. В конце концов, он порой со всей серьезностью писал просто возмутительные тексты, которые вряд ли возможно принимать надлежащим способом: «В первый день Бог сотворил море./На седьмой день он создал меня». Жизнь Принса в силу его извечной скрытности не так хорошо изучена, как многим хотелось бы, но понятно одно: это был эксцентрик мирового уровня. Не надо удивляться, если вы вдруг узнаете о нем что-нибудь еще более эксцентричное.
Четвертый путь — путь всех остальных. Рискну предположить, что большинство из тех, кто Принса искренне любит, не думает про то, что в песне «When Doves Cry» нет баса, песня «If I Were Your Girlfriend» представляет собой пример радикального гендерного амбигуитета, а альбом «Rainbow Children» основан на опыте учения свидетелей Иеговы. Зато они прекрасно знают, что Принс — тончайший и точнейший мастер настроения. Его песни охватывают весь спектр эмоций: от полнейшего безумия («Letʼs Go Crazy») до бесконечной боли («Nothing Compares 2 U»), от апатичной меланхолии («Sometimes It Snows in April») до животной страсти («Kiss»), от страха за будущее («The Cross») до веры в него («1999»). Принс как мало кто из других великих поп-музыкантов умел не просто поймать определенное настроение — он лучше очень многих умел показать многогранность жизни. Ни один его альбом нельзя с полной уверенностью назвать «оптимистичным» или «мрачным», «жизнерадостным» или «депрессивным» — более того, иногда нельзя дать подобное определение отдельным его песням.
Парадокс: притом что сама суть Принса объясняется несколькими доводами, каждый из которых друг друга дополняет, понять ее до конца невозможно. Он очень много в себя вместил. Пожалуй, другого человека, в котором маниакальный трудоголизм уживался с запредельным количеством чудачеств, а искусное понимание человеческой природы — с полным отсутствием видимой эмпатии, сложно себе представить. Жизнь Принса нельзя до конца декодировать и нельзя, разложив по фрагментам, собрать в цельную картину. В каком-то смысле — это лучшая жизнь из всех возможных.
Как пел герой его песни «I Would Die 4 U»: «Iʼm not a woman./Iʼm not a man./I am something that youʼll never understand».