Австралийский комик о кофе, фейсконтроле «Симачева» и клубе «Член»

Фотографии:
Егор Слизяк
12 февраля 2016 в 12:20
Стивен Харрис – артист необычного жанра: он приезжает в незнакомый город, пишет о нем тексты в духе Гришковца и читает их со сцены. В Москве он выступил в «НИИ», встретился с Норштейном, а также попытался разобраться в культурных предпосылках свободного доступа к вайфаю.

Стивен Харрис

Он же Magic Steven

Откуда: Мельбурн, Австралия

Чем занимается: поэт, комик, свободный художник, подробнее — см. magicsteven.net


Скажу сразу: я не поэт, но так и не придумал, какими словами можно назвать то, чем я занимаюсь. Как-то я участвовал в большом шоу в Австралии перед толпой в 3000 человек — читал записи из своего блокнота, как и в «НИИ». После этого ко мне подходили люди и говорили: о, так это вы тот поэт? А другие называли комиком. Никто не знает точно, что же я делаю. Многие думают, что я поэт, потому что только поэты что-то читают из своего блокнота, но я не очень понимаю поэзию и едва ли смогу вспомнить стихи, которые мне нравятся.

Газет я тоже не читаю: мне кажется странным, что журналисты так уверены в том, будто все на свете знают. Если я журналист, то такой, который не разбирается в происходящем. Обычно я приезжаю в новый город, гуляю по нему без всякой цели, записывая детали моего опыта. Кроме того, у меня очень плохая память. Знаете, всем почему-то кажется, будто они знают, что делают, а меня всегда интересовало, почему люди так уверены, будто жизнь имеет смысл. Вот откуда корни моей наивности — и в ней есть определенная форма искусства.

Пока я был в Москве, люди много говорили о вещах, мне совершенно непонятных, — о санкциях и Украине. Я мало знал о России, у меня была только одна знакомая русская семья, которая эмигрировала в Англию давным-давно, успела даже поменять фамилию и теперь не любит вспоминать о корнях. Как бы то ни было, мне повезло: я встречал в основном людей искусства, они все показались мне очень интеллигентными и умными. Я побывал в гостях у Юрия Норштейна, и он говорил со мной о важности философии и цельности в своей работе. Я купил у него два постера. На одном из них изображена лошадь, потому что мне очень нравится, как заканчивается «Ежик в тумане». Один мой русский друг сказал мне, что, когда смотрел этот мультфильм в детстве, с ним обычно случались панические атаки. Хорошо, что я посмотрел его в двадцать лет: панических атак у меня тогда уже не было. Я подумал, что «Ежика» можно смотреть бесконечно, до того у него прекрасная форма: он сделан так тонко, что даже не понимаешь, как именно. Мне нравится идея Норштейна о том, что нужно позволить вещам идти своим чередом, и тогда все встанет на места. Ежик борется, борется, борется, а потом сдается и волшебным образом попадает именно туда, куда хочет. Я пытаюсь заставить себя жить таким же образом — хотя, конечно, не всегда получается.

Москва отличается от Европы, и дело в людях. Я встретил массу приятных персонажей, но у меня не получается читать людей. Например, парень в самолете вел себя так, будто я его сильно раздражал. А потом самолет взлетел, он хлопнул меня по плечу и предложил жевательную резинку. Мне объяснили, что ваша страна долго была закрыта, вы все оказались замкнуты на себе, а потом, когда границы открылись, оказалось, что русские разучились общаться с миром — просто забыли, что нужно делать, как вести себя. Иногда я чувствую себя похожим образом: мне тоже бывает трудновато общаться.

Интересно, что у вас во всех кафе вайфай без пароля. Я спросил — почему, и в ответ я услышал, что у России открытое сердце. Иностранцу у вас может показаться, что все дешево, хотя я был и в дорогих местах. В «Симачев» меня, например, не пустили. В «Молоко» я сходил, а еще зашел в «Кофеманию». Меня удивило, кстати, что там не было интернета. Я пытался понять, почему такое дорогое место не сделало себе вайфай, — может быть, им неинтересны туристы вроде меня, у кого телефон не поддерживает 3G? А вот логотип с открытой дверью в чашке мне понравился. После того как я выпью кофе, чувствую, как в голове открывается какая-то дверь. Вчера ночью друзья отвели меня посмотреть Красную площадь, а потом мы зашли в роскошный супермаркет — в ГУМ. Выпили содовой с сиропом, потом сходили попробовать грузинскую кухню. Она могла бы быть так же популярна во всем мире, как итальянская, — она имеет большой потенциал, потому что все блюда можно приготовить легко, и получается вкусно.

В Москву я приехал для того, чтобы читать свои тексты в клубе «НИИ», и после моего выступления многие сказали, что я совершенно не заметил темную сторону Москвы. Но кое-что со мной случилось. Поздно ночью мне пришлось ловить такси на улице, хотя друзья предупреждали меня, что этого делать не стоит, — и водитель требовал 2000 рублей за короткую поездку. В дело вмешалась служба отеля, которая позвала охранников. Закончилось тем, что таксист уехал без денег, хотя я пытался дать ему 500 рублей. Все остальные москвичи мне очень понравились. Я поинтересовался у подруги, все ли в России такие милые, а она мне сказала — нет, хотя все, с кем она меня познакомила, были приятными. Мне нравится, как вы живете, — можно позвонить другу в 2 утра и позвать его гулять всю ночь. У меня в Москве непрекращающийся джетлаг: гуляю по ночам и сплю весь день. Как-то я выбрался на завтрак, но выглядел до того несчастным, что женщина в отеле участливо спросила меня, что случилось, и предложила кофе.

Я заметил, что в Москве много красивых женщин и много романтичных пар. Видел мужчину, который нес сумки за женщиной, взасос целовавшиеся пожилые пары, видел много нежности — и это удивительным образом противоречило моим ожиданиям от города. Вы очень открыты, легко заводите знакомства: как-то у метро к моей подруге подошел юноша и попросил сигарету — а она так запросто отдала, как будто между ними было понимание, что в этой стране каждый готов одолжить сигарету незнакомцу. На «Площади Революции», где есть специальная статуя, которую все трогают, мы говорили о коммунизме. Моя подруга объяснила мне, что метро создано для простых людей, чтобы они чувствовали себя счастливыми, как если бы жили во дворце. Я спросил ее: так коммунизм — это хорошо или плохо? Мне понравился ее ответ: коммунизм бывает разный, но не обязательно судить о нем только по внешним проявлениям. Иногда он просто дает ощущение солидарности.

Тексты Стивена Харриса

Прочитанные им со сцены в клубе «НИИ» 31 января 2016 года

Дорога к кафе

Я проснулся днем, оделся и вышел.
Улица снаружи моего отеля была огорожена красно-белой лентой.
Там стоял человек в красной куртке и желтом шлеме.
Он охранял этот участок дороги.
С крыши отеля другой человек сбрасывал снег на улицу и использовал для этого огромную лопату, ручка которой могла становиться больше и меньше.
Снег издавал приятный звук, когда падал на землю.
Я заметил, что на площади напротив отеля стволы деревьев были покрыты лампочками — синими и белыми.
В Австралии мы называем их «сказочным светом». Интересно мне было бы знать,
как их называют здесь.
Пока я шел вперед, люди разговаривали друг с другом по-русски.
Они шли медленно, смотрели себе под ноги, чтобы не поскользнуться на ледяной мостовой.
Мне стало понятно, что я обязательно поскользнусь и хотя бы раз упаду за то время, пока я здесь.
Надеюсь только, что серьезно не пострадаю, — подумал я — у меня уже есть одна сломанная рука.
Я шел по улице, смотрел на людей и думал,
позволяют ли они воде вести их за собой или пытаются с ней бороться, потерянные в тумане.
Но я не знал, как спросить их об этом.
Все были одеты тепло и носили шапки.
Кругом стояли огромные елки, наряженные к Рождеству, хотя был конец января.
Я не верю в Бога, но там, откуда я, считается дурной приметой оставлять их наряженными так долго.
Здесь дела обстоят иначе.

Вечер в клубе

Вечером я встретил друга моего друга.
Мы пошли на открытие выставки.
А потом он предложил сходить посмотреть, что происходит в «Науке и искусстве».
«Наука и искусство» — это бар, но так он называется только по-английски.
А по-русски… он называется «НИИ-ИИ-ИИ».
Я спросил его про рождественские деревья, расставленные по городу, и он мне объяснил, что Рождество здесь ни при чем.
Это связано с Новым годом, а русское Рождество отмечают совсем в другой день — 7 января.
Внутри «НИ-ИИ-ИИ» оказалось тепло и приятно. Было еще рано, так что почти никого и не было.
Рядом со входом в бар стоял стол для кикера. Какие-то люди пришли и начали играть.
Один из них крутил ручки очень быстро, легко играя своими маленькими футболистами,
о чем я решил заметить моему другу, — я сказал, быстрая игра, на самом-то деле, не такая плохая стратегия.
А друг мне ответил, что это против правил, — в настоящем футболе мяч не может лететь так быстро.
Трое совсем молодых ребят зашли и сразу же пожали нам руки.
Я спросил своего друга, знакомы ли они.
Он улыбнулся и сказал, что нет.
Неужели так принято в Москве? Здороваться со всеми незнакомцами?
На самом деле — нет, все дело в том месте, куда мы пришли.
Он сказал мне, что за пределами «НИИ-ИИ-ИИ» ему трудно знакомиться с новыми людьми.
<...>
А еще он сказал, что место называется «НИИ-ИИ-ИИ»,
но многие люди называют его «Член», что значит пенис.
И многие говорят друг другу, что идут «в пенис».
Я спросил его, почему так,
а он мне ответил, что никто не знает — так просто заведено.

«Симачев»

Той же ночью другой русский друг посоветовал мне пойти в бар «Симачев» — он сказал, что я смогу увидеть там интересных людей, в том числе звезд.
Я подумал, что это было бы интересно, и спросил, легко ли будет туда попасть.
Ему показалось, что это несложно.
И вот теперь я иду туда.
Я что-то слышал про фейсконтроль, который существует в Москве, но я не знал, что это такое.
Я подошел к «Симачеву» и увидел, что у входа стоят двое крупных мужчин.
Я снял шапку и браслет.
Я надеялся, что с лицом у меня все в порядке.
Извините, вход только по спискам, — сказал один мужчина.
Он не говорил по-английски, и к нам пришел еще один мужчина.
Он пил пиво и помогал переводить.
Охранник сказал мне: «Извини. Это не значит, что с тобой что-то не так».
Я сказал, что приехал из Австралии, что я писатель, пишу про Москву.
И в тот самый момент несколько русских мужчин подошли к нам, пожали ему руки и легко попали внутрь.
Охранник сказал мне, что это место для тех гостей, которые приходят сюда каждую ночь.
И я ушел.