— Ты учился в Стокгольме, а потом три года работал в люксембургском бюро Beng. Свое бюро ты создал сразу после этого?
— Все происходило параллельно: я делал проекты в Люксембурге, и коллеги помогали мне создавать бюро в Москве. Это было интересно и нам, и люксембуржцам: для них это развитие рынка, для нас — колоссальный опыт. Мы выиграли конкурс на проектирование большого спортивного центра в Европе, я участвовал в его реализации напрямую. Мне тогда было 22 или 23 года — в таком возрасте довольно сложно получить опыт работы с европейским качеством, подходами, нормами. В Москве мы тогда не могли получить такой проект: нужно было нарабатывать портфолио. Мы изначально пытались получить более крупные проекты, чем квартиры или небольшие интерьерные объекты, — искали общественные здания, жилые дома. Оглядываясь назад, могу сказать, что это было достаточно наивно.
— Почему ты вернулся в Россию?
— У меня появилась реальная практика реализации объектов в Европе, я изучил их подход. При этом творчества, которое мне было интересно, там было тяжело достичь. Это была прикладная, функциональная архитектура. Потом мы много лет обменивались опытом и сотрудничали с Beng. Но в России, как оказалось, больше и возможностей, и доверия к архитектору как автору.
— Начало вашей работы десять лет назад совпало с изменениями в отечественной архитектуре. Институализировалась Новая Москва с Собяниным, Капковым, Кузнецовым и институтом «Стрелка». Как это на вас повлияло?
— Десять лет назад в Москве по инициативе главного архитектора Сергея Кузнецова начала проходить куча архитектурных конкурсов. Это давало азарт, формировало новую повестку и доверие к молодым архитекторам. Мы получили возможность проявить себя в начале карьеры, попасть в информационное поле и так получать заказы.
— Какие проекты вы уже успели сделать?
— Большинство наших проектов реализованы в Московской области. Мы начали с коммерческих заказов — общественных зданий, торговых и спортивных центров. Параллельно работали с государством, нарабатывали репутационный багаж. Наши проекты подсвечивались в Главархитектуре области, там видели, что мы можем делать красиво и находить интересные решения. И нас попросили спроектировать интерьеры для пяти перинатальных центров. Это большая программа губернатора Московской области: множество старых родильных домов перегруппировывали в большие современные центры, их строили в Наро-Фоминске, Раменском, Сергиевом Посаде, Щелково и Коломне. Было важно сделать их не депрессивными, а светлыми и просторными. Думаю, мы справились, этим мы занимались два года. Сделали два типовых проекта, а потом ездили в города и контролировали реализацию. Это был непростой, но очень интересный опыт.
После этого мы участвовали в конкурсах, которые организовывало правительство Московской области. Делали типовые библиотеки, стараясь донести наше представление о красоте. Чтобы проекты создавались не просто потому что так надо, а чтобы это была эмоциональная архитектура.
— Самый известный ваш проект — это музей «Зоя». Как случилась эта история?
— Запрос на создание музея отправили нескольким архитекторам, которые так или иначе уже проявили себя в Московской области. Мы предложили концепцию, она всем понравилась, и нас позвали участвовать в ее дальнейшей проработке.
Мы решили сделать нейтральное масштабное здание, которое притягивает людей зайти и подумать о чем‑то своем. Оно не выполнено в форме звезды и не раскрашено в зелено-красные оттенки.
— Это удивительный случай: музей заинтересовал широкую аудиторию именно архитектурой. Туда были паломничества людей, которые хотели сфотографироваться или снять тикток. Как ты к этому относишься?
— Такое зачастую бывает, когда делаешь интерьеры ресторанов: люди смотрят по геотегу, как можно сфотографироваться в зеркале. Для музея, естественно, такого запроса не было. Это просто стечение обстоятельств — у нас получилось сделать красиво и гармонично. К тому же новые музеи появляются не так часто. А «Зоя» построена в поле, так что тут множество точек и перспектив для съемки, рядом ничего нет. Думаю, большая часть людей, которые приехали пофотографироваться, зашли в музей и узнали что‑то новое для себя. Мне кажется, музей от этого только выиграл.
— Для вас этот проект стал трамплином?
— Это большая удача. Когда мы начали делать этот проект, мне было 30 лет — не знаю, где еще в мире молодой архитектор мог бы заняться объектом такого рода. Мы получили премии, в соцсетях появилось огромное количество фотографий, в музей приехало множество людей. Нам это, конечно, придало уверенности, о нас узнали. Схожие запросы приходят не так часто, но к нам стали обращаться частные заказчики, после того как увидели музей, — даже если они хотели просто построить себе дом. За счет этого проекта увеличилось доверие к бюро.
— Что сейчас происходит в архитектуре в свете последних событий?
— Первое время, конечно, был шок. Часть проектов, связанных с культурными институциями, заморозилась. Часть из них уже потихонечку возвращается к прежним обсуждениям и договоренностям. Какие‑то проекты отвалились, потому что заказчик хочет быть уверен в завтрашнем дне. При этом появились новые — есть те, кому в нынешних условиях комфортно, сейчас мы работаем над рядом общественных проектов. Также мы продолжаем сотрудничать с театрами, это чаще интерьерные истории, но с архитектурными решениями — как, например, в «Современнике». Есть перспектива работы с другими московскими театрами. Нам всегда это было близко.
Также есть ряд частных заказов — мы делаем дома. Участвуем в конкурсах, есть несколько интересных проектов, связанных с реконструкцией старого фонда в Москве и Московской области. Конечно, глобальные проекты, которые нуждаются в хорошем инвестиционном поле, встали на паузу.
У нас есть опыт, насмотренность, образование — мы можем по чуть-чуть менять пространства вокруг людей.
— Сейчас в разных индустриях говорят о том, что для молодых талантов в России нынешняя ситуация может стать временем возможностей. Что ты об этом думаешь?
— Кризисы всегда способствуют появлению чего‑то нового. Я надеюсь, что так или иначе мы не замкнемся в своей собственной среде. Да, уход иностранных звезд, может быть, породит новые проекты, созданные отечественными архитекторами. Надеюсь, это не окажет негативного влияния на их качество.
— Ты вскоре начнешь преподавать в архитектурной школе МАРШ. Насколько сейчас важны новые формы в образовании?
— Очень важно менять подходы к архитектурному образованию. Нельзя все время учиться у одного преподавателя — иначе ты выйдешь его подмастерьем и будешь всю жизнь работать в его бюро. Нужно перестраиваться: например, сначала поучиться в МАРХИ, где образование академическое, потом в МАРШ с ее более нестандартными подходами.
— Каким ты видишь свое будущее?
— У нас есть возможность делать то, что нам нравится, то, что мы любим. Мы можем выбирать проекты, которые нам интересны, и не цепляемся за каждую заявку. Стараемся привносить дополнительные смыслы и красоту. Надеемся и дальше это делать, потому что заказы поступают.
