Онажды Сталин охотился в лесу и набрел на куропаток: на ветке сидели ровно 24 птицы, а патронов у генералиссимуса было только 12. Он ни разу не промахнулся, убив половину куропаток, а потом вернулся в город, взял еще патронов, снова нашел то дерево и застрелил оставшихся. Этот случай Сталин рассказывал ближнему кругу, в котором никто не решился возразить вождю или подвергнуть сомнению рассказанную им байку. Лишь один Хрущев осмелился усомниться вслух, и это стало началом новой эпохи. Свободомыслия, гуманизма, десталинизации? Нет-нет, всего лишь той, где чувство юмора потеряло смысл. Ведь никто, включая Хрущева, не услышал в словах Сталина шутки.
Звезда Пражской весны, жертва советской цензуры, политэмигрант, многократный кандидат на литературную Нобелевку, удостоенный чести прижизненного ПСС в «Плеяде» (это как если бы Сорокина издали в «Литературных памятниках»). Все это — недавно отметивший 85-летие французско-чешский классик Милан Кундера, не только автор нескольких потрясающих романов, но и создатель собственной теории романа как высшего проявления европейской мысли и духа — от Сервантеса и Рабле до Музиля и Рушди. Забавно, что этот адепт крупных форм достиг высшей виртуозности в самой миниатюрной: Кундера — гений анекдота. На нем и строятся буквально все его книги, начиная с «Шутки» и заканчивая новейшим романом (точнее, мини-романом, 140 страниц крупным шрифтом) «Торжество незначительности». Его героями стали четверо современных парижан, а также Сталин, Хрущев и Калинин. Одни — рассказчики анекдотов, другие — их герои.
В своей первой за долгое время крупной прозе Кундера обходится без сюжета (хотя сюжетов, спрятанных между строк, масса). Ему хватает ситуаций и образов. Например, на вечеринке в честь дня рождения одного из персонажей под потолком невесть откуда появляется перо, которое парит в воздухе и не торопится опускаться. Тогда все гости один за другим задирают головы и, как завороженные, следят за пером, отрицающим закон всемирного тяготения. «Торжество незначительности» — такое же зависшее между небом и землей невесомое и необъяснимое явление, исполнение давней мечты писателя о книге, в которой не было бы ни одной фразы, написанной всерьез. Сталин здесь охотится не только на куропаток, но и на ангелов (вот откуда перья), а родной город Канта отнюдь не случайно получает имя всесоюзного старосты, страдавшего от недержания мочи.
Когда-то исследовавший невыносимую легкость бытия писатель увлекся чем-то диаметрально противоположным: парадоксальной тяжестью той ни к чему не обязывающей жизни, которую ведет так называемый цивилизованный мир (став его гражданином еще в 70-х, Кундера продолжает смотреть на него со стороны со смешанными чувствами восхищения, презрения и любви). Его герой ходит день за днем в Люксембургский сад в надежде попасть на выставку Шагала, но каждый раз, увидев огромную очередь, разворачивается и уходит — гулять по аллеям ему нравится больше, чем пытаться прикоснуться к искусству в потной толпе других ценителей возвышенного. Возможно, завтра очередь уменьшится? Но она с каждым разом все длиннее. Точно так же в толпе литераторов, встроенных в уютную иерархию современной культуры, Кундера одинок и свободен, как прогульщик-нонконформист, ставящий под вопрос самое очевидное и способный рассмотреть в нем невероятное.
Алену, Шарлю, Рамону и Калибану не угрожают советские танки, их не могут выгнать с работы или выслать из страны — но они полны той же смутной тревоги, что все герои чешских книг писателя. Это чувство неистребимо, как тоска по исчезнувшим родителям. Мать Шарля умирает, и ее болезнь отзывается в судьбе другого персонажа — именинника, симулирующего рак, чтобы вызвать к себе симпатию и сочувствие. Мать Алена бросила его, когда ему было десять лет, и теперь он беспрестанно выдумывает истории о ней: о том, как та хотела покончить с собой во время беременности, о случайности своего появления на свет, о принадлежности к армии «извиняющихся», просящих прощения у всех и за все, без вины виноватых. Атеист Кундера не чужд метафизике и на свой лад заговаривает о первородном грехе. Его печать на теле каждого — обнаженный пупок, эротический символ XXI столетия, в равной степени возбуждающий и нейтральный.
Пуповина, связывающая «Торжество незначительности» с другими, более масштабными и знаменитыми книгами Кундеры, невидима, но ощутима. Метафоры, едва успеешь ощутить их аромат, развеиваются, как аромат драгоценного арманьяка, бутылку которого нечаянно разбил неловкий Калибан. Да ведь этот текст, по сути, еще одна «Книга смеха и забвения». Подводя итог постмодернизму, Кундера прощается с тем столетием, которое принесло ему боль и славу, а напоследок перечеркивает гротескно-страшную историю, сводя ее к анекдоту. В нем никем не узнанный Сталин в старой охотничьей куртке гуляет по Люксембургскому саду, а Калинин пристраивается за памятником Екатерине Медичи, чтобы справить малую нужду.
Издательство
«Азбука», Москва, 2016, пер. А.Смирновой