Чтение на выходные «Разговоры с Пикассо» Брассая

В ту пору «странная война» уже перестала быть забавной: Париж, который мы любили, наводнили люди в зеленых мундирах и «серые крысы», а флаги со свастикой реяли над каждым государственным учреждением и большими гостиницами, где обосновались гестаповцы и люди из комендатуры. В этом Париже не было ни такси, ни сахара, ни шоколада, ни вкусных булочек, зато появились ревень, брюква, топинамбур и сахарин. Париж стал городом бесконечных очередей и пропусков, комендантского часа и радиоглушилок, пропагандистских газет и фильмов, а немецкие патрули, желтые звезды, сигналы воздушной тревоги, облавы, аресты, объявления о казнях воспринимались как нечто обыденное... 

В начале войны Пикассо попытался работать в Руайяне — там, на вилле «Вольер», он прожил почти год. Трижды ездил в Париж за красками, кистями, холстом, бумагой... Следующим летом у него на глазах в город вошли немецкие войска. А 25 августа Пикассо окончательно перебрался в столицу. В оккупированный Париж, где даже для него жизнь была суровой. Бензина, чтобы заправить машину, не было, угля, чтобы протопить мастерскую, тоже. 

Как и все, он был вынужден принять суровые условия оккупации, стоять в очередях, а чтобы добраться с улицы Боеси на улицу Гранд-Огюстен, спускаться в метро или лезть в битком набитый, редко ходивший автобус. А то и вовсе проделывать этот путь пешком. Почти каждый вечер его можно было видеть в «Кафе Флор», где было тепло и собирались друзья — там он чувствовал себя как дома и даже лучше, чем дома. Чаще всего мы с ним встречались именно там. В 1942-м, устав от ежедневного хождения между правым и левым берегом, он решил окончательно обосноваться на улице Гранд-Огюстен. Купил электрические калориферы, бесполезные из-за частых отключений электричества, потом раздобыл газовые обогреватели, тоже бесполезные — по той же причине.

С головой уйдя в работу, он постепенно сокращал свои походы на Сен-Жермен-де-Пре. «Период посиделок в кафе» заканчивался. Он длился восемь лет... 

И вот я прихожу в дом No 7 на Гранд-Огюстен, счастливый от того, что увижу Пикассо в его новом жилище. Со времени моего последнего посещения здесь кое-что изменилось: парадный вход заколочен, мы поднимаемся на «чердак» по узкой винтовой лестнице с истертыми, расшатанными ступенями, и царящая вокруг темнота наводит на мысль о башне собора Парижской Богоматери. Взбираемся еще выше, оставив позади вывеску «Ассоциация судебных исполнителей Сены», владельца здания. Карабкаемся в потемках вверх, пока не видим громадные буквы ЗДЕСЬ, начертанные Пикассо на куске картона, указывающего на кнопку звонка.

Дверь открывает Марсель, водитель. Долгие годы он исполнял в доме Пикассо роль «прислуги за все» и доверенного лица хозяина. Ставил картины в рамы, развешивал их, готовил ящики, упаковывал, распаковывал, отправлял... Протиснувшись между растениями в кадках, я захожу с черного входа в прихожую, все углы и закоулки которой, все кресла и длинные столы завалены книгами, каталогами, письмами, фотографиями... С каждой отправкой и поступлением почты здесь нарастали новые бумажные сталагмиты... Первая картина, которую видишь в проеме двери, ведущей в мастерскую, это Матисс: большой натюрморт с апельсинами и бананами, написанный еще до Первой мировой войны. Рядом — маленький Таможенник Руссо: «Вид парка Монсури», с высокими тополями и крохотными фигурками в черном...

Огромную комнату с колоннами заполняет множество скульптур, многие из них мне хорошо знакомы по Буажелу... Но я испытываю неприятное чувство: тамошние запомнились мне ослепительно белыми, а здешние казались какими-то темными и как бы уменьшились в размерах... Они все были отлиты в бронзе! Я вспомнил, что Андре Брессон хвалил Пикассо за то, что тот «не тратит лишних усилий», не слишком отделывая свои творения, поскольку работает с недолговечным гипсом! Так на какие же ухищрения пришлось пускаться автору, чтобы добыть себе такое количество металла в тот момент, когда оккупанты поснимали с постаментов все бронзовые памятники Парижа, Франции и Наварры и посдирали в бистро столешницы не только цинковые, но и медные, чтобы переплавить их в металл, идущий на производство пушек? (Вопреки распространенному мнению большинство статуй, снятых с постамента, вовсе не были переплавлены в пушки... Они понадобились Арно Брекеру, протеже Гитлера, официально признанному скульптором Третьего рейха, для изготовления его гигантских монументов. — Прим. переводчика) Некоторые отливки с гипсовых изваяний были сделаны для выставки в Нью-Йорке. Но откуда же взялись остальные? Передо мной полсотни новых бронзовых скульптур, десятка два из них очень больших размеров... Я все еще мучился этой загадкой, когда вошел Пикассо — в шортах и полосатой майке без рукавов. В этом наряде он был похож на ярмарочного борца, готового сойтись в схватке с соперником: дружески обняв, он вонзил в меня свой черный взгляд. 

ПИКАССО. Скажите мне правду! Мы с вами не виделись какое-то время... Я изменился, да?.. Посмотрите, что стало с моими волосами... Когда мне попадаются на глаза мои прежние портреты, меня просто оторопь берет... Почему вы не приходили так долго? Это нехорошо с вашей стороны... Да нет же, вы меня совсем не стесняете... Я ведь теперь не хожу в кафе, и мне приятно, когда друзья приходят ко мне; я не хочу терять с ними связь... Я устроился так: по утрам — друзья, а вечером и ночью я работаю... У меня теперь хорошая подсветка, и я довольно часто пишу по ночам... Ну так вот зачем я вас пригласил: один издатель предложил мне выпустить альбом моих скульптур. И хотел навязать мне своего фотографа. Но я отбился. Настоял, чтобы снимали вы... И буду счастлив, если согласитесь... Мне нравятся ваши фотографии... Тут недавно сфотографировали кое-что из моих новых скульптур, и получилось так себе... Я вам покажу... Где эти фотографии?

Сабартес и Марсель принимаются их искать, Пикассо тоже подключается к поискам... «Ведь они же были здесь, в этой куче, еще вчера. Я их видел собственными глазами. И специально оставил сверху...» — недоумевает Пикассо. Все судорожно роются в грудах бумаги. Наконец фотографии находятся: они оказались погребены под лавиной новых поступлений.

ПИКАССО. Посмотрите... Мой «Череп» похож на орех... Можно было бы сделать как-нибудь по-другому. А вы как думаете?

Мы смотрим и мои старые фотографии, сделанные с его скульптур.

ПИКАССО. В гипсе они были гораздо красивее... Раньше я и слышать не хотел о том, чтобы отливать их в бронзе... Но Сабартес постоянно твердил: «Гипс — материал недолговечный... Тебе надо что-то более прочное. А бронза — это навсегда...» Это он все подталкивал меня к металлу. И в конце концов я сдался... Ну, что скажете?

БРАССАЙ. Да, некоторые из них потеряли от такой замены... Особенно ваши монументальные головы... Их изогнутые поверхности, гладкие и одноцветные, оказались как бы разъеденными бликами и бугристостью бронзы. Я представил, как бы они выглядели в мраморе, белом или розовом. Мне кажется, искажений было бы меньше. Но как вам удалось отлить столько бронзы?

ПИКАССО. Это целая история... Несколько верных друзей ночью перевезли гипсовые скульптуры на ручных тележках в литейные мастерские... Но еще более рискованно было везти их обратно, уже в бронзе, под носом у немецких патрулей... «Груз» пришлось тщательно закамуфлировать... 

Мы осмотрели новые скульптуры. Меня удивило их количество...

ПИКАССО. Со времен Буажелу я немного забросил скульптуру... А потом у меня вдруг снова проснулся интерес... Все это я сделал за последние три года, во время оккупации... Поскольку я не мог уезжать из Парижа, пришлось превратить в скульптурную мастерскую свою ванную — единственную теплую комнату в этом громадном бараке... И большинство из них я сделал там... Есть и другие: маленькие бронзовые изваяния в стеклянном шкафу и те, которые я не смог отдать в отливку в мастерскую: она находится тут, неподалеку, во дворе, рядом с рестораном «Каталан»... Изделия из гипса, которые вы видите здесь, самые последние... Вот этого крупного парня я вылепил в феврале...

И Пикассо указывает на «Мужчину с ягненком», скульптуру двухметрового роста, возвышающуюся надо всем, что есть в помещении... Нагая фигура с круглой лысой головой, крепко стоящая на длинных худых ногах; угрюмым выражением лица он напоминает Амбруаза Воллара; могучие руки как тисками сжимают ягненка. Левая рука крепко обхватила шею отбивающегося животного, правая держит три его ноги, тщетно пытаясь ухватить и четвертую... Статуя исполнена в очень свободной манере, из крупных кусков — подобно гигантским этрусским терракотовым изваяниям, — и кажется, что «Мужчина с ягненком» принял нужную форму с первого же броска глины...
Рядом, на подставке, крупная голова девушки: непреклонное выражение лица, квадратные скулы, мощный профиль, масса волос, падающих на шею. Похоже, что это портрет Доры Маар... (Отлитая впоследствии в бронзе, эта голова увенчала памятник Гийому Аполлинеру, установленный в сквере у церкви Сен-Жермен-де-Пре. — Прим. переводчика) На другой подставке — белая кошка с хвостом, поднятым вверх как восклицательный знак... Еще одна кошка — из бронзы — стоит на четырех лапах так, что виден ее припухший живот...

ПИКАССО. Я не люблю дорогих кошек, которые мурлычут, лежа на диванах в салоне; зато обожаю других — диких и взъерошенных. Они охотятся на птиц, гуляют где хотят, носятся по улицам, как привидения... Они смотрят на вас сердито, словно уже готовы вцепиться вам в лицо... А вы заметили, что уличные кошки всегда беременны? Это естественно, ведь они думают только о любви...

А вот и знакомые мне петухи из Буажелу. Рядом — какая-то забавная дама... 

ПИКАССО. Как вам нравится это создание? В один прекрасный день на блошином рынке я набрел на манекен «высокой моды» 1900-х — времен «прекрасной эпохи», отлично исполненный, с высокой грудью и округлым задом, но без рук и головы... Я приделал ему руки и голову. Левая рука — с острова Пасхи, ее мне подарил Пьер Лоеб, правую руку и голову я вылепил сам... Мне оставалось лишь прикрепить их к манекену...

А вот голова странного млекопитающего с длинными рогами...

ПИКАССО (с улыбкой наблюдая за моей реакцией). Угадайте, как мне удалось это сделать? В один прекрасный день я откопал в куче всякого барахла старое седло от велосипеда и там же — его ржавый руль... В моем сознании эти две находки мгновенно соединились... Идея «Головы быка» пришла мне сама собой, долго размышлять над ней не пришлось... Я лишь приварил одно к другому... Что удивительно в бронзе, так это то, что она способна придавать самым разношерстным предметам такую однородность и целостность, что иногда бывает сложно опознать составляющие композицию элементы. Но здесь кроется и некая опасность: если видеть в этом только голову быка, а не велосипедный руль и седло, из которых она состоит, то скульптура теряет часть привлекательности. 

Мой интерес вызывает своей необычностью некий полый вытянутый предмет. Его туловище представляет собой узкий ствол — каннелюры на нем были сделаны, вероятно, с помощью гофрированного картона; вместо шеи — трубка, выступающая из формы для выпечки тортов, плоенная в форме клубничной ягоды. На месте головы закреплена квадратная пластинка, видимо, крышка от какой-то коробки. Левая рука в форме хомута сжимает нечто вроде вазы, а правая, вытянутая вверх, держит шар. Пикассо назвал ее «Женщина с апельсином»... 
Сабартес зовет Пикассо. Осмотр скульптур мы продолжим на следующий день.

ПИКАССО. Вы согласны фотографировать мои скульптуры? Мне бы хотелось, чтобы это сделали вы... 

Он интересуется, чем я сейчас занят, и я вкратце объясняю ситуацию: отказавшись, несмотря на их требования, просить у немцев разрешение фотографировать, я не имею права публиковать свои снимки... Таким образом, я — фактически безработный и вынужден заниматься чем-то другим...

ПИКАССО. У нас те же проблемы. Я не имею права ни выставляться, ни публиковаться... Все мои книги запрещены. Запрещены даже репродукции моих произведений... Утрясите все с издателем и приходите, когда вам удобно...

Книга издана в рамках совместной издательской программы музея «Гараж» и издательства Ad Marginem.