перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Устрицы и репа: как изменится культура потребления

Что такое эстетика пустой магазинной полки в эпоху инстаграма? Евгения Пищикова размышляет, как повлияют гастрономические санкции на настроение общества, которое все нулевые интересовалось едой больше, чем котиками и порнографией.

Искусство
Устрицы и репа: как изменится культура потребления

Все комментаторы приходят к одному и тому же скромному выводу: опять обидели своих; унтер-офицерская вдова снова сама себя высекла. Все так. Но в этот раз она уверена, что высекла себя в мраморе. 

В публичном отказе от еды есть величие и поза. Есть и важный смысл: не назло врагам, а на страх врагам. Мы умеем ошеломлять нежных европейцев. И потлач, неумеренная, внелогичная растрата, которая была так близка российским богачам, берсеркам потребления, и алогичный отказ от потребления одинаково пугающи. Второе, пожалуй, еще и пострашнее будет.

На первый план выходит новый тип едока — не хипстер из «Жан-Жака», а рыцарь аскезы, защищенный от насмешек и непонимания внешним панцирем, неподвижной светлой идей. Хипстер — такие раздаются упреки — наел себе репу на устрицах; воин укрепит свои устричные латы, накушавшись репы.

Но предположим, свое главное дело — устрашение врага путем демонстрации несгибаемой воли и силы — указ «О применении отдельных специальных экономических мер в целях обеспечения безопасности Российской Федерации» уже сделал. Это дело скорее внешнее, витрина события. Как теперь быть нам, обживающим новое внутреннее пространство?

Дело в том, что еда много значила в культурном устройстве новой России.

Не так давно я рассматривала любопытную коллекцию изобразительного искусства, составленную в основном из ведут и натюрмортов немолодых художников МОСХа. В ряде музеев есть такие коллекции — советские живописцы крепкой школы, но не первой руки творили в охотку, картины их украшали номера легендарных московских гостиниц; устраивались выставки в широких залах домов культуры. И вот теперь — в запасниках. Даже обидно. Так-то полотна честные — без бездн, но с историей, с атмосферой. Опять же — застывшая жизнь. Родилась идея: а что если как-то свежо представить, скажем, мосховские натюрморты? Как если бы они были праинстаграмом, своего рода повседневной фиксацией гастрокрасоты; как бы фотками еды; предваряли и предсказывали приход тотального увлечения. Идея, прямо скажем, не бриллиантовая, но и она провалилась: советский художник, судя по полотнам, ел в своей жизни только две вещи — сирень и селедку. Причем высокооплачиваемые же люди, зрелый социализм на дворе. Но творчество требовало драмы — а селедка и сирень драматичны. Так что ни мещанский чешский хрусталь, ни любительская колбаска в вечность допущены не были — а это было бы и правдой, и застывшей жизнью. Советский творец и советский человек (к семидесятым-восьмидесятым — а эти же годы считаются наиболее ностальгически емкими) сызмальства был приучен к тому, что желудок — это не высоко и не романтично; с такой позицией и пустоватые полки, и продуктовые наборы как-то не царапали душу. 

И как сейчас возвращаться к тем же полкам и наборам, когда «Яндекс» выдает восемь миллионов ответов на запрос «кулинарный рецепт»; а лидеры этих самых запросов — еда, котики и порно, причем порно именно что на третьем месте?

Когда любование едой — один из стержней миллиардного инстаграма, а кулинарных шоу значительно больше, чем общественно-политических? И ведь не то чтобы торжествующая кухня была именно частной территорией и частным делом зажравшегося хипстера; она была и государственным делом, доказательством государственной правильной работы: принято было считать, что страна пятнадцать лет стабильности заедала стресс пятнадцати лет нестабильности. 

За эти годы выросло поколение, которое растило и делало себя под совсем другие времена и обстоятельства, и второй раз неожиданный поворот житейского сюжета происходит на моих глазах. 

Что ж, поделимся опытом предыдущего оглушенного поколения. Не все так страшно. Эстетика советского магазина — черно-белая, тревожная, бедная — это эстетика не голода, а как раз прикормленности. 

Никакого голода не будет и сейчас (по крайней мере не в связи с указом), а вот атмосфера прикормленности может возродиться. Не пугайтесь, она теплая. Ничего так не сплачивает гражданина и государство, как легкий недостаток еды. Ценность забитого товаром магазина ничто перед ценностью магазина полупустого. 

Холодом веет от белой голой магазинной полки, но теплом несет из подсобки. Оттуда выносят продукты. В 1998 году все писали о том, что нет ничего страшней голой белой полки. Она становится объектом, в ней проявляется индивидуальность. Мужчина, который хоть раз увидел женщину голой, никогда не будет относиться к ней по-прежнему. То же самое и с полкой — стоит ей хоть раз обнажиться, и она уже никогда не будет просто полкой. Она — пугает.

Но мы-то родом из СССР. Нас голой полкой не напугаешь. Мы знаем главную тайну советской торговли. Всякий магазин, куда подвозят еду, — место сосредоточия порядка, торжества порядка и приучения к новому порядку. Последние годы, когда типичным воскресным семейным времяпрепровождением стал поход в ближайший супермаркет, магазин стал еще и центром притяжения соседской общины. 

Невеликий дефицит еды хотя и рождает недовольство, но привязывает к новому порядку крепче крепкого. А привязанность — теплое чувство. В конце концов, что делает власть неправильного? Ведет себя как и обещала, фильтрует базар.  

И у каждого из нас есть возможность не только почувствовать общинное тепло, но и найти артистический поворот в деле. Это еще один способ справится с ситуацией — аскеза тоже может войти в моду. Она уже почти и вошла.

Разве же в последнее гастролето не становились все более популярными рестораны в стиле guilt-free food, в которых подавали еду, «которая не вызывает чувства вины»? Это как раз то, что сейчас распространится на всю страну. 

Или палеодиета, вошедшая в силу и популярность, опять же то что нужно. Употреблять в пищу только то, что растет и водится в твоей географической полосе, — и лучше, чтобы «продукты, относящиеся к эпохе палеолита, то есть до развития сельского хозяйства». «Дикий белок» можно есть (это, прости господи, дичь), но можно и речных улиток, и одуванчики. Мыши разрешаются, полевые. А называются эти палеодиеты пронзительно, в духе времени. Одна из популярных зовется «Первобытный прорыв».

И разве не лучшая метафора происходящего — открытие ресторана «Можно», на основе дюкановской диеты?

Перед нами теперь во всю ширь полей раскинулся общинный ресторан чистых продуктов, не рождающих чувства вины. Их — можно.

И даже нужно — потому что есть, конечно, светлая причина всего происходящего. И появились, появились уже свежие народные частушки на актуальную тему. Одна из них, в общем, закрывает тему санкций: «Из «Макдоналдса» еда управляет миром. Ну а я люблю салат из морковки с сыром».

Ошибка в тексте
Отправить