Интервью: Стивен Эпплбаум/IFA
Фотография: Ken Nahoum/Corbis/Foto S.A.
— Вы кино-то вообще смотрите?
— Ага, кучу.
— И какое любите?
— Ужастики.
— И что, вам бывает страшно?
— Ага, бывает чуток.
— Вы в фильме в какой-то момент вспоминаете о том, что в раздевалке перед боем вам было страшно. Но чем ближе вы подходили к рингу, тем увереннее становились.
— Мы ведь не знаем, что такое страх на самом деле. Страх — как огонь. Ты можешь использовать его, чтобы согреться, чтобы приготовить себе еду. Но позволь ему выйти из-под контроля — и он уничтожит тебя и все кругом. Важно научиться даже не использовать страх, а принимать его.
— А про бокс фильмы вы смотрите?
— Ага. Больше всего мне нравится «Джентльмен Джим» с Эрролом Флинном.
— Ну а «Бешеный бык»?
— Ага. Хорошее кино. Правда, Джим (Тобэк, режиссер фильма «Тайсон». — Прим. ред.) считает, что это говно.
— После вашего фильма вам захотелось как-то еще в кино поучаствовать?
— Давайте сначала с этим разберемся. Я вообще не знаю, чем я хочу заниматься.
— Вам было тяжело вспоминать всю свою жизнь для фильма?
— Нет, потому что я и так это периодически делаю у себя в голове. Думаю о своих ошибках. О своей матери. О друзьях, которые уже не с нами.
— А что было самым трудным в съемках?
— Делать дубли. Приходилось несколько раз говорить одно и то же. А я лежал в реабилитационной клинике, и меня иногда не отпускали, режим. Я объяснял, что мне надо сделать дубль, — а они не пускали.
— Какие моменты в своей карьере вы бы назвали самыми выдающимися?
— Не знаю. Я так не думаю — типа это был определяющий момент моей карьеры. Я вот всегда вспоминаю бой со Спинксом (схватка, сделавшая Тайсона абсолютным чемпионом мира по боксу. — Прим. ред.) — ну да, было сложно. Но он шел всего 91 секунду, как-то нельзя сказать, чтоб он определил, кто я есть.
— Вы сделали этот фильм, чтобы показать людям, какой вы на самом деле?
— Эта причина мне даже в голову не приходила. Я думаю, даже если я получу Нобелевскую премию мира, все равно это никак не повлияет на то, что обо мне думают в Америке.
— «Тайсона» можно считать посвящением вашему первому тренеру? Вы очень трогательно о нем рассказываете.
— Не знаю. Я просто рад, что я провел с ним много времени.
— Это он научил вас работать со страхом?
— Ага, сто процентов. Я вообще ничего про это не понимал, пока Каз (Д’Амато, первый тренер Тайсона, умерший в 1985-м. — Прим. ред.) не объяснил мне, что страх — это здоровый симптом. Если ты его не чувствуешь, ты или сумасшедший, или лжец. Это ведь вообще неестественно — драться с кем-то, кто ничего не имеет против тебя, кто ничего не сделал тебе или твоей семье. А тебе надо выйти и уничтожить этого парня.
— Что еще вы взяли у Д’Амато?
— Ну я тогда много читал. Каз давал мне книги о людях типа семьи Борджа. Рассказывал об их характерах, как они манипулировали другими. Каз всю эту хрень хорошо знал. Он говорил: «Отлично. Мы позаимствует этот жизненный принцип — и сможем добиться чего угодно». Я никогда до этого не думал о таком подходе. Мама не разрешала мне драться. Я не был агрессивным ребенком.
— У кого вы еще учились?
— У всех. Я планировал стать чемпионом мира с двенадцати лет. Я посвящал этому всего себя, я читал про всех бойцов — откуда они взялись, кем были их семьи… Про их жизнь, их тренировки.
— Кого вы изучали первым делом? Али?
— Али я и так знал. А изучал Генри Армстронга, Джека Демпси. Все эти грубые парни 20-х годов. Сегодня обществу хочется, чтобы боксеры были типа рыцарями на белом коне. А тогда, в 20-х, это были просто злые мужики.
— А Джек Джонсон?
— Он был больше чем спортсмен. Потрясающий человек. Три класса образования, и при этом он говорил на типа семи языках. Он в 1908-м вел себя, как мы теперь. Это сейчас мы можем говорить о белых все, что хотим. А Джонсон жил во времена, когда тебя могли убить за то, что ты посмотрел на белую женщину. И у него было три белые жены. Про него есть история, как он ехал по городу с превышением скорости, и его остановила полиция, чтобы оштрафовать на 25 долларов. Дело происходит в 1908 году, ага? И Джонсон сует ему 50 долларов и говорит: «Слышь, говнюк, сдачи не надо, потому что назад я поеду так же».
— В фильме есть очень пронзительная сцена, где вы описываете, как в молодости никогда не могли отказаться от драки. Теперь научились?
— Сейчас я довольно стабилен. Я изменился.
— Что вы чувствуете, когда смотрите свои бои?
— Я ненавижу это делать, потому что, хоть я и побеждаю, я вижу все свои ошибки. Господи боже. Я низко держал руки. Я не двигал головой. Я всегда говорю, что, если бы я бился с Майком Тайсоном, я бы его убил. С другой стороны — я же не знаю, насколько силен удар Майка Тайсона. Так что не факт.
— Какова была ваша стратегия? Встать против соперника лицом к лицу и достать его как можно скорее?
— Да. Нужно победить его дух. На самом деле драки именно об этом. Люди смотрят на бокс как на контактный спорт, но это не так. Это духовное соревнование: воля против воли. Кто хочет победы больше? Чем ты готов за нее заплатить? Бокс — это на десять процентов физиология и на девяносто процентов эмоция. Ты должен уметь быть хладнокровным. Отказаться от чувств. Я с двенадцати лет себя воспитывал. Моя цель была в том, чтобы причинить боль сопернику. Заставить его страдать. Быть безжалостным. Мужик, я был абсолютно диким… Это как трип, как припадок. Впрочем, я был таким только в молодости.
— Вы сейчас по телевизору бокс смотрите?
— Ага, иногда. Вчера вечером смотрел с моей подружкой, и она не очень врубалась, что происходит. Так что я ей объяснял. Было весело.
— И как вам современный бокс?
— Ну среди тяжеловесов нет звезд. В среднем весе чуть лучше, но все равно — помните, что раньше было? Робертсон, Монзон, Дюран? Черт, вот эти парни умели драться. Алексис Аргуэльо? Бля, чувак, вот он бил людей. Когда Томми Хирнс вырубил Пипино Кевас, он вырубил его намертво. Тот же был полным придурком. Его надо было убить, чтобы победить. А посмотрите, что сейчас. Большинство, выходя на бой, думают о стратегии. А Хирнс говорил: «Да пошло все на х…! Сейчас мы выбьем дух из этих говнюков!»
— А из нынешних спортсменов вы кого уважаете?
— Марадона — великий. Тайгер Вудс. Это парни, которые переросли свой спорт и стали суперменами. Никто теперь даже не думает о том, что они вообще спортом занимаются.
— Вы можете объяснить, что испытывали, когда боксировали?
— Какое-то странное духовное могущество. Я всегда воспринимал это, как будто какой-то парень, варварский вождь, пришел завоевать Римскую империю. Я чего-то хотел — и я это брал.
— И потом однажды все исчезло?
— Ага.
— Вы скучаете по рингу?
— Никогда бы не хотел снова этим заниматься. Мне бокс доставил очень много проблем. Мне казалось, что я непобедим. Могу выйти на улицу и делать все, что захочу. Я был слишком молод. Недостаточно опытен, чтобы с этим разобраться.
— В фильме показывают, как после боя вы говорите: «На ринге я как бог». И в этот момент вы как будто играете роль. Для бокса важно актерство?
— Конечно, ты играешь роль. В каждый конкретный момент ты должен быть немного убийцей, или немного мудрецом, или немного позером.
— Когда вам устроили стоячую овацию после премьеры «Тайсона» в Каннах, для вас это было сродни возвращению на ринг?
— Я теперь очень скромный. Когда я дрался, я никогда не был скромным. А теперь я научился миру и спокойствию. Чтобы быть великим бойцом, ты должен быть скромен: чтобы повелевать, ты должен уметь служить.
— Забавно, вы ведь и в фильме говорите, что ребенком были очень застенчивым.
— Ага. Но все быстро изменилось, когда мои родители переехали из нормального района в Бруклин. Очень жесткие люди там были, волчья стая. Я был совсем маленьким и видел парней, которые возвращались домой после ограбления, и люди на улицах давали им пять и хвалили их. А старшие преступники объяснили им, что надо было сделать. Как на пресс-конференции, ей-богу.
— Теперь, когда бокс для вас кончился, чем вы занимаетесь?
— Ничем я не занимаюсь. Сижу с женой и строю планы. Иногда смотрю бейсбольные финалы или конец Супербоула, но мне не очень интересно, если честно. Самое интересное не матч, а когда в конце все радуются.
— Так и какие планы на будущее вы строите?
— Я не собираюсь заниматься боксом, ни в каком виде. Мне нравится путешествовать. Я много езжу по миру, в разные места.
— Вам нетрудно путешествовать, вас же все знают. Вы умеете исчезать?
— Ага. Каждый раз, когда прихожу домой.
— А как вы чувствовали себя, когда первый раз выехали из страны и вас начали узнавать?
— Чуть с ума не сошел. В 86-м я приехал в Лондон, и в честь меня устроили большой ну типа банкет. В какой-то момент публику перестали пускать, потому что места не было. Я был как «Битлз».
— Говорят, в Москве в честь вас в свое время чуть ли не парад устроили. Кажется, русская мафия…
— Я бы не использовал выражение «русская мафия», лады?
— Ой, извините. Больше не буду.
— Ага… Это были интересные парни. Они городом управляют типа. Устроили в честь меня прием, и там нужно было два часа ждать еду, потому что они все время поднимают тосты. Только и делают, что чокаются. Я говорю: «Бля, когда уже пожрать можно будет?» И тут опять кто-то встает: «Я хотел бы произнести тост…» Очень интеллигентные ребята, но жизнь у них там совсем другая.
— Чему вы учите своих детей?
— Уважать людей и обращаться с ними так, как они хотят, чтобы с ними обращались.