Никаких но

Через зрительный зал Горьковского МХАТа перекинут «мост цветов», и над сценой вывесят электронную доску с субтитрами: на Чеховский фестиваль привозят спектакль японского театра кабуки «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки». Разобраться в том, что же происходит на сцене, субтитры не помогут. Чтобы увидеть в спектакле человеческую историю, а не экзотическую галиматью, нужны навыки и опыт. В правилах этой тихоокеанской игры попытались разобраться Елена Ковальская и Юлия Яковлева.

Спросите первого встречного, слышал ли он про кабуки. Вероятнее всего – да. Первый встречный может даже поднапрячься и вспомнить, что кабуки – это «дорога цветов», яркие кимоно и противоестественный грим. Полный ответ могли бы дать те, кто видел эти спектакли вживую. В Москве таких можно по пальцам перечесть. Видел, например, Петр Вайль – радовался, что наушниками на спектакле пользуются не только иностранцы, но и японцы: они хорошо знают эти сюжеты, но не лучше иностранцев разбираются в тонкостях старинного языка. В СССР кабуки привозили дважды: в 1928-м и в 1961-м. В начале века писали о невероятной красоте и запредельной условности сценического языка, в середине века писали то же самое, и можно быть уверенным, что театр кабуки с тех пор не стал ни легче, ни современнее. Но не беда. Зайдите на японский самоучитель по кабуки, «Kabuki for everyone» (www.fix.co.jp/kabuki/). Там можно скачать видеоролики превращений гримирующегося актера, послушать звуки типичных инструментов. Барабана цузуми, по которому бьют и приговаривают: бум, йо, бум, бум, йо. Или барабанной дроби, которая вместе с воем флейты обозначает бурю и дождь. Самое замечательное в самоучителе – это «какегои», типичные возгласы, которыми публика встречает любимого артиста. У каждого артиста – свой аутентичный вопль. Артистов, которые приезжают в Москву, следует приветствовать так: «Нарикомоя!» (Произносится резко, с хрипотцой и ударением на «я».)

Послушайте самоучитель, и на спектакле вас ничем не испугаешь. Два года назад в Театре на Малой Бронной японцы устроили ликбез по вопросам кабуки. Среди тех, кто прошел курс обучения, была Татьяна Друбич, которая о кабуки теперь может прочесть лекцию. «Это, – говорит она, – театр народный, не то что снобский театр но; возник четыреста лет назад; и каким родился, таким и остался навсегда – экзотическим и странным для иностранцев. Хотя сюжеты в кабуки – совершенное «мыло», телесериал. Здесь с самого начала все понятно: вот злодей, вот герой, а вот невинная девушка; все обозначено цветом костюма, гримом, походкой». Еще она рассказывает, что на том концерте «показывали изнанку кабуки»: «Когда делают грим, сначала уничтожают черты лица, выбеливают его, а потом разрисовывают, и актер способен сам сделать себе грим, но одеться сам не может, такой у него сложный костюм. Потом приглашали зрителей из зала и учили их элементарным движениям – вот так ходит гейша, а так домохозяйка; наши пробовали, ужасно смешно было».

Представляю себе. На спектакле, который везут теперь в Москву, хохотать не следует: нам покажут самый уважаемый, самый аутентичный спектакль кабуки – пьесу «японского Шекспира» Тикамацу Мондзаэмона в исполнении труппы Тикамацу-дза. Сюжет «Самоубийства влюбленных в Сонэдзаки» похож на «Ромео и Джульетту»: молодые хотят быть вместе, но их пытаются разлучить, они же предпочитают смерть разлуке.

Можно представить себе, как бы сыграли в театре кабуки настоящего Шекспира. В начале спектакля постучат по дереву (от сглаза?). На сцене два человека, один с книжкой, другой с музыкальным инструментом: нечто вроде зурны, с тремя шелковыми струнами, которые музыкант терзает деревянной лопаткой. Человек с книжкой называется гидаю, инструмент – сямисэн. «Две равноуважаемые семьи…» – начинает гидаю голосом не то дикого животного, не то древнего, настрадавшегося предка, и сямисэн тоже плачет, хотя пока еще все живы-здоровы. Тем временем на «дорогу цветов» (ханамити) выходит Ромео, с тщательно выбритым лбом, по существу – с лысиной. Герой может идти себе не торопясь, но если в это время деревяшками стучат изо всех сил, следует понимать, что герой очень торопится. Хорошо бы он выехал на коне, кони в кабуки великолепны: с правдоподобной головой и ногами, которые гнутся не туда (внутри коня люди). Но в «Самоубийстве влюбленных», говорят, коней не будет. Герои могут танцевать, биться на мечах, но могут появиться из-под сцены через люк, застыв скульптурной группой. Не бойтесь, они живы: просто показывают «крупный план» кабуки, так называемый миэ. И приготовьтесь: когда выйдет женщина, как положено, в кимоно и пышном парике, не верьте своим глазам: это не женщина. Как и в Шекспировском театре, женщин в кабуки к сцене не подпускают. Женщину по-настоящему может сыграть только мужчина, причем мужчина зрелый. Москва увидит женщину из женщин, Накамура Гандзиро Третьего, семидесяти двух лет, обладателя титула «Живое национальное достояние». Он играет юную куртизанку Охацу в «Самоубийстве влюбленных» уже пятьдесят лет – когда начинал, любовника Охацу играл его отец, теперь любовником стал его собственный сын.

Играют они со знанием дела; обратите внимание на мизансцены – здесь есть особые детали, понятные только японцу. Допустим, японцы находят, что голая ступня – это интимно и сексуально. В спектакле есть такой эпизод: главная героиня разговаривает с врагом своего возлюбленного, а сам возлюбленный прячется у нее под кимоно. Злодей говорит ей: твой жених бесчестен, а она ему отвечает, мол, если так, он совершит харакири – и я вслед за ним. Она говорит со злодеем, а сама тайком протягивает жениху свою ногу. Жених берет ее ногу в свою руку и проводит ею по шее. Это немой диалог: я вся твоя, – как бы говорит она, а он отвечает – жизни для тебя не пожалею. Другая часть тела, не уступающая пятке в сексуальности, – то место, по которому русские мужчины стучат тыльной частью руки, когда говорят: «Она вот где у меня сидит». Это линия волос на затылке. Накамура Гандзиро Третий достиг в своем деле наивысшего мастерства. Это значит, что ступни его героини восхитительны, а линия волос на затылке – совершенна. Если вы способны это почувствовать, кричите. Крики не возбраняются, но хорошо бы кричать по существу. В начале будет уместно «Маттэ-масита!» («Наконец-то ты пришел!», иной перевод: «Ждем, ждем!»). В финале хорошо прозвучат «Ниппон ити!» и «Дайторё!». Это означает: «лучший в Японии» и «великий артист». Кричите громко, вы будете поняты.

Запреты

Кабуки придумала танцовщица Окуни – в 1623 году она собрала труппу из актрис и танцовщиц. Новый тип театра, в котором актеры советовали не тратить время попусту и жить на полную катушку, трансформировал взгляды японцев на сексуальность. Последующие тридцать лет власти боролись с распущенностью нравов. Когда запретили женское кабуки – на сцену вышли юноши; когда разогнали юношей, женские роли отошли взрослым мужчинам. Тем не менее звезды кабуки, люди неимоверной красоты (одно из непременных условий профессии), навсегда стали объектами коллективного вожделения зрителей обоих полов.

Маска

Актеры кабуки первыми в Японии сняли с себя маски – принадлежность театра но. Тем не менее актеры накладывали грим, а герои пьес кабуки так и остались «масками». «Масок» три: татияку (герой), катакияку (злодей), оннагата (героиня). Каждый актер специализируется на своем типе. Пять героев: богатырь, любовник, мудрый советник, красавец смирного поведения и мудрец, терпеливый к невзгодам. Пять злодеев: бунтовщик, негодяй, негодяй, прикидывающийся мудрецом, злодей, поддающийся перевоспитанию, и просто комический дурак. Пять героинь: проститутка, благородная девушка, жена, женщина, владеющая искусством поединка на мечах, и вредная тварь. Есть еще закутанные в черное прислужники сцены, шныряющие по ходу действия среди героев; но на языке театра черный цвет означает, что персонажа попросту нет.

Женщина

Женские роли в кабуки исполняют мужчины – оннагата. Они не играют спектакли с 7 до 10 вечера, а как бы выращивают внутри себя женскую личность, живя в ситуации контролируемой шизофрении. «Праздник девочек» они отмечают как свой собственный. Их главная профессиональная проблема – ясный мужской ум буксует в туманах и извивах женской логики. Отказаться от роли – стыдно: оннагата может сменить амплуа, а женщинам в жизни от самих себя никуда не деться. Так и живут со своей «маской» – как с женой: все про нее знают, но жалеют и любят. Оннагата, как правило, примерные отцы и мужья, а часто еще и лауреаты звания «Живое национальное достояние» Японии.

Костюм

Эксцентричные костюмы, в которых сталкиваются краски, формы и детали разных эпох, обеспечили кабуки репутацию искусства дикарей – безмозглых, но артистичных. Особый аттракцион – мгновенные переодевания прямо на сцене. Они бывают двух видов: хикинуки – одежда спадает, открывая другую, когда актер дергает за шнурки, и буккаэри – слуги сцены выворачивают одежду наизнанку прямо на актере. Изнанка платья раскрывает истинную суть героя. Какую – поясняет цвет. Красная гамма означает справедливость, страстность, смелость. Синяя – хладнокровие, злость, безнравственность. Если видите коричневый – перед вами привидение.

Но

Синто-буддийский мистериальный театр масок, родился задолго до кабуки, в XIII веке. Классическое представление длилось не меньше 6 часов и было предназначено исключительно для высшей касты: только она была способна воспринимать тексты, составленные из цитат великих мыслителей древности и намеков на литературные сюжеты.

Накамура Гандзиро III

72-летний актер, великий оннагата (исполнитель женских ролей), обладатель титула «Живое национальное достояние». Роль Охацу в спектакле «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки» играет более 50 лет.

Парик

Чемпионы по количеству париков – оннагата: за ними закреплены более сорока форм. Парики сигнализируют о состоянии героев – и в сумме костюм сообщает о герое куда больше, чем речь. Пряди волос, выпущенные вправо и влево над затылком, означают вожделение. По прядям, свисающим вдоль лица, можно отличить своенравную шлюху от кроткого ангела: хвост волос пропущен насквозь, поэтому актер может посылать сообщения, потянув за тот или другой конец и тем самым удлиняя прядь с одной или другой стороны. Разбойники и прочие асоциальные элементы носят «парик, который символизирует, что человек не стригся сто дней».

Мост

Кабуки ничего не изображает напрямую, но если на сцене мост, то это, как ни странно, просто мост. Так театр кабуки революционно отказался от абстрактных декораций но. Вращающаяся сцена позволила быстро менять декорации; специальный подиум обеспечивает живое общение актеров со зрителями. Часто декорации кабуки изображают вполне реальные городские виды. И вообще театр кабуки считался искусством актуальным. Чтобы обмануть цензоров, все зашифровывалось: если местом действия объявлялся вымышленный город по имени Камакура, речь шла о реальном городе Эдо. Публике приятно было думать, какая она хитрая и догадливая; цензоры тоже все понимали, но кусали локти.

Танец

Перед спектаклем кабуки зрителю-европейцу лучше всего потренироваться на классическом балете: у балерин в пачках и актеров в кимоно много общего. Прежде всего дисциплина тела – пластики, поз, движений, жестов. В кабуки танцуют много. Жесты, как и в балете, условные, но на свой лад. Кабуки не выносит ничего житейски правдоподобного. Каждое положение тела – как иероглиф. Главный эффект танцев в кабуки – мягкие колыхания веера, игра шлейфом и длинными рукавами. За тем, чтобы все это во время танца жило не затухая, в постоянном движении, знатоки следят с неменьшим волнением, чем европейцы подсчитывают 32 фуэте.

Митиюки

Центральный эпизод «Самоубийства влюбленных» – «прощание с двенадцатью мостами». Это классическая митиюки – «сцена в пути», в классической японской драматургии – непременный эпизод перед развязкой. Влюбленные бегут к месту своего самоубийства, представляя публике нечто вроде поэтического конспекта своей истории. Если вы видели фильм Такеси Китано «Куклы», то без труда разберетесь, как все то же самое устроено и работает на спектакле. «Куклы», конечно, не кабуки, но и «Самоубийство влюбленных» на самом деле пьеса не для людей, а для для кукольного театра; к куклам сбежал от людей «японский Шекспир» Тикамацу Мондзаэмон.