Сырьевой придаток

Ирландец Дэниел Дэй-Льюис сыграл калифорнийского нефтедобытчика у Пола Томаса Андерсона в «Нефти» — фильме, номинированном сразу на восемь «Оскаров»

— Вас же теперь вся семья ненавидит.

— Это почему еще?

— Я с Андерсоном недавно говорил. Он утверждал, что вы же в образе чокнутого нефтяника весь прошлый год пребывали. И всех вокруг перепугали.

— Странно, в моей семье болтунов нет. Больше вроде бы никто меня дома не наблюдает. Для того чтобы жить в точности, как этот герой, я должен был бы разобраться в его мотивировках, познать его жизнь. Пришлось немного попугать окружающих.

— Ваш герой — Плейнвью — действительно не в своем уме?

— Опять вы об этом. Я не врач, чтобы поставить ему точный диагноз, и не режиссер, которому приходится объяснять его поступки. Я всего лишь кусок плоти, благодаря которому персонаж перемещается в кадре, бьется в припадках ярости, смотрит на горящую нефть.

— Актеры вас на площадке не побаивались?

— Вы, наверное, имеете в виду маленького Диллона Фрейзира, который моего приемного сына играет? Да он же настоящий ковбой! У его отца есть ранчо, и Диллон в тех краях котируется как эдакий супергерой — у него и сапоги с пряжками имеются, и куча призов с родео. Если бы вы подошли к нему поближе, вам бы реально страшно стало: лицо ребенка, а руки — настоящие клешни, которыми можно голову лошади раздавить. Правда, перед съемками самых трудных сцен мы решили с ним поговорить. Садимся, и я сразу выкладываю карты на стол: «Слушай, Диллон, в следующие месяцы я с тобой буду разговаривать довольно грубо. Это не личное, это всего лишь роль. Постарайся это понять и помни, что я тебя люблю». Парень посмотрел на меня, как на больного. «Ну ладно, — говорит. — Я, вообще-то, в курсе всего. А у тебя уже проблемы начались?»

— Вы славитесь тем, что максимально вживаетесь в роль. Теперь вы еще и в добыче нефти разбираетесь?

— Можно сказать, что я становился нефтяником вместе со своим героем. С тем же успехом я мог превратиться в дровосека или сапожника. Правда, нефтянику все же немного попроще: достаточно просто оставаться здоровым и не лениться проделывать в земле скважины! Поначалу нефть собирали кастрюлями с поверхности озер, а потом кто-то додумался направлять ее в земляные амбары, вырытые рядом со скважинами, и уже после этого начали внедрять глубоконасосную систему. Видите, я довольно неплохо подкован.

— Это правда, что последнюю сцену снимали в доме реального нефтяного магната Эдварда Дохени?

— Так и есть. С финалом вообще все вышло довольно забавно: в доме было полно сотрудников траста Дохени, которые следили за каждым нашим шагом. Эти парни в отутюженной форме были в бешенстве, но старались не подавать виду. У нас было мало времени, конечно, но дух эпохи в отснятом эпизоде был передан: в комнатах было полно всякой экзотической утвари, какие-то миниатюрные буры…

— С композитором фильма, гитаристом Radiohead Джонни Гринвудом вы как-то взаимодействовали?

— С ним возился Андерсон — они записывали звуковую дорожку в лондонской студии Abbey Road, и только после этого я узнал, что Гринвуд никогда не изучал музыкальную композицию. Вроде бы он был скрипачом и в музыкальном училище возился со своей скрипкой. А потом он вступил в состав Radiohead, и группа стала его жизнью. Джонни сам себя считает композитором-самоучкой, хотя он и прекрасно справился с оркестром Би-би-си, который исполнял его музыку для фильма.

— В «Нефти» вы говорите тона на три ниже, чем обычно. Были какие-то объекты для подражания?

— Никого конкретно я не копировал. Мне посоветовали послушать аудиозаписи режиссера по имени Джон Хьюстон, я сделал несколько пробников и отослал их Андерсону. Он дал добро, и я говорил голосом Плейнвью до самого конца съемок.

— Я слышал, что в юности вы называли себя анархистом.

— В молодости я вполне бы мог стать анархистом. К счастью, я учился в либеральной арт-школе и вокруг меня были понимающие люди, которые не дали мне полностью слететь с катушек.

— Слушайте, а вообще все эти истории про то, что вы остаетесь в шкуре своего героя и вне площадки, — это не преувеличение?

— Ну, мне трудно об этом судить. Я просто все время думаю о своем персонаже, копаюсь в себе, пытаюсь найти что-то, что могло бы меня с ним связывать. Может, это какая-то физическая особенность. Может, какое-то схожее воспоминание. Знаете, что я думаю? Мне кажется, что эта такая очень странная игра, которая мне доставляет удовольствие, не сравнимое ни с чем в жизни. И стереотипы, сложившиеся вокруг моей актерской игры, — это тоже часть игры, иллюзия. А мне всего лишь интересно дурачить самого себя, доказывая, что чья-то жизнь интереснее моей. Про меня ведь еще не сняли ни одного фильма.

— А вам какой эпизод своей жизни хотелось бы экранизировать?

— Я немного заигрался в охотника на съемках «Последнего из могикан» Майкла Манна. Сам построил каноэ, научился обдирать шкуры животных, пытался общаться с индейцами. Кончилось тем, что я всюду начал шататься с огромным охотничьим ружьем, даже на рождественский ужин, помню, его взял. Тогда при моем появлении в охотничьем обмундировании никто и бровью не повел.