Во цвете лет

Брайан Де Пальма и Скарлетт Йоханссон о «Черной орхидее»

Новый фильм Брайана Де Пальмы — самая точная стилизация под нуар со времен «Тайн Лос-Анджелеса» — снят по роману Джеймса Эллроя (автора, к слову, и «Тайн»). В его основе лежит реальная история об убийстве в 1947 году старлетки Элизабет Шорт: убийцу тогда так и не нашли, но писатель его присочинил. У Де Пальмы, впрочем, убийство убрано на периферию, а на первом плане — сложная любовная комбинация, в которой задействованы целых две femme fatale — Скарлетт Йоханссон (выглядящая так, будто родилась в 1920-м) и Хилари Суонк — и сразу два полицейских: Джош Хартнетт и Аарон Экхарт.

— Почему сейчас так много фильмов о кино? Почему Голливуд бесконечно снимает про Голливуд?

Брайан Де Пальма: Кино про кино — это, как правило, не Голливуд, по крайней мере не Голливуд как система. Это независимые фильмы, которые трудно делать. Почему их все равно делают? Да потому, что мы режиссеры, мы через все это прошли, у нас большой опыт.

Скарлетт Йоханссон: Голливуд — место с невероятной концентрацией амбиций, надежд, тщеславия, желаний и разочарований. Шансов на успех у тебя — примерно один на миллион. Отсюда — зло и отчаяние. Этого в Голливуде очень много. Я работаю в киноиндустрии уже 14 лет, и я очень счастлива, потому что всю жизнь мечтала играть. Но мне повезло, и я понимаю, что, если тебе не повезет, в Лос-Анджелесе может быть невероятно одиноко и страшно. Это огромный, очень дорогой и очень опасный город.

— Почему вы выбрали сороковые?

Б.Д.П.: Я очень люблю эту эпоху, и воссоздавать ее по роману Эллроя было страшно увлекательно. Это время нуара, время великих фильмов с роковыми женщинами вроде Кей, которую сыграла Скарлетт, и с загадочными мужчинами, способными дойти до самого дна ада, как это сделал герой Джоша Хартнетта. Теперь таких персонажей не бывает.

С.Й.: Я бы не сказала, что Кей — роковая женщина. Она просто старается выжить. Она сбежала от гангстеров и хочет, чтобы у нее все было хорошо и красиво. Она тратит деньги, чтобы обустроить свою жизнь, носит дома кашемировые свитера с короткими рукавами, готовит ужины. Какая из нее femme fatale! Нельзя даже сказать, чтобы в фильме был любовный треугольник. Между Ли и Кей нет никакой любовной связи — скорее большая дружба. Они живут как пожилая пара. Зависят друг от друга, заботятся друг о друге, а потом Кей встречает Баки и влюбляется по-настоящему.

Б.Д.П.: Возвращаясь к сороковым. Это еще и период, когда полиция в Лос-Анджелесе была чудовищно, просто-таки до неприличия коррумпирована, не меньше чем в Чикаго во времена сухого закона. В конце концов им там пришлось назначить нового комиссара и привести все в порядок. И наконец, сороковые — эпоха расцвета голливудских студий, студийного кино. Желаешь быть актрисой? Тогда ты должна работать на студию. Если не получилось, если ты оказываешься на задворках системы — пиши пропало. Элизабет Шорт, Черная Орхидея, попала именно на задворки, поэтому мы старались сделать помещение, где проходят ее пробы, как можно более жалким и убогим.

— В черно-белой сцене, где Бетти Шорт приходит на пробы и пытается разыграть печальную сцену, голос режиссера — это ваш собственный голос.

Б.Д.П.: Дело было еще на подготовительной стадии съемок. Мы с Миа Киршнер, которая играет Бетти, разобрали эпизод: девушка хочет стать актрисой, она в отчаянном положении, у нее ничего не получается, режиссер, проводящий кастинг, пытается объяснить, что ей нужно делать. Дальше мы просто дали сцене идти своим чередом. В результате все выглядит так правдоподобно именно потому, что это правдоподобная ситуация и я, как режиссер, не раз в ней оказывался. А чужой, поддельный голос в импровизацию не вставишь.

— И разодранные чулки Бетти, которые так сильно бросаются в глаза в этой сцене, — тоже импровизация?

Б.Д.П.: Конечно. Миа нервничала, теребила юбку и случайно порвала их. Костюмерша была страшно недовольна. Вообще в книге этих эпизодов нет, и в сценарии, который мне изначально достался, они тоже отсутствовали. Но мне нужно было сделать из Бетти ключевую фигуру, которой зрители могли бы сопереживать. Роль была переписана, и я уговорил Миа, очень талантливую актрису, за которой я давно слежу, согласиться на нее. Вытащил ее из Камбоджи. Хотя на самом деле Миа хотела сыграть Маделин — персонажа, доставшегося в результате Хилари Суонк.

— Режиссерское камео. А также зеркала, двойники, эффектное падение в лестничный пролет. Очередная игра с Хичкоком? Скарлетт Йоханссон в «Черной орхидее», кстати, по образу очень напоминает Ким Новак в «Головокружении», даже прическа похожая.

Б.Д.П.: Нет, нет, нет и нет! Я вас умоляю. Тут нет никакого Хичкока, никакого «Головокружения». Я такое кино уже пару раз снимал, так что я хорошо знаю, когда я делаю намеки на Хичкока, а когда нет! У меня в голове были совершенно другие персонажи: я думал скорее о сногсшибательной блондинке из фильма «Почтальон всегда звонит дважды», о Лане Тернер. А героиня Хилари Суонк — это классический нуар. Роковая красотка, Барбара Стэнвик из «Двойной страховки», Рита Хейуорт, Джейн Грир.

С.Й.: Я ни на кого конкретно не ориентировалась — просто старалась по возможности сделать так, чтобы моя героиня как можно больше отличалась от Маделин, героини Хилари. Сыграть ее мягко, что ли. Вообще, я обычно не готовлюсь к роли: я верю в актерскую интуицию, в то, что по ходу сцены можно почувствовать, как ее надо играть. Иногда, между прочим, ошибаюсь: некоторые режиссеры тебя прерывают и объясняют, какой на самом деле они видят эту сцену.

Б.Д.П.: Скарлетт — потрясающая актриса. Настоящий магнит — от экрана невозможно оторвать глаз. При этом совершенно непонятно, что происходит у нее в голове, — черт знает, какая-то в ней есть тайна. Так бывает с актерами — я пригласил на фильм Уильяма Финли, которого я знаю сто лет: у него очень своеобразное и характерное лицо. Человек, которого он играет — Джордж, помощник отца Маделин, — за весь фильм не произносит ни единого слова. Производит жуткое впечатление, это да, но молчит. О нем разговаривают другие — и если бы не лицо, вообще нельзя было бы запомнить, кто он такой.

— Джеймс Эллрой, автор книги, по которой была снята «Черная орхидея», заявил, что нуар как киножанр умер.

Б.Д.П.: Умер? Я так не думаю. Для меня это живой язык, мой способ видеть мир. Хотя я делаю не черно-белые фильмы, а цветные. Одна из самых важных для меня вещей — картинка на экране. Она должна быть необыкновенной. Прекрасной или ужасной, но главное — не примитивной, как в большинстве современных фильмов. Сейчас вообще никто не думает о том, где снимать. Почему тот парк, а не другой? Этот ресторан, а не какой-нибудь еще ресторан? Я о таких вещах думаю непрерывно. Вот вы помните квартиру Баки? Там всего два ракурса, но забыть этот дом невозможно, потому что я по всему Лос-Анджелесу разыскивал дом, который стоял бы каким-нибудь особенным образом, на который интересно смотреть! А сейчас что снимают? Вот я иду в кино и вижу: очередная вертолетная съемка машины, въезжающей на Манхэттен. Гениальная находка! И что же дальше? Они выйдут, зайдут в ресторан, усядутся и тогда только начнут разговаривать? Потрясающе! В сон тянет от такого кино, вот что!

С.Й.: Я же девушка, в конце концов, и я вам так скажу. С «Черной орхидеей» мне повезло: там абсолютно гениальные наряды и все замечательно выглядели. А как в таких платьях еще можно выглядеть? Вообще, сороковые в этом смысле — очень удачная эпоха, да и пятидесятые тоже ничего. Платья тридцатых годов — так себе удовольствие, лучше уж двадцатые. Корсеты начала XX века — сущее мучение. Но мне в принципе нравится самая разная одежда, и платьев у меня целая коллекция. Я даже сама их иногда придумываю: сейчас вот должна сочинить коллекцию для Reebok. И это будет не как обычно случается с актерами и производителями одежды: если уж я ставлю свое имя, то я хочу лично отвечать за каждую деталь. Только это очень много работы. И времени.