Арт кромешный

В Москве появилась контора Artout, работающая как служба эскорта. Только вместо девушек и секса Artout предоставляет клиентам художников, писателей и оперных певцов. «Афиша» решила разобраться в происходящем и заказала себе на целый день художника Георгия Острецова

Кафе «Жан-Жак»
В «Жан-Жаке» я встречаюсь с художником Гошей Острецовым — он давно и вполне успешно проводит свои перформансы в Европе, а в России его выставляет Марат Гельман. Нам предстоит провести вместе целый день. И я выступаю в роли клиента — хочу, чтобы он нарисовал мне картину и устроил какую-нибудь культурную программу. Кстати, Гошин час по прайсу Artout стоит 400 долларов. «Это оплата сервис-коммуникации, — рассуждает художник. — Очень смелый проект, поэтому мы можем относиться к нему благосклонно. Мне важно отобразить эпоху, создать прецедент нового языка, а деньги потом придут. Разве у искусства задача — заработать деньги?» — «А представь, какой-нибудь русский медведь из Уренгоя, — начинаю я, — ну там, я не знаю, он устал от жизни, ему все надоело, теперь он жаждет искусства, но в своем понимании…» — «Какой медведь, а-а, человек, — перебивает он. — Да, знаю таких, медведицы тоже есть, и много. Всяким богатым папикам прикольно иметь в собственной компании художников. Потом еще кино про них снимать. Например, они едут в путешествие и берут художников, чтобы поднять статус путешествия, а художники ведь любят халяву. Это не меценатство, они именно берут художника, чтобы развлекаться: им нужен умный человек в компании. Это существует. Тот же Кулик недавно в Монголию ездил». Интересуюсь у Гоши нашей культурной программой, но больше всего меня волнует — что мы будем рисовать. Почему-то предлагаю нарисовать купюру 500 евро. Гоша отказывается: «Давай все-таки создадим произведение искусства». — «Отлично, — говорю. — Только что мы будем рисовать? Не Путина же…» — «А давай мадам Путину».

«Винзавод»
В просветительских целях мы отправляемся на «Винзавод», побродить по выставкам и там же нарисовать «Портрет первой леди» (из соображений политкорректности мы решили назвать картину так). Для начала зашли к Гельману — Гоша хотел показать свои работы, но их уже сняли и вот-вот повесят художества Мэрилина Мэнсона. Идем в соседнее помещение, что-то вроде склада-запасника, и разглядываем творения музыканта. «Мэнсон — это курьез, — комментирует Острецов. — Как рисунки Андрея Макаревича. В принципе, никому не запрещено мазюкать. А вообще это какие-то дети нерожденные, да?»

Идем дальше. Заходим во все попадающиеся на пути галереи. В Photographer.ru мы встречаем местного начальника Безукладникова и сообщаем, что собираемся рисовать первую леди. «Я думаю, потом вам нужно продать этот портрет Путину, — с серьезным выражением лица заявляет Андрей. — Ну когда он выйдет на пенсию, займется бизнесом и коллекционированием».

Далее по плану выставка, организованная журналом «Арт-хроника», под сомнительным названием «Премия Кандинского» (Гоша говорит, что в Польше уже есть такая премия и давно). «Чей это был отбор — непонятно. А вот, кстати, Врубель, — кивает Гоша на гигантского гопника. — Это выставлялось недавно в Галерее Гельмана».

Гоша комментирует практически каждый объект на выставке — скульптуры, анимации, картины. Мы приходим к выводу, что все сделано очень качественно, точно выверено. Но ничего нового и сверхвыдающегося мы не обнаружили. «Только время сможет определить — искусство это или нет. Как говорил Маяковский, зайдите ко мне через 200 лет. Время рисует за человека. Вот, например, смотри, Сергей Сайгон — молодой художник, взял и начал работать под Костю Латышева. Костя уже давно в этой стилистике работает. — Мы проходим мимо экрана с очередной тридэшной анимацией. — И разницы-то нет. Многие начинают работать под кого-то. Простому человеку сложно отличить рыночное искусство от музейного. Нужно быть очень серьезным специалистом. Да, я отличаю. У меня, как у художника, есть очень четкое мнение. Но это мнение может со временем меняться — сейчас мне нравится, а потом может разонравиться».

У местных граффитчиков Гоша раздобыл ключи от одной из мастерских — там мы и будем рисовать. Из соседнего помещения раздаются «Яблони в цвету» — там Алексей Калима со своей беременной женой разгребают завал после вчерашнего открытия «Премии Кандинского». «Да, угорели вчера, — сообщает он нам, убирая с прохода прямоугольную ржавую штуку с красной надписью «Кислота». — А зачем вам рисовать первую леди, лучше сделать плакат и идти на демонстрацию, сегодня ж 7 ноября, поздравляю, кстати. Вот, кстати, хачапури, угощайтесь». После хачапури мы закрываемся в нашей каморке, берем холст метр на метр, и Гоша разводит краски.

«Мне очень нравится серебряный фон, давай сделаем. Потому что золотой означал бы святость. Но серебряный тоже — такая народная дешевая позолота», — предлагает Гоша. Я, в свою очередь, настаиваю на зеленом: первая леди на пленэре. Мне хочется изобразить ее на лугу. «Да, конечно, у нас же совместное творчество, — соглашается Гоша. — Опять же, «Завтрак на траве», да, точно! Делим полотно на две ровные части — серебряный верх и зеленый низ. Нам же нужна перспектива. Мадам Путина — это прежде всего собирательный образ. Образ дамы, властительницы, первой леди, высшей женственности. А я прежде всего — русский художник, поэтому стараюсь воплощать в своем творчестве русскую традицию. Сейчас ты увидишь и элементы Серова, и Репина, а также дымковской игрушки — в этом нет ничего зазорного: наши женщины похожи на матрешек…»

Мы заканчиваем грунтовать. Получается почти Куинджи с его лунным светом. «Ну вот, теперь можно и подпись ставить», — смеется Острецов.

Я нахожу на столе среди дисков, карандашей и красок детскую книжку Сутеева и начинаю читать вслух рассказ про гриб и лягушку, в это время Гоша изображает силуэт женщины со сложенными, как у Моны Лизы, руками. Через несколько секунд появляются декольте, шляпка, манжеты и грудь. Я предлагаю нарисовать горящую избу и красного коня — как символ настоящей русской женщины. «Ты меня заставила делать такую живопись, м-да. Но мы не отчаиваемся», — на самом деле Гоша явно получает удовольствие от нашей импровизации.

«Заказ художника через Artout — это возможность понять психологию и работу мысли художника, — говорит Острецов, делая трафарет коня. — Возможность попытаться проанализировать мотивы художника. И одновременно задать ему вопросы. Так процесс творчества становится понятнее». Тут для пущего реализма я решаю подрисовать волосы. Гоша дает добро, и я приступаю. При этом немного нервничаю, поскольку рисовать не умею вообще.

«Слушай, я понял, — восклицает Гоша, когда волосы готовы, — ты внесла в картину элемент пластического идиотизма. У тебя, кстати, отличное чувство симметрии. И талант. Ты сделала картину более невменяемой. То, что нужно, — нужно уходить от эстетического, не должно быть легкости, нужно пройти через испытания».

Мы включаем радио, оно настроено на волну радио «Дача». «О, — говорит Гоша, — как раз лубочная музыка. У нее курносый нос, нет?» Красные кони готовы, в голове изба горит. Вдруг Гоша неожиданно одним махом делает аэрозолем зеленую маску. Теперь все вроде как на месте — художник доволен.

«Можно ставить подпись. Вместе подписываемся, а?» — смеется Гоша. Но я хочу, чтобы он подписывал картину без меня. Упаковав «Путину» в целлофан и перевязав ее белым скотчем, мы отправляемся выпить за нас всех, а главное, за искусство в кафе «Маяк». Едем на метро.

Московский метрополитен
В моих руках «Первая леди», Гоша стоит рядом и рассуждает о том, что в нашем обществе потребления нет культуры производства: «Вот когда люди начнут покупать заводы, чтобы создавать там музеи, тогда можно говорить уже о штучных произведениях и об их потреблении. А у нас за последние 10 лет ничего не изменилось — холст и масло, все! Даже графика не ценится: бумагу не считают произведением искусства».

Кафе «Маяк»
В «Маяке» мы ждем заказанного, и Гоша показывает мне фотографии своего недавнего перформанса в Париже. В одной из галерей буржуазного района Марэ он выступил так: снял вывеску, вместо нее повесил свою — «Салон красоты». Сделал на фасаде несколько трафаретных надписей: «Здесь хорошо вые…анные сучки», «Каждый художник должен знать, где его миска с едой», «Также е…ем пидорасов в жопу».

Я распаковываю «Путину» и предлагаю Гоше устроить аукцион и заработать. «Я против аукционов при жизни, умру — пожалуйста». — «Тогда нужно оценить картину, знаешь, для проформы», — говорю я. Оказывается, что за соседним столиком сидят-выпивают знакомые кураторы — Алексей Новоселов из Московского музея современного искусства на Петровке и Алена Лапина из галереи «Рефлекс». После нескольких виски и долгих переговоров они оценили картину в 15 тысяч евро. «Первоначальная цена, да, а за двенадцать точно возьмут», — обнадежила меня Алена.

На следующий день я решила самостоятельно найти покупателя. Изучив записную книжку, позвонила Марату Гельману. «Знаете, мне для драматургии репортажа было бы здорово продать картину, ну вы понимаете…» — говорю я. «Да, понимаю, что у вас в голове, — ответил мне Марат. — Но я сотрудничаю лично с Гошей, поэтому давайте через него или вместе с ним».

Звоню Игорю Маркину. У него в коллекции Острецова нет и в ближайшее время не запланировано. В общем, феерического финала не получилось, зато теперь «Портрет первой леди» Георгия Острецова висит у меня дома.