Что смотреть на фестивале «Другое кино» «Любовь» Михаэля Ханеке

Старик ловит голубя. Глупая птица залетела через окно в прихожую, и теперь человек неуклюже, на негнущихся ногах гоняет ее из угла в угол. Потом, догадавшись, берет с вешалки плащ и накидывает на голубя. Птица в ужасе замирает. Старик садится и берет ткань, в которую завернут незваный гость, на колени. В соседней комнате уже не первый месяц умирает его жена, умирает мучительно: весь ее лексикон ныне ограничен словом «плохо». Смерть — давно не событие, а процесс. Визит голубя — вот событие.

Какая нелегкая занесла его в аскетичное пространство парижской квартиры, в стенах которой заперто практически все действие фильма Михаэля Ханеке «Любовь»? Кто он, что он? Вестник мира, как учили нас в советском детстве? Сигнал о скором конце путешествия, как во время Потопа? (Потоп в картине тоже есть, в жутком сне героя.) Птица в доме — к скорой смерти, как учит нас примета? Или к скорой свадьбе, как утверждает другая? А может, это демонстрация актерской удали? Ведь 81-летний Жан-Луи Трентиньян и правда сам поймал этого голубя, ничуть не проиграв ему в органике. Или режиссерская похвальба? Бергман говорил, что высшее доказательство таланта — способность автора переходить из реальности в сновидение и обратно, а в «Любви» эта тонкая грань окончательно стерта. Вероятно, все еще проще. Герой Трентиньяна делает точно то же, что и Ханеке: пытается схватить в руки что-то очень трудноуловимое. Ему это удается.

Ответ на вопрос «что он ловит?» — в названии, равно тривиальном и гениальном. Придумал его, кстати, именно Трентиньян, прочитав присланный ему сценарий. Тогда Ханеке без колебаний выбросил в корзину десять рабочих заголовков: «Один хуже другого, вспоминать не хочется». Престарелый суперстар публично заявлял, что уходит из кино, после страшной утраты — гибели дочери, с которой он вместе выступал на сцене. В любви и потерях Трентиньян знает толк, но автобиографического в картине, которая писалась специально для него (и он оценил, вернулся на экран), нет. Наоборот, взрослая дочь (верная режиссеру Изабель Юппер) — замужняя и несчастливая в браке, живущая где-то далеко, — в фильме жива-здорова, а умирает от инсульта жена (85-летняя Эмманюэль Рива).

Что может быть банальней. Живут вместе благостные старики, ссорятся по пустякам и мирятся, сами того не замечая. По утрам пьют кофе и едят яйца всмятку, вечерами ходят на концерты классической музыки — оба в прошлом консерваторские преподаватели. А потом случается то, что случается с каждым, и не как в сказке. Жили, может, счастливо, но умереть в один день не получилось. Что ж, люди как люди, даже зовут их точно так, как всех супругов у Ханеке, — Жорж и Анна. Если чем и отличаются от остальных, то, опять же, тем словечком, что в заголовке.

Фильмов о любви катастрофически мало. Старых предостаточно, но у этого деликатного продукта, увы, есть срок годности. А сегодня — настоящий дефицит. Даже большинство нынешних голливудских ромкомов не про любовь, а про флирт и влечение, постепенно приводящие героев в благочинную семейную ячейку. Про влюбленность, «любовное настроение» — сколько угодно. Про секс, благо последние табу уничтожены, — полным-полно. Про то, как люди теряют голову: пока они не успеют ее найти, по-быстрому включаются финальные титры. И, разумеется, про то, как хочется любви и как она недостижима, как невозможна: главный манифест на эту тему, беспощадную «Пианистку», снял именно Ханеке. Но фильмов о том, что Лев Толстой называл «единственной разумной деятельностью человека», давно уже нет. Теперь такой фильм появился.

Австрийский ригорист, который, кажется, пришел в этот мир именно таким — строгий взгляд за круглыми очками, седая борода, — всегда снимал кино о бездне, которая совсем рядом, в шаге, за спиной. Хаос настигал героев внезапно и где угодно: на репортажно снятой улице, в метро, в подъезде собственного дома, в уютном офисе или телестудии. Он бурлил в душах и мозгах аккуратных буржуа, жителей Вены или Парижа, прорываясь в резком слове, ударе, выстреле, неожиданном даже для того, кто нажимал на курок. «Любовь» — первый фильм Ханеке о «единственной разумной деятельности», которая способна сопротивляться этой вселенской энтропии. А также о силе духа, который отказывается капитулировать перед телом — предателем, сдавшим все позиции: сперва отнявшуюся правую половину тела, потом левую, затем гордость, память, волю и все остальное, за пределами чего остается только вопль: «Плохо!»

Раньше Ханеке исследовал медийные фильтры между автором и потребителем, критиковал телевидение и кинематограф, изобличал неискреннее искусство, производя его негатив. Теперь он отказывается от этих фильтров и посылает к черту фирменные эффектные приемы, чтобы вглядеться в человеческое лицо. Еще в начале фильма камера отворачивается от сцены, с которой звучит Шуберт (выбор музыки — напоминание о том, что Ханеке все-таки не парижанин, а венец), и смотрит в переполненный зал. А там лица, среди которых Жорж и Анна, много Жоржей и много Анн. Уже в этот момент все те, кто презирал режиссера за его мнимое высокомерие, за морализм и холодность, возьмут свои обвинения обратно. Простое право сидеть рядом и слушать Шуберта — и есть то самое, что в заголовке. Хотя, конечно, не только это. Еще и разделенная боль, кровь, грязь, неверие, ужас, еще раз боль, боль, боль.

Пожалуй, главная примета великого фильма о любви — острое чувство, возникающее у зрителя: «Я тоже хочу пережить такое». Картина Ханеке — редкий случай фильма не о первой, а о последней любви — оставляет это чувство. Оно держится непривычно долго, будто живая птица в руках.