Курьезы Барнс/Букер

Барнс в жизни (вот тут, на самом деле, все описано) очень похож на тот образ автора, который складывается в голове его читателя; автор, что называется, этих строк дважды брал у Барнса интервью, один раз был в его доме и один раз видел, как он читает со сцены; и всякий раз Барнс выглядел, двигался, разговаривал именно так, каким его себе и представляешь: сдержанно, отстраненно, меланхолично, выжидательно; вообще, он из тех людей, о которых (кажется) можно судить по их текстам.

Другое дело, что его тексты — очень разные; тому, кто захочет написать «окончательную» книгу о Барнсе, придется туго.

У него были периоды, когда его явно больше интересовали идеи, чем персонажи; во всяком случае, «идеи» превалировали, а персонажи казались недостаточно трехмерными; «генеральный конструктор ренессанса романа идей», иногда — в ранних вещах — он представлялся больше литературным инженером, чем поэтом. Говорили, что на самом деле он вообще не беллетрист, а гениальный эссеист — особенно после того, как вышли его «Письма из Лондона» — сборник  статей об Англии для «Нью-Йоркера». Но были, наоборот, и романы с персонажами не то что даже многомерными — а еще и абсолютно узнаваемыми, стопроцентно живыми; романы страстные, мелодраматичные («До того как она меня встретила» — роман, по степени точности похожий на фильм «Вечное сияние чистого разума»).

У него есть супертехнологичные романы, выстроенные на трюке с эхо (автор запускает отдельные слова, метафоры, фразы, эпизоды, как бильярдные игроки бьют шар карамболем, — и рассчитывает траектории на много страниц и лет вперед; таких эхо — слов, метафор, фраз, эпизодов — в одном романе может быть десятки; все они сталкиваются, сливаются в новые созвучия), а есть — с мощным сюжетным двигателем.

У него есть романы тихие, теплые, анемичные, похожие на зацветшие пруды, состоящие из повторяющихся сцен и ощущений, разыгрываемых по много раз. А есть — детективы, настоящие, без дураков, криминальные романы, мало того — это романы ПРО ФУТБОЛ.

Что никогда никуда не девается — при всей его протеичности, — так это особая, иронично-меланхоличная, барнсовская интонация (слово «ирония» в случае Барнса может означать много чего: в диапазоне от сдержанного подтрунивания до ядовитого хохмачества); его манера спрашивать, спрашивать, спрашивать — подковыривать вроде бы очевидные и заведомо понятные вещи и превращать их в смешные или трогательные парадоксы; вот именно такой писатель должен был написать лучшие книги про любовь и про смерть; ну вот он их и написал.