Идентификация Зорна

29 апреля в МДМ выступит Джон Зорн

Случилось практически невероятное – в Москву все-таки приезжает американский композитор и саксофонист Джон Зорн с группой Electric Masada (Марк Рибо, Сайро Баптиста, Тревор Данн и другие виртуозы). Его ждали здесь много лет – из всех героев альтернативной культуры он уступает по здешней народной любви разве что Тому Уэйтсу. В преддверии исторического концерта Александр Кан, Юрий Сапрыкин и Максим Семеляк расписали основные достоинства долгожданного авангардиста, а Дмитрий Ухов позвонил Джону Зорну в Нью-Йорк.

Зорн и полистилистика
Хард-боп, фри-джаз, нойз, грайндкор, камерная музыка, лаунж-экзотика, серф, панк, гамелан, кантри, даб, электроакустика, кинематографический и мультипликационный поп, современный минимализм, экспериментальная электроника, клезмер, индустриальный эмбиент, ритуальная музыка – очень не всякий магазин пластинок способен выкатить подобный ассортимент. Джон Зорн же не просто сочинял и играл на все эти бесчисленные лады, он еще и профессионально навел между ними мосты. К середине восьмидесятых он сообразил, что смысл не в центре, а на границах, сделав тем самым шаг от радикального авангарда к постмодернизму. Зорн-композитор всегда признавался, что ему интересней то, что на грани, и научился комкать собственную музыку так, что граней в ней оказалось не счесть.     М.С.

Зорн и джаз
«Как саксофонист я, конечно же, не мог не интересоваться Орнеттом Коулменом, Чарли Паркером и Ли Коницем. Но джаз – не та традиция, в которую я чувствую себя в состоянии сделать значительный вклад, хотя джазовое чувство для меня основополагающе». До относительно недавнего времени это высказывание Зорна казалось вполне справедливым. Воспитывавшийся с детства на классическом авангарде, к джазу он пришел уже в студенческие годы, и его первым джазовым кумиром был авангардист Энтони Брэкстон. Первые зафиксированные в звукозаписи самостоятельные опыты Зорна в начале 1970-х относились к музыке свободной импровизации, оторвавшейся уже не только от джазового мейнстрима, но и от раннего фри-джаза Коулмена или Колтрейна. Постепенно Зорн стал копать глубже и увлекся хард-бопом. Трио с гитаристом Биллом Фризеллом и тромбонистом Джорджем Льюисом News for Lulu полностью посвящено интерпретациям классического хард-бопа Хэнка Мобли, Кенни Дорама, Фреда Редда и многих других. После участия в проекте Хэла Уилнера – трибьюте Телониусу Монку – он делает уже собственные трибьюты Херби Николсу, Сонни Кларку, Орнетту Коулмену. Все эти проекты были во многом данью собственной увлеченности, но все же Зорн сумел сделать значительный вклад в джаз. Парадокс в том, что случилось это в проекте, сверхзадача которого выглядела совершенно иной. Увлекшись еврейской культурой, он собрал Masada – строгий акустический джазовый квартет с Дейвом Дагласом на трубе, Грегом Коуэном на контрабасе и Джоуи Бэроном на барабанах. Зорн сумел внести в классические коулменовские ритмические и гармонические структуры неслыханный ранее в джазе еврейский мелодизм. Как Гиллеспи с Кубой, Стэн Гетц с бразильской босса-новой, Колтрейн с Индией, Зорн обогатил джаз новым мелодическим языком, совершив таким образом, пожалуй, самую серьезную джазовую революцию последней четверти века.     А.К.

Зорн и Япония
Зорн не только ударник собственного производства, он также ведет активнейшую общественную работу по распространению чужой музыки. Пожалуй, настырней всего Зорн занимается музыкой из Японии. Связано это с тем, что Зорн прожил между Нью-Йорком и Японией около десяти лет. На вопрос, зачем ездит, отвечал: музыка, кухня, кино, друзья. Один из его проектов даже назывался в честь японской рыбы – Mystic Fugu Orchestra (замечательно вкрадчивый нойз с еле слышными мелодиями). Однако исторический вклад в японскую культуру Зорн сделал, основав на собственном лейбле Tzadik серию New Japan. Тамошняя музыка разнится от традиционно хмурого построка Mono до грудничкового наива Jon (пожалуй, самая смешная запись серии), от импровизационного транс-фолка Rovo до мечтательной аккордеонистки A Qui Avec Gabriel. Вне этой серии вышел еще японский альбом Зорна «Ganryu Island», записанный им дуэтом с Сато Мишихиро.    М.С.

Зорн и евреи
В одном из интервью Зорн говорит, что вряд ли проникся бы собственной национальной принадлежностью, если бы не опыт пребывания в Японии – стране, где все чужое. Поворот Зорна к еврейской музыке отмечен выпуском альбома «Kristallnacht» (1992), где традиционный клезмер в исполнении Фрэнка Лондона и Дэвида Кракауэра перемешан с записями речей Адольфа Гитлера. Двумя годами позже выходит первый альбом квартета Masada: каждый новый CD этого проекта обозначается очередной буквой еврейского алфавита. Зорн ищет еврейскую идентичность и в чужой музыке. В инициированной им серии Great Jewish Music нью-йоркские музыканты играют вещи Сержа Генсбура, Марка Болана и Берта Бакарака: для Зорна еврейская музыкальная традиция включает в себя даже тех людей, кто никогда не интересовался собственным пятым пунктом.    Ю.С.

Зорн и даунтаун
Нью-йоркский даунтаун – специфический островок неортодоксальной культуры на границе между SoHo и Lower East Side – в музыкальном смысле сформировался примерно в середине 1980-х годов. Тогда среди многочисленных знаменитых клубов типа Sweet Basil, Village Vanguard и Blue Note появился маленький и невзрачный Knitting Factory. Основатель клуба Майкл Дорф вспоминает, что первый же концерт Зорна в малюсеньком помещении на Houston Street стал и первым в истории Knitting Factory аншлагом. Сам Зорн, однако, жил на Lower East Side еще с середины 1970-х, хотя и был тогда всего лишь одним из многих нью-йоркских авангардистов, по традиции селившихся именно в этих местах. Осенью 1988 года мы с Курехиным побывали в его тамошней квартирке, в которой ванна стояла посреди кухни, зато пластинок было столько, что мы были ошеломлены. Во второй половине 1980-х Зорн выдвигается в явные лидеры даунтаунской сцены – не только по богатству, обилию и разнообразию идей, но и по коммерческому успеху, довольно неожиданно свалившемуся на пошедшего по постмодернистcкой стезе бывшего авангардиста. Зорн стал локомотивом всего многочисленного сообщества, втаскивая одного за другим своих друзей и соратников в контракты с более или менее крупными фирмами. А уж когда он создал собственный лейбл Tzadik, вскормленная им и его поколением даунтаунская молодежь стала смотреть на своего лидера и вовсе как на гуру. Knitting Factory переехал в другое место, еще дальше на юг, что само по себе было бы нестрашно, но направление клуба сильно изменилось: вместо нового джаза и экспериментальной музыки там теперь звучит по большей части пусть и неортодоксальный, но все же рок. Место его занял другой клуб – Tonic, буквально в трех кварталах от прежнего Knitting Factory. Именно здесь сейчас центр даунтаунской новоджазовой тусовки, лидером которой – теперь бесспорным – остается Джон Зорн. Сам он, хотя финансовые возможности позволяют ему поселиться теперь в любом, куда более престижном и буржуазном месте Манхэттена, по-прежнему хранит верность даунтауну и живет в той же квартирке. Думаю, впрочем, что ванну все же он переоборудовал.     А.К.

Зорн и компания
Списки людей, игравших на альбомах Зорна, – все равно что справочник «Кто есть кто в нью-йоркском авангарде»: встречаются даже Шон Леннон и Диаманда Галас. Зорн непрерывно выискивает живых и неортодоксальных музыкантов, перетасовывает их в разных сочетаниях, тормошит их и теребит. Современный музыкальный авангард без него был бы сильно скучнее: вряд ли кто кроме Зорна смог бы упихать в одну группу британского гитариста-импровизатора Фреда Фрита и вокалиста-крикуна японской шумовой группы The Boredoms по имени Ямацука Ай (так возник проект Naked City). Многие люди из ближнего круга Зорна вроде басиста Билла Ласвелла или гитариста Билла Фризелла и сами по себе звезды, но к Зорну все бегут по первому требованию. В Москву Зорн тоже везет первостатейных людей – гитариста Марка Рибо, перкуссиониста Сайро Баптисту, электронщицу Икю Мори и прочих.    Ю.С.

Зорн и кино
Зорн в некоторой степени прославился благодаря кино. Всемирный успех пришел после пластинки «The Big Gundown» (1985), где Зорн подверг вдумчивой вивисекции самого Эннио Морриконе. Морриконе одобрил. За ним последовал трибьют Жан-Люку Годару. О киновкусах Зорна нетрудно судить по одному факту. По его собственному признанию, главным кинопотрясением для хитрого саксофониста стали «Пылающие создания» (1963) Джека Смита – кинорежиссера и музыканта из тусовки, приближенной к американским минималистам и группе The Velvet Underground. Прошлым летом этот фильм – сорок минут черно-белой оргии с переодеваниями и комическими изнасилованиями – впервые показали в России в рамках ММКФ. Неудивительно, что после раннего просмотра «Созданий» Зорн на всю жизнь зациклился на очень странном кинематографе – от Кеннета Энгера (композиция «Lucifer Rising» с альбома «IAO») до японского порно. Одна из лучших зорновских работ в жанре filmworks – это пластинка, написанная для документального фильма о кинорежиссере Майе Дерен. Ее жизнь и история вдохновила Зорна на чудеснейшие пьесы для виолончели. Вообще, Зорн – образцовый киноман. И даже название Naked City – всего лишь цитата из черно-белого кинематографа Жюля Дассена.     М.С.

Зорн и Tzadik
Собственный рекорд-лейбл Зорн основал в 1995 году. Первоначально Tzadik должен был всего-навсего допечатывать исчезающие из продажи зорновские диски. Однако же Зорн-издатель быстро вошел во вкус и развил бешеную активность. Сейчас в каталоге лейбла – порядка 300 позиций; английский журнал The Wire, прилежно отслеживающий продукцию Tzadic, вынужден каждый месяц печатать по 5-7 рецензий на их диски – ни один из лейблов, выпускающих новый джаз и импровизационную музыку, не может похвастаться такой продуктивностью. Чтобы окончательно свести потребителя с ума, все релизы Tzadik распределены по нескольким секциям-сериям: есть серия архивной музыки, серия композиторов, серия юбилейных альбомов, серия Lunatic Fringe (там издается музыка, экспериментальная даже по меркам Tzadik) и серия «Радикальная еврейская культура». К последней принадлежит главное из новых имен Tzadik – отличающийся феноменальной техникой 70-летний пианист Бора Бергман; в ней же когда-то был издан альбом группы Kletka Red под предводительством бывшего лидера таллинской группы «Не ждали» Леонида Сойбельмана.     Ю.С.

Зорн и Ухов
– Больше всего у вас я люблю пятую часть «Aporias». Эти хлопки в ладоши – они абсолютно неожиданны в столь серьезном контексте. Как вы их придумали?

– Меня на них вдохновило фламенко.

– Я вас поздравляю, это фантастическая вещь. Говорю вам на правах консерваторского недоучки, который, однако, все еще любит серьезную музыку.

– Все мы, брат, недоучки.

– Ваши избыточные знания о чужой музыке – не мешают ли они сочинять собственную?

– Вообще никак. Понимание прошлого необходимо для того, чтобы делать музыку в настоящем.

– Вы раньше на сайте вывешивали топ-тены любимых фильмов, пластинок, книг. Последние два года эти списки не обновляются. Что вы сейчас слушаете, читаете?

– В данный момент я слушаю музыку Гурджиева, мне очень нравится. А вообще – постойте, я посмотрю, что у меня в iPod. Так… Гленн Гульд играет Баха… Гийом де Машо… Фрэнк Заппа… М-м-м… Фрэнк Синатра… Эннио Морриконе… Много поп-музыки шестидесятых. Потом, Джо Венутти. Кертис Мэйфилд. Что тут у меня еще? Captain Beefheart.

– Какой период?

– «Lick My Decails off».

– То есть ранний.

– …Еще саундтреки к Жан-Люку Годару. Еще Серж Генсбур… Синглы Сан Ра. Музыка из Окинавы. И Вилли Нельсон. Такие дела.

– А книги?

– Книги? Я много читаю. Алистера Кроули.

– Прозу или философию?

– В основном философию. Еще – биографию Хичкока. И жизнеописание Генри Кауэлла.

– А вы знаете, что первая нотная публикация Кауэлла была в Советском Союзе в двадцатые годы?

– Нет.

– Как вы отнеслись к использованию вашей музыки в фильме «Забавные игры»?

– Какие игры?

– Это фильм Михаэля Ханеке. Там вашей музыкой озвучены сцены радикальнейшего насилия.

– Я не видел этого фильма. Более того, я не знал, что моя музыка там звучит. Меня часто используют, не ставя в известность. Пусть их.

– Вы знаете что-нибудь о русских клезмер-традициях? Вообще – какую-нибудь русскую музыку слушаете?

– Классику в основном.

– А Шнитке, Губайдулину?

– Мне нравится Губайдулина (делает ударение на предпоследнем слоге), несколько ее пьес. Я, кстати, встречал ее в Японии. Вообще, я встречал там много русских музыкантов много лет назад.

– В 1988 году? Там еще Курехин был.

– Да, пожалуй, в 1988-м.

– Все знают о вашей страсти к Японии. Но в интервью Майкла Голдберга вы отзывались о японцах как о зашоренных и неконтактных людях.

– Это чистая правда. Поэтому мне сложно продолжать там работу. К тому же тамошние лейблы DIW и Avant переживают не лучшие времена – они вынуждены выпускать фортепианные трио и даже банальную поп-музыку, чтобы выжить. И это трагедия на самом деле. Есть, правда, надежда, что появятся молодые лейблы.

– Идя на ваш концерт, московский слушатель должен быть в курсе ваших записей или он может быть совершенной tabula rasa?

– Tabula rasa – прекрасно. Я приезжаю с проектом Electric Masada, а он интересен тем, что объединяет музыкальные практики, которыми я занимался последние двадцать лет. Это одновременно мощь проекта Naked City с его рок-составляющей, еврейская чувственность «Масады» и импровизационная спонтанность «Кобры» – все вместе. Я буду много дирижировать, и музыканты никогда не знают, что произойдет в следующий момент. Это дико интересный проект. Я слышал, что в России меня давно ждут; уверен, люди не разочаруются в этой музыке.

– А как вы относитесь к бутлегам? У нас пираты издали практически весь бэк-каталог Tzadik.

– Да вы что? Ну прекрасно. Музыкой надо делиться.

– А роялти?

– Да я не голодаю, в общем-то.

– Если бы мейнстримовый московский джаз-клуб пригласил вас сыграть джем-сейшн, вы бы согласились?

– Нет.