Подо что танцуют в московских клубах

Миронов: Давайте сначала зададим постановку вопроса — она поступила от «Афиши», но я с некоторыми оговорками могу с ней согласиться. Что мы имеем? В начале нулевых техно было на топе. Тон задавали клубы вроде «Города» и «Гауди», Mix, четверги Кубикова во «Флегматичной собаке». Это был главный танцевальный стиль, и если человек собирался в клуб, он, скорее всего, шел колбаситься под техно-музыку. Длилось это достаточно долго, как-то еще в это вкрапливался стиль R’n’B, подъем гламурных клубов и так далее. Так или иначе, на сегодняшний момент очевидно, что техно стало частностью, превратилось в такое же субкультурное течение, как дабстеп или гоа-транс. Когда в 2011 году в клуб собирается среднестатистический житель Москвы, скорее всего, он пойдет отрываться под песню Pussycat Dolls «Don’t Cha», чем под какой-нибудь утонченный шаффель-бит. Так ли это?

Спирит: Я абсолютно уверен, что нет. Во-первых, когда начинался клуб «Город» и работала «Флегматичная собака», это никак не было мейнстримом — они тоже существовали на уровне субкультуры. Мейнстримом была электродрянь какая-то, под которую танцевали в клубе «Зона». Интерес к техно-культуре никуда не делся. Просто сейчас техно как такового уже нету. Оно трансформировалось. По большому счету, «техно» сейчас называют хард-стайл — то, что делает Витя Фашист. Техно в общественном сознании перекочевало куда-то в сторону хардкоровых дисциплин. А то, что мы подразумеваем под стилем техно, переместилось в сторону хаус-стилистики. Снизились обороты, снизились скорости, появилась мелодичность.

Миронов: Давайте называть вещи своими именами: я в первую очередь говорю про то, что называется «минимал-техно». Когда-то это было такое же раздражающее всех понятие, что и «хипстер» сейчас.

Спирит: Мы вообще называем «техно» любую хорошую музыку. Посмотрите на ту же «Крышу мира», в ней играет техно, и там танцуют люди, которые в начале ночи с удовольствием идут в «Сохо». А с утра они едут в «Крышу мира». Техно стало абсолютно общепринятым жанром, который становится популярным в провинции. На самом деле, все даже круче, чем в начале 2000-х. Стало больше хороших диск-жокеев, стало больше хороших музыкантов. Наши люди стали популярны за границей. С нами более уверенно стали разговаривать европейцы, они приезжают сюда чаще, и не за такие уж баснословные гонорары.

Миронов: Это естественный прогресс. То, что начиналось в 2000-х как слабенькое движение, просто в силу неизбежного исторического развития обросло менеджерами, коммьюнити, сайтами, своими медиа, героями, мифами и легендами. Но я вот о чем. По моим ощущениям, техно было в фокусе в начале 2000-х годов, когда приезд Рикардо Виллалобоса стал событием года. А вот недавно он выступал в «Арме» — и это была просто «еще одна вечеринка».

Щербина: То, что происходит в Москве, в принципе релевантно для всей европейской музыкальной культуры. В нулевые годы музыка еще была социальным идентификатором для большого круга людей, которых маркетологи называют трендсеттерами. Людей, которые имеют мнение, влияющее на мнения всех остальных. Сейчас сменилось поколение, и те самые трендсеттеры повзрослели, превратились в випстеров. А новое поколение — хипстеры — ничего не смогло предложить в плане самоидентификации, кроме шмоток и каких-то брендов, которые еще быстрее меняются, чем музыкальная мода. Современные трендсеттеры ориентируются на потребление товаров, связанных с фэшн-индустрией. Музыка перестала быть мощным идентификатором. Раньше, если ты слушал техно, из этого следовало, из этого складывался твой личностный портрет.

Миронов: А теперь техно может звучать в айподе и у студента Британской школы дизайна, и у менеджера спортивного магазина. Или у сотрудника Госнаркоконтроля.

Щербина: Именно так. Сейчас другие взгляды. Опять же, информация стала более доступна. Раньше доступ к ней имели люди, которые стремились узнать что-то новое. Сейчас даже стремиться не надо — из интернета и так все прет.

Миронов: Но правильно ведь, что когда среднестатистический москвич говорит: «Я иду в клуб», — это совершенно не значит, что он будет оттопыриваться под качественное техно?

Щербина: Я думаю, что среднестатистический москвич в принципе не понимает, подо что он будет оттопыриваться. У него другое представление о том, что такое клуб. И это самое главное изменение.

Спирит: Это то, что начиналось десять лет назад, а теперь завершилось. Люди перестали ходить на музыку — они теперь ходят в клуб. Но это как раз неестественная трансформация — сами клубы взяли и убили музыку. Большинство людей выбирается из дома в ночь, чтобы просто отдохнуть. По большому счету, им наплевать, играет там спейс-диско, мэш-ап или какой-нибудь Лучано приехал.

Щербина: При этом надо отметить, что общее качество саунда в целом стало лучше. Тот мэш-ап, который сейчас есть, может, он не такой концептуальный. Но по сравнению с тем, что играло во многих клубах в начале 2000-х, прогресс есть. Стало лучше и интереснее.

Алгоритмик: Мне кажется, что сильно ничего не изменилось. Просто большие медиаресуры, которые правят молодежью, тот же Look At Me, не пишут про техно. Вот я занимаюсь двумя проектами: лейблом с битованной музыкой и хип-хопом how2make — и техно-лейблом Nervmusic. О Nervmusic на LAM никогда не писали. О любом событии how2make там пишут — потому что молодым СМИ это кажется чем-то новым и интересным.

Миронов: При этом техно все-таки остается корневым жанром для всего, что связано с афтепати.

Захаров: Опять же, не техно, а хаус скорее. Сейчас вообще очень трудно проводить водораздел по стилям. На наших афтепати играет и всякое нью-диско, и новый чикагский хаус. Смысл в том, что приходят красивые девушки, бухают в баре — и играет музыка, которая способствует общению и сближению людей. А не просто четыре четверти.

Щербина: В клубной музыке есть социальный аспект и прагматика. Например, техно — музыка, направленная внутрь себя. Ты под нее скорее медитируешь сам с собой, чем раскрываешься. Мэш-ап, диско — это радостные стили, которые как раз тебя раскрывают — и хочется общаться. Когда мы слышим какую-то песню с вокалом, под которую все могут попеть, вероятность коммуникации гораздо выше, чем если мы ловим мельчайшие модуляции звука, стоя на танцполе. Поэтому с точки зрения коммуникации — и, соответственно, с точки зрения следствия этой коммуникации в виде покупки алкоголя — да, мелодичная музыка с вокалом выгоднее для клубов.

Спирит: Давайте перечислим клубы, которые можно отнести к тому условному стилю техно, о котором мы говорим. Это «Арма», «Пропаганда», «Мир», «Крыша мира», «Солянка», Progressive Daddy, «Сквот», Discoteque, Gagar.inn, Paparazzi. Навскидку — десять штук. В начале двухтысячных их было два-три.

Миронов: За счет того что тогда все движение было более сконцентрированным, 2 клуба из начала нулевых имели большее значение, чем 10 теперешних.

Спирит: «Солянка» и «Крыша мира» для нашей культуры такие же важные места, каким была «Флегматичная собака». Она, кстати, всего два сезона отработала.

Миронов: Был еще такой этап в интернете, когда с базами данных типа Discogs все было довольно неплохо, а с собственно аудио еще неважно. Из-за того что ты мог узнавать информацию о техно-музыке, но не мог ее слышать, интернет страшно подхлестывал интерес к новым релизам, провоцировал людей купить диск или заказать пластинку.

Викстрем: Раньше клубы были своего рода средством массовой информации, способом живого обмена музыкой между людьми. А сейчас они выполняют сугубо функциональную роль. Технологии упростили процесс не только передачи музыки, но и ее производства. Мне кажется, мы уже дошли до того уровня, что техно делать интереснее, чем его слушать, поэтому вокруг столько продюсеров. Есть масса людей, которые пишут исключительно для себя, — это такой способ саморефлексии.

Спирит: Давайте посмотрим повнимательнее на «Арму 17». Когда клуб появился, вылупилась огромная армия его поклонников, которые раньше никуда не ходили. Посещение вечеринок на «Курской» стало для них определенным образом жизни. Я знаю людей, которые являются поклонниками «Армы» и разбираются в музыке так, что вообще мама дорогая, и они никогда раньше не были ни в «Городе», ни в «Миксе». Новые, европейского типа тусовщики, они летают на западные фестивали, они мировые граждане, они действительно хорошо разбираются в музыке. Гораздо лучше, чем клубные персонажи начала 2000-х. И они гораздо более открытые. Не как раньше: «Я слушаю психоделик-транс» — или «Я слушаю техно».

Миронов: Я был на пресс-конференции гигантского рейва Olmeсa Gold Fever, когда они вывозили в Москву клуб Amnesia с Ибицы во главе с Маркусом Шульцем и Эриком Придзом. В столице туда пришло порядка 15000 человек. Классное событие, классно отмодерированное, хорошо подготовленное, но человек — испанец, который занимался лайн-апом, — рассказал мне, что если он сделает такую вечеринку на Ибице, то страшно провалится. Для Ибицы мейнстрим — это Лучано, свен-вэтовский Cocoon и прочая минимал-тарабарщина. То, что для московского массового человека, который ходит на Тиесто, — андерграунд. Миша, ты говоришь, что в «Арме» проросла громадная тусовка западного образца, но ведь Лучано в Москве даже при такой рекламной поддержке, как у Amnesia, не соберет столько посетителей, сколько Маркус Шульц или Эрик Придз.

Спирит: И это логично. Маркус Шульц и Эрик Придз пишут музыку для тинейджеров. Почему трансовые диск-жокеи занимают позиции во всех всевозможных чартах? Их любят дети, которые голосуют в интернете. Взрослые люди в интернете не голосуют. Лучано и евро-транс — это два разных типа аудитории.

Миронов: Еще интересно то, что из всех перечисленных тобой клубов, место, которое открыто только в пятницу и субботу, и то не всегда, одно. Это «Арма». В остальных и поесть можно — все они вынуждены совмещать клуб с рестораном.

Спирит: Сама территория «Армы» как-то не очень способствует теме богемного времяпрепровождения в ресторане. В отличие от того же «Красного Октября». А вообще, окупаемость арендных ставок в клубах — это в первую очередь проблема менеджмента. Почему открываются и закрываются заведения? Потому что у нас не так много хороших менеджеров, которые действительно знают, как правильно должен работать клуб.

Миронов: Давайте я переформулирую свой вопрос. Можно ли сказать, что рост арендных ставок обусловил необходимость тратить львиную часть бюджетов на аренду, а не на музыкальную программу? Можно сказать, что лужковцы превратили клубную культуру в московский феномен «кабака с диджеями»?

Спирит: Если говорить о коммерческой состоятельности, я уверен, что 70% наших клубов работают в минус. Владельцы тратят деньги, а не зарабатывают. Только правильное экономическое воспитание и опыт могут привести к тому, что клубы наконец начнут зарабатывать. Есть примеры, когда дискотеки сначала теряли деньги, а потом, набив шишки, вылезали из долгов. Первый клуб «Город», например. А второй «Город» провалился из-за того, что произошел разлад: старшие поссорились друг с другом. Таких ситуаций ужасно много. Все начинается хорошо, двигаемся, а потом — бац: «А почему бы мне клуб-то и не продать? Появились хорошие предложения». И все рушится. Хороший клубный проект может сработать, когда в нем участвуют люди, которые любят это дело.

Щербина: Есть мировая статистика: 80% закрывающихся бизнесов терпят крах из-за споров между акционерами. И только 20% проектов проваливаются из-за управленческих ошибок. К клубам это тоже относится. Нормально продуманный клуб в техно-формате может быть выгодным. Просто у нас учредители часто метаются, никак не могут определиться, чего им хочется. Причина успешности клуба не всегда лежит в области музыкального формата.

Спирит: Многие клубы открывались без просчета порога рентабельности. Работали полгода и не знали, сколько денег зарабатывать с вечеринки, чтобы проект окупался. Подотчетный период открываешь, смотришь — а там крыса дыру проела.

Миронов: Слушайте, ну может, пора уже говорить о том, чтобы государство поддерживало техно-клубы? Есть, например, такая вещь, как цирк. Он по природе своей не может быть окупаемым. Только если там эти дрессировщики со львами и акробатками до 70 лет будут одну программу катать. Есть, конечно, исключения типа Cirque du Soleil, но большинство цирков в мире существуют на субсидии от государства, потому что являются частью национальной культуры. То же самое с Большим театром — там, даже если билеты на «Лебединое» по $1000 будут стоить, они эту реконструкцию с подземным паркингом только к приходу инопланетян окупят. Идиотизм, конечно, но, может, пора в России сделать клуб на государственные деньги?

Щербина: Это не так глупо было бы, на самом деле, если бы государство поддерживало клубы. Просто надо сформулировать, что мы под этим подразумеваем. Это место для досуга молодежи — с определенной музыкой, с дружелюбной обстановкой, с гуманитарной задачей. Клуб как место, где собираются близкие по духу люди. Вот, например, наш московский «6/2» в Берлине или Стокгольме вполне мог бы содержаться на муниципальные средства.

Алгоритмик: Возвращаясь к проблеме с инвесторами — мы все-таки оттуда уходим.

Щербина: Ну да, вот и та статистика, о которой я говорил. Восемьдесят процентов…

Викстрем: Идея о господдержке клубов в России, конечно, утопична, если ее автором не выступает господин Чаплин. А вот для фестивальной истории она может быть актуальной: когда ты устраиваешь точечное мероприятие, рассчитанное на потребление музыки, на общность людей, на взаимодействие между ними — это вам не бесплатный концерт Димы Билана на Васильевском спуске. Мне очень симпатичен «Фестиваль новой культуры», проходивший в ЦДХ, и фестиваль MIGZ. Интересно, как туда попадает неклубная публика? Аудитория, у которой нет задачи бухнуть и ущипнуть кого-нибудь за жопу.

Захаров: В ЦДХ новых людей приходит масса, необычных. Там же еще есть книжный фестиваль с музыкальной программой, и публика идет за книгами, а попадает еще и на танцевальный праздник.

Щербина: Надо отметить, что вся музыкальная индустрия в мире давно держится на фестивальной теме. Впрыск новых имен может идти через шоу-бизнес, через MTV, и есть промоушен через фестивали. Два пути к сверхпопулярности: либо в артиста должны вложить очень много денег, либо он должен очень много работать.

Спирит: Если брать Москву, то у нас не особо много фестивалей. Нет промоутерских команд. И сейчас у меня такое ощущение, что как раз приходит фестивальное время. Начинаются события с захватами трансовой аудитории, как это было с «Фермой» в прошлом году.

Миронов: В России такую форму отдыха еще не знают просто, еще не понимают, как употреблять музыку в режиме большого концерта на несколько дней нон-стоп. Но ведь в России не знали долби-кинотеатры в конце 90-х. У нас не было концертных площадок с гастролями Брайана Ферри и Duran Duran — и вот они появились! Давайте попробуем в этой связи дать прогнозы на будущее. Что будет с техно в 2020-м? К нам по-прежнему будет приезжать седой и пузатый Виллалобос?

Алгоритмик: Чем больше будет появляться локальных объединений, тем больше будет расти культура. В музыкальной моде, может быть, ломаный бит сейчас потеснил прямую бочку. Ну и что? Есть и другие примеры — замечательный артист по имени Муджус, который вырос из всей этой микроистории с минимал-техно фактически в поп-звезду.

Викстрем: Мне кажется, все будет развиваться в сторону живого исполнения. В «Арму» недавно привозили парней, которые втроем играют техно живьем. Elektro Guzzi называются. Еще есть из этой серии Wareika, dOp. Техно сюда должно двигаться.

Алгоритмик: Я тоже в это верю.

Щербина: Десять лет назад о техно-музыке, исполненной вживую, никому не приходило в голову говорить.

Викстрем: Потому что все было противопоставлено. Техно — роботизированный стиль, обожествляющий машины. Вспомните весь этот индустриальный футуризм в Детройте. А какие жанры могли бы быть наследниками техно?

Щербина: Вся история мировой музыки показывает нам, что стили, смешиваясь друг с другом, дают новые стили. При этом старые стили не умирают, они продолжают существовать так или иначе и в какой-то момент они еще раз скрещиваются. Сколько раз техно скрещивали с чем угодно, не перечислить.

Викстрем: Да. Но в 2000-е техно было реальным стилистическим драйвером для многих других жанров — от электропопа до эмтивишной попсы.

Щербина: Закапываться в техно-номенклатуру можно до бесконечности. Стили смешались, у них появились детки. Но для наших мам это все равно техно. А для бабушек, я уверен, — это все вообще рок. Под глобальным техно ты имеешь в виду что? Минимал-техно? Глитч-техно? О чем мы говорим?

Викстрем: Я говорю о том, что сейчас все жанры нишезируются. С одной стороны, разрослась вся клубная культура, удесятерилась аудитория, клубы заняли свое место на карте города. С другой стороны, все ушло в свои запрудины. Ты четко знаешь, что в «Шанти» играет дип-техно, в «Пропаганде» — хаус, на афтепати в «Сквоте» — уже тек-хаус пожестче. В Discoteque — прогрессив-хаус с налетом гламура. Все это очень узкоспециализированные предприятия.

Щербина: Так это, наверное, и называется цивилизованный рынок, где есть понятные предложения, которые живут и моментально не исчезают. Я могу в любой момент времени их выхватить. Если я хочу классного рейва с топовыми диджеями, пойду в «Арму». Если хочу экспериментального саунда, пойду на вечеринку к Андрею. Если я слишком рано проснулся и не знаю, чем себя занять, то я пойду на афтепати к Саше. Я уверен, любой нормальный город как место обитания большого количества людей, живущих в разном ритме, мечтает о таком разнообразии. Давайте уже скажем наконец: с клубами в Москве сейчас плюс-минус о'кей.

Спирит: Когда был пожар в первом «Городе» за четыря дня до Нового года, стон был чуть ли не по всей Москве: «Где мы будем отмечать?» Мы бросили клич на нашем форуме, попросили фанатов «Города» прийти и помочь и за три дня восстановили здание. Пришло человек тридцать-сорок, они с нами, закатав рукава, таскали бревна и драили полы. Ведь тогда фактически помимо «Города» были только «Цеппелин» и «13». Ни туда, ни туда не пускали. Сейчас огромное количество площадок, куда пустят с радостью.

Щербина: Мы можем сколько угодно говорить, что лично нам сегодня некуда ходить. Но на самом деле Москва сейчас достаточно богата на события, есть много хороших мест, про которые люди понимают, как там будет и что их ждет. Успех заведения состоит в удовлетворении человеческих ожиданий. А не так, что приходишь на техно — а там ремиксы на «Летящей походкой…» ставят. Сейчас публики, довольной своими походами в клуб, и клубов, довольных своей публикой, становится больше. R’n’B-дискотеки, конечно, никто не отменял, есть клуб «Жара» на «Белорусской». Гастролей тоже достаточно. В общем, город скорее жив, чем мертв. Техно-музыка нашла свое место, может быть, размылась. Для нас с вами просто техно играет роль маячка. Мы идем с закрытыми глазами: с одной стороны играет R’n’B, с другой — техно. Куда ты пойдешь?

Миронов и Спирит: (Хором.) Конечно же, на R’n’B!!!