Человек, которого слишком многие знали

31 марта в «Олимпийском» состоится необыкновенный концерт: «ДДТ», «ЧайФ», «Неприкасаемые», «Ва-Банкъ». В таком составе ветераны русского рока не собирались со времен концертов памяти Виктора Цоя. Для полной необыкновенности – вместе с ветеранами будут играть «Сплин» и Zdob Si Zdub. Песен собственного сочинения петь почти не будут, будут петь песни умершего три года назад Анатолия Крупнова.

Смертельный номер

Из тридцати опрошенных знакомых на Крупнова и его группу «Черный обелиск» отреагировали двое. Начитанный мальчик из хорошей семьи вспомнил, что героиня последнего фильма Кустурицы, выдиравшая гвозди задом, выступала в сопровождении группы с таким же названием. Дизайнер из Узбекистана сложил пальцы в козу и заорал: «Символ минувшего ужаса, темный гранит, / Напоминанием грозным о прошлом стоит. / Память о прошлом – черный обелиск!» Остальные двадцать восемь опрошенных слышали о Крупнове в первый раз.

Я познакомился с ним осенью 96-го. Время восстанавливается с точностью до часа. 24 сентября 1996 года, в 11 вечера, началась трансляция матча «Силькеборг» – «Спартак». Мы с двумя приятелями смотрели его в «Спорт-баре» на Новом Арбате. Один из приятелей играл тогда в группе с постоянно меняющимся названием, другой играл в пинг-понг и шахматы в парке «Битца». «Спартак» выиграл 2:1 и вышел в 1/16 финала Кубка УЕФА. Мы вышли из бара на улицу, не расплатившись. Коварно оставили на столе почти полные кружки пива, пачку сигарет и зажигалку, быстро оделись, сели в такси и начали игру под названием «bar-hopping», позаимствованную у американского писателя Чарльза Буковски. Заходишь в бар, выпиваешь пятьдесят, от силы сто грамм виски и идешь в следующий, и так, пока не устанешь. Около половины третьего мы зашли в «Вудсток», в здании старого МХАТа. Сели на диван, заказали виски. Один из приятелей немедленно заснул. Кроме нас в баре сидел только один посетитель. Тридцатилетний красавец: смоляные брови, цыганские глаза, трехдневная щетина. Сидел он в дальнем углу. На столе – блокнот, ручка, две пустые рюмки и лимон дольками. На шее – арабский платок. На белых губах – улыбка. Рукава солдатской куртки закатаны до локтей. Из вены торчал шприц. Другую руку он поднял над головой и щелчком подозвал официанта. Не вынимая иглы, человек заказал две текилы.

Я следил за каждым его движением. Дело было не в шприце и не в том, что человек вмазывался у всех на глазах в баре, находящемся в пяти минутах ходьбы от Красной площади. Это было похоже на смертельный номер под куполом цирка. Он так же мог проглотить шпагу или начать жонглировать огненными головнями. Он взял две рюмки и направился к нам:

– Выпьешь?

– Давай.

Через минуту выяснилось, что у нас за столиком сидит вокалист группы «Черный обелиск», победитель хит-парада «Звуковой дорожки» газеты «Московский комсомолец» за 1988 год, басист групп «Шах» и «Неприкасаемые», создатель проекта «Крупский сотоварищи», исполнитель главной роли в спектакле «Контрабас», ведущий антинаркотической и антиалкогольной программы на «М-радио» Анатолий Крупнов, он же Крупский, он же Индеец, он же Цыган. Игра в барный марафон окончилась, и мы остались в «Вудстоке».

Если не считать школьной группы «Сверчки», карьеру профессионального музыканта Крупнов начал в 1986 году, организовав «Черный обелиск». Уже через год «ЧО» стал главной металлической группой Союза. А в 88-м на кишиневских гастролях техник «Обелиска» проломил Крупнову голову, коллектив был распущен на каникулы, сам Крупнов уехал на гастроли в Европу со спид-металлической группой «Шах». Через два года «Черный обелиск» был восстановлен и существует где-то в безвестности и поныне.

В 96-м я слушал совсем другую музыку, и все эти гитарные запилы и чесы по струнам казались чем-то неуместным, а сам Крупнов – гостем из прошлого. О чем еще можно было с ним разговаривать, как не о прошлом. Минут десять я рассказывал, как в тринадцать лет ходил на его концерты в Горбушке, как выли волки в начале концерта и как я сломал палец, стоя в партере. Крупнов вежливо улыбался. Потом встал, прошелся клоунской походкой по бару, нежно погладил по спине напряженного охранника, принес еще виски и пошел к блокноту, как будто нас никогда не существовало. Через полчаса мы вышли из «Вудстока», поймали для сонного игрока в пинг-понг такси и уже вдвоем отправились в «Интурист», на двадцатый этаж в «Ацтеку». Приятель сказал, что Крупнов – давно уже никакой не металлист, а отличный парень. Через пять месяцев Крупнов умер.

Рок на баррикадах

«Спасибо, ребята, спасибо, что пришли. Нас гоняли, нас сажали в тюрьму, но русский рок жив», – такой речевкой Владимир Шахрин, один из участников концерта памяти Крупнова, открывал года три назад выступление «ЧайФа». Вроде здоровые люди, думал я, поют жизнерадостные песни, материально обеспечены, никто их не травит, в тюрьму не сажает. Прикрываться пафосом рок-братства – скотство. Узнав о концерте памяти Крупнова, я в этом засомневался.

Концерт приурочен к двум событиям. 24 марта у Крупнова день рождения. В этот же день выходит компакт-диск «Анатолий Крупнов. Postальбом». На нем двадцать песен. Первые десять поет сам Крупнов. Вторая половина – песни Крупнова исполняют его друзья. «Postальбом» – смесь сырых мелодий и не самых удачных текстов. Но это не важно. Главное – кто и как их поет. Хрипит Сукачев. Потом Скляр – с не меньшим остервенением. Потом Шевчук. Потом Кинчев. Короче говоря, «Рок на баррикадах» образца 1986-91 годов: «Революция – ты научила нас», «Мы вместе» и «Время менять имена». Комиссары в пыльных шлемах собрались, чтобы допеть недопетое товарищем. Крупнов играл с Сукачевым в «Неприкасаемых», пытался играть в «ДДТ», ночи проводил у Кинчева за пьяными беседами на кухне. Он действительно был их товарищем.

Когда я второй раз повстречался с Крупновым, он приветствовал меня, как старого друга. Случилось это примерно через полтора часа после первой встречи. Мы с приятелем сидели в «Ацтеке» и обсуждали крупновский трюк со шприцем, поднятой рукой и текилой. Затем спустились на первый этаж «Интуриста» в бар со среднеазиатским фонтаном. Дошли до метро «Маяковская» – в American Bar&Grill. Выпили чая с ромом и собирались разъезжаться. Все c той же шутовской походкой и все с той же ухмылкой в зал вошел Крупнов. Поздоровался за руку с официантами, подмигнул девицам, праздновавшим день, или скорее ночь, рождения, и направился к нам с распростертыми объятьями и со словами: «Ну коли так, то так». Прошлое вспоминать не пришлось. Рок-звезда была в прекрасном расположении духа, заказала выпивки и начала, что называется, гнать. Гнал он красиво. Все истории имели затейливый сюжет, жизнеутверждающий конец и рассказаны на диковинном наречии с немыслимыми пословицами и поговорками. Нами были прослушаны: «Повесть о безответной любви Людмилы Гурченко к Анатолию Крупнову, зародившейся во время записи песни «Чего он моргает?», «Повесть об итальянских братьях Анатолия Крупнова Адриано Челентано, Тото Кутуньо и итальянской сестре Ромине Пауэр», «Повесть о неотвратимо грядущей, благодаря усилиям Анатолия Крупнова, моде на фанк» и размышления о том, кого выбрать для записи песни в стиле индастриал: Апину, Варум или Таню Буланову. Выпив еще стопку, Крупнов встал, погулял по залу, ласково пошептался с девицами, принес виски и исчез.

Светало, разъезжаться уже не было никакого смысла, и мы пошли завтракать в «Старлайт» в сад «Аквариум» с твердой уверенностью в том, что этим утром мы еще повстречаем фанк-музыканта, поклонника итальянской эстрады и беспробудного пьяницу Анатолия Крупнова.

Шоу одного

Крупнов вечно опаздывал и не завершал. «Крупский сотоварищи» – акустический проект с приглашенными из других групп музыкантами – был готов в 94-м, когда ничего подобного в России еще не делали. Но обнародован он был лишь после смерти Крупнова, когда акустические проекты превратились в общее место. Песни с альбомов «Черного обелиска» «Еще один день» и «Я остаюсь» были написаны в самом начале девяностых, но вышли на CD лишь в 94-м, когда тяжелая металлическая музыка интересовала только студентов профтехучилищ. О книге «Размышления пожилого мальчика» Крупнов рассказывал в интервью на протяжении трех лет, но она так и не была написана. Так же, как и не был записан крупновский проект в стиле поп-индастриал, проект с джазовыми музыкантами и проект в стиле регги и фанк. Так же, как и не был записан тот альбом, который завершили за него товарищи.

Опаздывал Крупнов и утром 25 сентября 1996 года: когда мы зашли в «Старлайт», его там не оказалось. Прошло минут десять, принесли омлет, тосты и молоко, Крупнов все не шел. Мы молча ели и сосредоточенно следили за дверью. В ресторан стали заходить группы сонных, свежевыбритых американцев. Затем приятель ткнул меня в бок и показал пальцем в окно.

В саду на лавочке, в окружении трех собирателей бутылок, сидел Крупнов и пил из горла какую-то бурду. Ощущение избранности прошло: «Ему просто все равно с кем общаться: с бомжами, со старшеклассниками в цепях и нашивках, с за-всегдатаями закрытого клуба «Маяк», с рок-проповедниками, официантами или с нами». Крупнов зашел в ресторан, положил на наш столик блокнот, по-отечески похлопал по плечу, устало улыбнулся и пошел в уборную. Пока его не было, к нам подошел официант с большим кофейником.

– Вы друзья Крупского?

Мы уверенно закивали официанту. Представился Максимом, пожал нам руки, поставил кофейник и без приглашения сел: «У меня как раз смена кончилась».

Прошел час. Во главе стола сидел Крупнов. Слева – официантка в короткой форменной юбочке. Положила голову на плечо музыканта. Справа – Максим, кричит на девочек, чтобы несли очередной кофейник. На столе – диетическое изобилие: «Толик давно ничего не ел. Ему надо подкрепиться». Максим исповедуется. Рассказывает Крупнову, а заодно и нам, как мечтал быть актером, стал им, работал в Театре им. Моссовета, зарплату не получал, перешел в ресторан напротив и тут реализовал свой сценический дар. На кухне Максим повесил плакат: «Вы – актер. Улыбайтесь».

В «Вудстоке» Крупнов был похож на угрюмого самоубийцу, в «Амбаре» – на эксцентричного комика из нью-йоркского клуба, в «Старлайте» Крупнов был добрым пастырем, хотя был пьян, устал и на руках синяки от уколов. Глаза у меня слипались несмотря на литры бесплатного кофе.

Около восьми мы вышли на свежий воздух – втроем. Щурясь от солнца, постояли несколько минут на Садовом, думая, к кому можно зайти в гости в восемь утра. Приятель сказал, что тоже любит фанк-музыку и что не хотел бы Крупнов поехать на Таганку, на квартиру, где можно попробовать поиграть вместе. Крупнов хотел.

Разбуженный хозяин квартиры играл на клавишах, Крупнов на басу, приятель на гитаре. Я пил пиво, слушал и снова вспоминал прошлое. Мог ли я представить в тринадцать лет, стоя у сцены и глядя на извивающуюся волосатую фигуру в кофте с черепами, что через десять лет фигура будет играть мне тихие мелодии Карибского бассейна.

Когда я проснулся, Крупнова уже не было. Приятель сообщил, что Крупнову все очень понравилось, они обменялись телефонами и попробуют придумать что-нибудь вместе. Через пять месяцев Крупнов умер. И этот проект, как и многие другие, не был завершен.

Хроническая незавершенность – великое достоинство Крупнова. Есть люди результата, есть люди процесса. Одни работают в будущее, другие действуют здесь и сейчас. В восемьдесят седьмом его группу любили не потому, что на тяжелые гитарные риффы накладывались стихи Шарля Бодлера, а потому что под Шарля Бодлера Крупнов на мотоцикле, с гиканьем и свистом, выезжал на сцену и «Папа», огромный сверкающий череп, стрелял по залу лазерами, а сам Крупнов гипнотизировал зрителей, как кроликов. И в восемьдесят седьмом, и в девяносто пятом его концерты были – прежде всего шоу. Представления одного человека, сколько бы музыкантов ни стояло на сцене.

Песни Крупнова быстро старятся. Большинство из них слушать сейчас почти невозможно. Поэтому стадион вряд ли сможет подпеть музыкантам на предстоящем концерте. Без живого Крупнова они не поются и как-то теряются. Только в его хулиганских частушках и хриплых кабацких песнях, записанных между делом, по-прежнему чувствуется свежесть. В них Крупнов, который клоунской походкой проходит мимо твоего столика, подмигивает и улыбается белыми губами.