Песни невинности и опыта
12 июня 1993 года певица из Кабо-Верде Сезария Эвора впервые выступила на главной концертной площадке континентальной Европы – в парижской «Олимпии» – и собрала полный зал. Ей был 51 год. В 53 она записала шестой по счету диск, ставший во Франции золотым. В 54 получила первую номинацию на премию Grammy. В 56 впервые записала песню на иностранном (испанском) языке – «Besame Mucho», по заказу киностудии XX Century Fox, специально для фильма «Большие надежды» с Этаном Хоуком и Гвинет Пэлтроу. В 60 она впервые приезжает в Москву. Столица России станет четырнадцатой из двадцати пяти остановок Эворы в рамках мирового турне, покрывающего пространство от Рейкьявика до Харькова. В Москву она прилетит из Марокко, из Москвы улетит во Францию – и повсюду ее афиши будет сопровождать наклейка «Все билеты проданы». В начале нового века пожилая жительница африканских островов, поющая на никому не понятном креольском языке, заняла в мировой индустрии развлечений место Марлен Дитрих, Лайзы Миннелли, Далиды – дивы, поющей с живым оркестром. Алексей Васильев встретился с Эворой в номере гостиницы «Украина». Фотографии Игоря Мухина.
Сезария Эвора комкает в огромной, желтой от никотина ладони пустую пачку из-под Marlboro. Вдоль руки вздуваются три длинных глубоких шрама – такие может оставить острый нож или саблезубый тигр. Ее взгляд блуждает в поисках сигарет – а может, так кажется из-за ее глаз. О них она рассказывает историю, похожую на простецкую народную песню, каких много в репертуаре Эворы. Тот глаз, который видит, она называет Паулино; тот, зрачок которого вслепую дрейфует по озерцу белка, – Камуче. Паулино и Камуче – братья; Паулино видит, но парализован, Камуче слеп, зато ходяч. Так и идут они по жизни, помогая друг другу двигаться в верном направлении.
На груди и запястьях Эворы – золотые браслеты, цепи и брелки, на голове – импровизированная чалма, какие умеют сооружать из чего придется африканские женщины, за чалмой – вид на Белый дом, открывающийся из окна ее номера в гостинице «Украина». Стоит апрель; Эвора в первый раз в Москве, она дает закрытый концерт в новом здании Театра Анатолия Васильева. Сейчас ее мысли заняты чемоданом, который порвался под тяжестью подарков, собранных ею в ходе турне. Ей обещали поход в большой московский магазин, где она сможет сколь угодно долго выбирать чемодан. Но вначале ей придется отвечать на мои вопросы. За полчаса белая чайная чашка наполнилась окурками до краев. Впереди еще час, а сигарет у Эворы уже не осталось.
Я вспоминаю слова мэра города Мандела, где Эвора родилась 27 августа 1941 года и жила безвылазно до середины 80-х: «Она – олицетворение независимой от мужчины и несгибаемой под ударами судьбы кабо-вердской женщины; в Японии гораздо больше людей знают о ней и ее песнях, чем о существовании президента Кабо-Верде». Я протягиваю послу кабо-вердской культуры Lucky Strike и вспоминаю другую фразу мэра: «Не скрывая своих пороков и дурных привычек, она никогда не оставляла окружающим возможности поставить их себе в упрек. Она не из тех, кого можно подчинять или переиначивать; она всегда отстаивает право быть самой собой до конца». Мандела – город с населением в 47 тысяч человек; рассказывая о жительнице вверенной ему вотчины, мэр поведал о человеке, чья жизнь прошла перед его глазами. Гордясь артисткой, рассказавшей миру о Кабо-Верде, он гордится талантом известной распутницы из квартала красных фонарей Ломбо, который в пору ее молодости конкурировал по спектру услуг и уровню разврата с Амстердамом. Матери троих детей от разных отцов, ни с одним из которых она не оформляла отношений. Пьяницы, которой принадлежат слова: «Если я заказываю в баре виски и слышу шиканья за своей спиной, я заказываю следом двойной – чтобы дать достаточно веский повод для злословий». Городской сумасшедшей, которая в середине 70-х отмечала дарованную Кабо-Верде независимость, шарахаясь голой по улице и бормоча бессвязные слова. Мандела – слишком маленький город, чтобы полвека жизни его обитательницы не прошли перед глазами остальных как сенсационная история на первых полосах газет и не превратились бы по ходу в миф. Езжайте в Манделу, разговорите продавца в лавке или официантку в кафе – услышите и не такие подробности.
– Lucky Strike в Кабо-Верде очень известная марка, – говорит Эвора, неторопливо разминая в руках сигарету, – Lucky Strike, Camel, Chesterfield… Самые известные все-таки Marlboro. Позавчера после концерта в Харькове, – продолжает она, глубоко затянувшись, – мне подарили восемь блоков Marlboro.
– Вы все уже скурили?
– Шесть я подарила музыкантам. Два оставила себе. Один только что докурила. Где-то должен быть второй. Я бросила пить 15 декабря 1994 года. Но сигарету так и не смогла бросить, потому что сигарета сильнее меня.
– Рассказывают, что вы не начинали утро без стакана коньяка. Как вы, человек, об упрямстве которого сложены легенды, допустили, что вас отучили пить?
– Как приучили, так и отучили. Я начала пить, когда я начала петь, – в 16 лет. Я выступала в барах и ресторанах в Ломбо. В этом районе жила моя бабушка, и мама тоже жила там. Чтобы попасть из маминого дома в бабушкин и обратно, достаточно было перейти улицу. Тогда в Ломбо было много движения, много туристов из разных стран, много моряков. Много баров. Вспоминать это грустно, потому что сейчас все закончилось: от прежнего Ломбо остались дома, но жизни, которая там кипела когда-то, уже нет. Я пела там, где пьют. За меня поднимали тосты, я их принимала. Приятно выпить рому, коньяку. Когда в 90-х я стала выступать в Европе в больших залах, куда люди приходят специально, чтобы послушать музыку, в целом здании пьяной оказывалась я одна. И я бросила. Жизнь – это школа, хочешь жить – учи уроки.
Единственная школа, в которой получала образование сама Эвора, находилась при монастыре; мать по великой бедности сдала ее туда в возрасте 10 лет. Изучали основы естествознания и навыки ведения домашнего хозяйства. Эворе хватило трех лет, чтобы возненавидеть монастырские стены.
«Бабушки и дедушки очень любят своих внуков, больше, чем родители детей. Поэтому когда я истосковалась по свободе и больше не могла сидеть взаперти, я первым делом взялась за бабулю. Когда она пришла меня навещать, я сочинила целую историю про странные вещи, которые происходят здесь по ночам. Это был очень страшный рассказ и очень страшное вранье, но ради того, чтобы выбраться на свет, я готова была принять на душу любой грех. Бабушка немедленно пересказала все дедушке. Дедушка пошел к маме и сделал ей внушение, пообещав, что я могу жить и есть у них, сколько маме будет угодно. Уже через два дня я снова очутилась на свободе».
Административная столица Кабо-Верде – Прайя; но родная для Эворы Мандела тоже считается столицей – артистической. Среди матросов, проституток и туристов всегда хватало поэтов и музыкантов, которые сочиняли морны – народные кабо-вердские баллады, название которых можно перевести как «тужилка». Вскоре после освобождения Эвора завела знакомства в среде «тужильщиков». Гитарист Эдуардо оказался достаточно смел, чтобы проявить свою любовь к девочке самым очевидным образом. В качестве заработка он предложил ей совместные выступления в барах.
«Любовь есть любовь. Если двое понравились друг другу – это уже все, пути назад нет. – Эворе нравится рассказывать о чувствах подолгу, неспешно, с расстановкой. – Любимый человек может быть кем угодно по профессии. Так случилось, что мой оказался музыкантом. Я благодарна этой любви: если б не она, я бы не начала петь и не стала известной». Когда Эдуардо, как многие кабовердцы, уехал на заработки в Европу и след его затерялся, Сезарии остались его песни. Она носила их по барам, как попрошайки носят по людным местам своих младенцев. «В Кабо-Верде, – объясняет Эвора, – мужчины обычно не ухаживают подолгу за девушками. Но если любовь случилась, то под ее чарами ходят всю жизнь и даже после смерти любимого шесть месяцев ждут, надеясь на его возвращение. У нас рассказывают историю о парне, который любил девушку, а девушка никогда его не слушала и убегала, стоило ему с ней заговорить. Этот парень работал в морге, а девушка любила купаться в непогоду. Однажды она погибла; в морге в ту ночь была как раз его смена. Когда принесли труп девушки, парень посмотрел на нее и сказал: «Ах, девушка, что я вижу, ты всегда убегала, едва завидев меня, а сегодня приходишь ко мне сама». Смысл в том, что смерть любви не помеха, и – раз полюбив – любишь вечно».
Вновь ее история кажется похожей на слова песни. Мы этих слов не разбираем. Креольский – единственный язык, которым владеет сама певица, – это языковая утопия, отголосок всех языков латинской группы. В нем слышатся знакомые французские, испанские, португальские слова, но обо что разбилось «корасон», куда так печально шла «жика» и кому обращена «амор» – загадка, более пленительная, чем любое объяснение. Из музыки и голоса можно дописывать собственные картины. «Иностранцы, которые не понимают, что именно я пою, рассказывают разное, – лукаво улыбается, как будто сама себе, Эвора. – То скажут, что при звуках моего голоса покрываются мурашками, то говорят, что, заслышав первые аккорды на пластинке, начинают плакать. Мне запомнился человек, который брал у меня автограф и сказал: «Я ставлю вашу музыку, когда мне надо, чтобы ребенок поскорей уснул».
Индифферентная, неподвижная, грузная и босая, слишком старая и чуждая страстей, чтобы быть героиней своих текстов, Эвора стоит на сцене Театра Васильева. Она не навязывает песню зрителям – она оставляет песню жить своей жизнью в сигаретном дыму, что клубится над специально накрытым чайным столиком. Эвора фактически хранит традицию того поколения артистов, которые были в состоянии провести целый вечер один на один, без кордебалета, с публикой большого ресторана, не превращая светское удовольствие в докучную «встречу с прекрасным» или, того хуже, фанатскую акцию. Вспоминаются Рафаэль, выступающий в ресторане трансатлантического лайнера в фильме «Пусть говорят», и съемки лас-вегасских концертов Барбры Стрейзанд и Дайаны Росс. Докурив, Сезария отпускает музыкантов и один на один с роялем, сквозь равные промежутки, бросает в зал пронизывающие ноты песни «Negue» – про очередную жику, которая, пока дошла до ближайшего маркадо – судя по неземному звучанию голоса артистки и какой-то надслезной, уже по ту сторону земных страданий, интонации, – увидела целую жизнь. Потом оркестр возвращается, ритм учащается, но ностальгия голоса остается неизменной, проникая в самое сердце. «Знаете, про что она поет? – шепчет редактор путеводителей «Афиши» Алексей Асланянц. – «Коровка, коровка, ты уже заработала славу потаскушки, и твоя уступчивость сбила на тебя цену. Не ровен час, Бог разозлится и подкинет тебе в овин сверточек».
***
– В моем доме есть вещи со всех уголков света, – неуправляемый Камуче натыкается на серебряный крест, который болтается у меня на шее. – Туристы, которые бывают в Кабо-Верде, часто ходят ко мне в гости и приносят подарки. Какой красивый крест, можно посмотреть?
Руки Эворы – днем позже, на концерте, она выйдет в великолепном золотом кресте, украшенном сапфирами, – тянутся к моей шее.
– Спасибо за комплимент, мне он тоже нравится. А откуда у вас эти шрамы на руках?
– От утюга. На гастролях я всегда вожу с собой утюг. В гостиницах прошу доску и глажу себе одежду. Но всякий раз забываю, что включила утюг, и обжигаюсь. Надо будет сегодня вечером обжечь вторую руку – чтобы завтра на концерте все выглядело симметрично.
– А не проще ли отдавать одежду прислуге?
– Но, жамайш!
Эвора не любит вспоминать 1975 год, когда Кабо-Верде была дарована независимость. Сегодня это островное государство считается образцовым: вопросы социальной защиты и образования здесь решены полностью. Но первые плоды независимости, как часто бывает, оказались гнилыми: отток туристов губительно сказался на хилой экономике. Эвора бросила петь и принялась пить – как никогда прежде. «Я просто устала от такой жизни. Все время: «Пой, пой, пой!» Я пела уже 18 лет подряд. Я больше не могла», – такую версию своего бегства в алкоголизм предпочитает она сегодня.
В середине 80-х подружка-аптекарша Изаура, ставшая активисткой одной из комиссий ООН, обхаживавших новорожденную Республику, сосватала Эвору в компанию кабо-вердских музыкантов, сопровождавших местную знаменитость, певца Бана, в его концертах перед кабо-вердской диаспорой Нью-Джерси. 1988 год Эвора встретила в лиссабонском ресторане, где пением зарабатывала на обратный билет. Именно там ее услышал продюсер Жозе Да Силва – и влюбился в ее голос. Он предложил сменить самолет до Кабо-Верде на парижский рейс и записать альбом, который впоследствии станет известен как «La diva aux pieds nus» – «Босоногая дива». «Дома в Кабо-Верде у меня были любимые духи, – вспоминает Эвора. – Многие кабовердцы уезжали тогда во Францию зарабатывать на жизнь. Один везунчик вернулся навестить семью и подарил мне флакон в виде Эйфелевой башни. Когда я взяла его в руки, я сказала: «У меня родилась мечта, и она исполнится: когда-нибудь я увижу тебя вблизи, во всей твоей красе». Так и получилось».
Первые пластинки Эворы пользовались спросом только среди кабовердцев. Но их оказалось достаточно разбросано по свету, чтобы организовать международный тур. На концертах совершался ритуал: земляки Эворы, наслышанные о сказочной бедности артистки, выставляли вдоль сцены вместо цветов ненужную обувь. Однако PR-машина, запущенная Да Силвой, делала свое дело: благодаря интервью, газетным статьям и ротации лучших песен к середине 90-х Эвора стала во Франции звездой.
– У вас есть любимые места в Париже?
– Все зависит от настроения. Бывает – иду в парикмахерскую, бывает – по магазинам. А бывает – сажусь в такси и катаюсь без цели.
– А в кино?
– В кино я ходила тридцать лет назад на Кабо-Верде, когда было много свободного времени.
– У вас были любимые актеры?
– Я помню Гленна Форда. Больше никого. Я любила тех артистов, которые не только играли, но и пели – как Фрэнк Синатра или Нат Кинг Коул.
После всемирного успеха пластинки «Cesaria» предыдущие диски были переизданы – их ждал огромный коммерческий успех. Продюсерский гений Жозе Да Силвы заставил его пойти на эксперимент – окружить Эвору кубинскими и бразильскими музыкантами. Последние диски Эворы – «Cafe Atlantico» и «Sao Vicente di Longe» – представляют собой волшебную смесь трех культур, настолько же волнующую в музыкальном плане, как креольский язык – в плане лингвистическом. Среди соратников Эворы оказался величайший бразильский исполнитель Каэтано Велозу. «Я слушала и любила Каэтано Велозу задолго до того, как стала записываться в Париже. Сказать правду, я боготворила его. Когда в 1994 году я в первый раз приехала в Сан-Паулу, мне сказали, что он большой мой поклонник, что не проходит дня, чтоб он не послушал мою пластинку, что он мечтает выступать со мной. Я согласилась, ничего не сказав Каэтано про мое увлечение его музыкой. Мы даже записали вместе песню для компакт-диска, посвященного борьбе со СПИДом. Всю дорогу он целовал мне руки, а я уехала в Париж. Мы не созванивались, не переписывались. Лишь пять лет спустя Жозе Да Силва предложил снова встретиться с Каэтано и записать дуэт для пластинки «Sao Vicente di Longe». Два года назад пластинка была уже готова, оставалось только записать наш дуэт. Мы с Жозе Да Силва поехали в Бразилию и пригласили Каэтано на ужин. Только тогда, после четырех номинаций на Grammy, я призналась Каэтано, что всегда любила его песни. Он был изумлен и тронут».
Эвора берет со стола упаковку «Чудо-йогурта» и снимает фольгу. Прежде чем начать (основательно и нерасторопно, как все, что она делает) есть, она отрывает серебристую крышку и слизывает с нее налипший йогурт. Только убедившись, что на серебристой поверхности не осталось ни грамма, она отправляет крышку в мусорное ведро.