Сельдерей, Медведь Пухляк и Чучундра: самые безумные герои детских спектаклей

Черепах из «Садко и Царевны морской»

Григорий Захарьев

«Костюм мне нравится: я весь облекаюсь в такую поролоновую штуковину, в которой очень удобно валяться и кататься на сцене, а за кулисами можно плюхнуться в какой-нибудь темный угол и лежать, как в своем домике, меня это очень устраивает. А если сгруппироваться, то, наверное, можно и руки-ноги внутрь засунуть. Наверное, есть такой стереотип, что черепаха — это Тортила, женщина, но у нас в спектакле важно дать понять, что я не черепаха, а Черепах. Тем более что по сюжету я влюбляюсь в купеческую дочь Любаву, у нас с ней сцена, ну и из этого вытекает, что Черепах — он мальчик. Мы с Любавой, кстати, остаемся вместе, хотя это становится понятно только на поклонах: Морской царь дает нам добро на свадьбу».

 Сельдерей из «Съедобных сказок»

Вячеслав Леонтьев

«Съедобные сказки» по пьесе Маши Трауб — мой любимый спектакль. Я играю старшего брата, который, чтобы накормить младшего, рассказывает с остальными членами семьи истории про овощи. Если честно, передвигаться в костюме сельдерея не очень удобно, но зато мои неуклюжие движения дополняют образ шкодливого Славика. В начале второго акта у нас «суповой заплыв», когда выходят на помост мама в роли моркови, отец-картошка, сестра-укроп, дедушка-лук и я. Конечно, в истории есть доля иронии и парадокса: овощи ссорятся и мирятся, и у них такие же проблемы, как у живых людей. Но на сцене же их никто не ест, так что не в этом смысл совершенно. Есть в пьесе и философия: сливы задирают чернослив, потому что он черный, а дедушка читает нравоучения о том, что нельзя обижать того, кто другого цвета. Конечно, тут нет намека на расизм, просто говорится о том, что все люди разные».

Паук из «Алисы в Зазеркалье»

Cаша Мичков

«Трубки на руках у меня для того, чтобы удобно было передвигаться на четвереньках. К тому же руки — это просто руки, а так выглядит как какая-то клешня. В книге Кэрролла Паука нет, но в спектакле придумали такого персонажа, который сопровождает Черного короля, когда тот появляется. У режиссера была страшная идея: он появляется, когда Труляля и Траляля рассказывают Алисе, что это она на самом деле снится Черному королю. Мы не хотели, чтобы наш спектакль выглядел слишком приторной детской сказкой, ведь у самого Кэрролла в книжке достаточно странно-страшных моментов, потому что страх — это тоже опыт, причем очень хороший. Момент какого-то удивления, испуга в театре — это такое обучение жизни. Дети — они же как лакмусовые бумажки: всему верят и в то же время не верят; если им показывать что-то слишком сладкое, тогда они просто отключаются. Когда я появляюсь на сцене, то все время слышу какие-то возгласы — ведь я выгляжу как настоящий огромный паук. Слава богу, что дети сидят в зале, а я на сцене. Если бы я выходил в зал, мне бы наверняка что-нибудь оторвали. Вот у нас во время антракта по коридорам бегает Белый кролик, который куда-то опаздывает, и однажды дети его окружили и сказали, что не отпустят, пока он не даст всем автограф, — пришлось давать».

Волк из «Волка и семерых козлят»

Стас Широков

«Безумнее, чем у меня, никогда не было костюма! Казалось бы, маленький детский спектакль, но у меня взрослого такого сложного нет. Смотрите: мохнатая шапка — она теплая, такой же теплый комбинезон и шерстяная кофта, все это я не снимаю больше часа и через 15 минут уже весь мокрый. Еще у меня большие ботинки, как у клоуна, — на первых репетициях я постоянно спотыкался и падал, не так-то просто в них, оказывается, бегать! На лице — маска на резинке в виде очков, которые приходится постоянно незаметно поправлять, когда съезжают. И пасть очень объемная — когда пою, я в нее подбородком упираюсь, и еще она звук забирает, так что мне приходится ее либо влево, либо вправо подворачивать. При этом вокально это очень сложный спектакль с бесконечной сменой темпоритмов, а на тебе маска, которая видеть мешает, и шапка, в которой слышно плохо. Я даже дирижера прошу в моменты моих вступлений играть погромче. Пастью я двигаю как ртом, убираю за нее руку, открываю и — ам, съедаю. Конечно, если я вижу, что передо мной сидят дети, уже готовые выскочить из зала, я внутренне немножко микшируюсь по звуку, чтобы все-таки не убежали, а досмотрели. У нас в спектакле все кончается тем, что Козленок, который остался несъеденным, выдувает на волка пыль из маминого пылесоса, волк чихает, и козлята выскакивают. Волк из этой сказки не единственный в моем репертуаре. Вот в «Теремке», например, дети часто жалеют Волка, потому что из-за хитрой Лисы его побили. Прямо так и пишут в книге отзывов: «Очень жалко волка!»  

Робот из «Бюро игрушек»

Сергей Глушков

«У меня из спины торчат трубки, потому что я добрый робот-пылесос, который наводит уборку и защищает слабых. Меня подарили мальчику Арсению, и он решил провести надо мной эксперимент: засунул меня в стиральную машину и нажал режим «отжим», а моя модель C2Smicro не была рассчитана на такие нагрузки, и программы перепутались — надо было читать инструкцию. Меня подключают к компьютеру, и игрушечный мастер Доброделус решает с ребятами загадки, чтобы починить мои программы. Как раз перед тем, как я начал играть в этом спектакле, у нас в театре было шоу «Дети и роботы», и на него привозили экспонаты из Японии — я бы не сказал, что самых современных, из тех, что по телевизору показывают: они двигаются, разговаривают, какие-то энциклопедические знания воспроизводят — вот там я на них насмотрелся. Сам я технологиями интересуюсь без фанатизма, хотя в детстве, в 90-е, я увлекался очень компьютерами, программированием, обожал GTA, Counter-Strike и «Star Wars» — все эти образы откуда-то из подсознания всплывают. Мне, кстати, в спектакле потом Доброделус дарит джедайский меч».

Уж из «Красной Шапочки»

Полина Панкова

«Ужа придумали, когда сценарий писали, — он друг Медведя и Зайца, которые Красную Шапочку на протяжении всего спектакля пытаются предупредить, что Лиса с Волком ее хотят обмануть. Уж — самый среди них умудренный, немножко, может быть, похож на удава из «38 попугаев». Раньше у него был серый костюм с короной на моей голове, сейчас он желтый с салатовым и напоминает больше змею из джунглей. Еще раньше я общалась со своей кукольной головой-рукой, сейчас же я только говорю. Хотя актеры все равно, когда общаются, смотрят друг другу в глаза: так построен театр, и глаза же все говорят. Но дети общаются только со мной, а не с куклой, даже цветы дарят, хотят фотографироваться. Видать, Уж не вызывает у людей никаких отрицательных ассоциаций».

Чеширский кот из спектакля «Алиса… Все страньше и страньше»

Андрей Покатилов

«Большая кошачья голова крепится к шапочке, которую я на себя надеваю. Конечно, обзор внутри минимальный, но сцена, на которой мы выступаем, очень маленькая, так что все движения выверены. Знаете, как слепые по дому ходят и точно знают, где у них холодильник, где туалет, — тут подобная схема. Момент с исчезновением Чеширского кота в спектакле обыгран так: маски на самом деле две, и когда голова пропадает в одном месте, то тут же появляется в новом. Я же в это время переодеваюсь за сценой и выхожу на сцену другим персонажем. Но я надеюсь, вы не раскроете эту тайну, потому что иначе художественная ценность спектакля будет нарушена, все скажут: «А, две маски, все понятно!»

Медведь Пухляк из «Принца Каспиана»

Марк Вдовин

«Мой персонаж по натуре боец, ему интересно поспать, поесть и устроить какую-нибудь заварушку. Вначале он рычит и рвется в бой, а в конце, когда уже дети прощаются и уходят, он единственный, кто плачет. Костюм медведя шили специально под меня, он достаточно громоздкий, но я сам очень высокий, 192 сантиметра, так что могу с ним управляться. Внутри у него каркасы, так что я там болтаюсь, как глиста в скафандре. Это очень классно придумано, потому что я могу свой живот оттянуть и кого-нибудь им легонько стукнуть. А вот дубиной своей я никого не бью, даже когда у нас война, идет битва, я просто ей махаю. Потому что это было бы сценически неправильно — если б я ей кого-то ударил, то этот человек, наверное, должен был бы упасть и не вставать больше. Она из поролона, конечно, но все равно тяжелая».

Нагайна из «Рикки-Тикки-Тави»

Анастасия Хуснутдинова

«Мы с Нагом, второй змеей, работаем пластикой, и нужно было сделать какую-то имитацию хвоста, чтобы мы могли им двигать, поэтому хвост изображает лента в руке, а если бы он был частью костюма, не получилось бы с ним так обращаться. Дети понимают, что это хвост: когда я появляюсь за спиной у Рикки-Тикки-Тави, они пытаются меня за ленту схватить. Случаев, что дети пугались, было очень мало — парадокс, но большинство цветов достается обычно моей героине, а не Рикки. А одним из самых необычных костюмов, в которых мне приходилось выступать, был в спектакле «Журавлиные перья» по японской сказке, там я играла главную героиню в платье со шлейфом, который имитировал крылья».  

Чучундра из «Рикки-Тикки-Тави»

Ольга Львова

«У меня персонаж такой трогательный, дети обычно надо мной смеются: Чучундра сама себе придумала крокодила, которого она постоянно пугается и падает в обморок. Костюм из шерсти, а в колготки продеты ниточки, чтобы ноги были волосатыми. Вообще, это не самый жаркий костюм, который у меня был, бывает, что и в верхней одежде мы выступаем, и в шубах. Но вот грим долго наносить, минут 40: у меня на обычный грим аллергия, и я пользуюсь сухими тенями, а они наносятся кисточкой, что, конечно, гораздо дольше. Самый свой необычный костюм, который могу вспомнить, — из «Охоты на носорога» по пьесе Гумилева. Там речь шла о первобытном племени, и у нас у всех были наряды сделаны из однотипного вязаного трикотажа; у меня, например, были комбинезончик и накидка из полосок ткани, а шея и нога были расписаны».