Основной проект Биеннале Неделя на стройке главной московской выставки современного искусства

За 7 дней до Биеннале

В Artplay напряженно трудятся десятки маляров, электриков, грузчиков и плотников, а современным искусством даже не пахнет. Зато пахнет новостройкой: белилами, краской, сырым цементом и клеем. Еще в апреле заводской корпус, в котором выставляют основной проект Биеннале, стоял разоренный и брошенный; за лето оттуда вытащили тонны битого кафеля и кирпича и принялись возводить лабиринты из светло-серых стен. В этом мире художники существуют пока в виде схем и заявок на подключение: если судить по инструкциям, расклеенным по пространству Биеннале, то, например, китайский диссидент Ай Вэйвэй — это простейший чертеж, на котором обозначен проектор, медиаплеер, флеш-носитель и 41 метр кабеля, индийская художница Гупта — это проблема, которую нужно решить, скачав крэк для программы видеозахвата, а молодой японский медиахудожник Сузуки — это вообще неизвестно что, под его фамилией так и написано «Взять ТЗ у девчонок». Глядя на эти документы, понимаешь, что современное искусство — не какая-нибудь мистификация, а четко регламентированный процесс, который можно описать и перепоручить другим исполнителям.

Художников нет, но экспонаты уже приехали: два охранника следят, как в здание заносят солидные деревянные контейнеры, отправленные европейскими, азиатскими и американскими компаниями. В углу растет гора плазменных панелей и мониторов. О том, что куратор Петер Вайбель предпочитает традиционной живописи и скульптуре медиаискусство и видеохудожников, знает даже охранник Сергей. Он также в курсе оценочной стоимости произведений искусства, и, когда смотрит на фанерный ящик, который едет на погрузчике, то говорит: «Нео Раух! Два миллиона евро, между прочим».

Около пустой стены стоит горстка волонтеров, вооруженных ножами и спичками, как будто они собрались в поход. Если присмотреться, оказывается, что стена испещрена десятками тысяч маленьких дырок, образующих карту мира. Это работа вымышленной французской художницы Клэр Фонтен, за которой на самом деле стоят несколько придумщиков. Инсталляция называется «Great P.I.G.S.» и рассказывает про четыре европейские страны, оказавшиеся на грани банкротства. Как написано в пресс-релизе Биеннале: «Это поэтический символ бесчисленных жизней, которые были разрушены, сломаны и пожертвованы коррумпированной системе. Это напоминание о том, как и до какого предела нами управляют».

Вымышленная художница сама на монтаж не приехала и прислала райдер, согласно которому два человека управятся с ее задумкой за два дня: нужно просверлить 317000 дырок, воткнуть в них 317000 спичек и поджечь. Восемь волонтеров взяли спички в руки утром и закончили работу примерно на полпроцента. Среди них — дипломированный искусствовед, которая не сумела найти работу и решила применить себя на Биеннале, несколько студентов бакштейновского Института проблем современного искусства и девочки-подружки, которые вообще-то изучают муниципальное управление, но им тоже интересно побыть в мире прекрасного. Все они чертыхаются: спички не пролезают в дырки, каждую приходится обстругивать ножом, а от заноз и ранок нужно заклеивать пальцы малярной лентой. Вечером волонтеры уходят, и над произведением Клэр Фонтен продолжают корпеть местные гастарбайтеры — впрочем, оказывается, что толк от них маленький, они ленятся и развлекаются тем, что выкладывают спичками слово «Кыргы».

За 5 дней до Биеннале

С инсталляцией из спичек все плохо: над ней работают уже двенадцать новых человек, но полностью закончена, кажется, только Австралия. Вообще, волонтеры тут осваивают много полезных ремесел: одна девушка помогает паять провода для работы художницы Сьюзан Хиллер «Свидетель» — колоссальной инсталляции из двух сотен маленьких колонок, которые свисают с потолка, образуя шумный лес. Хиллер, антрополог по образованию, много лет подряд встречалась с людьми, утверждавшими, что они видело НЛО, и в результате записала сотни рассказов на разных языках о вражде и дружбе с пришельцами. Дизайн-инженер Фогарти разработал аудиосистему, напоминающую космическую тарелку: она управляет колонками, каждую из которых можно приложить к уху и ознакомиться с удивительными историями. Он работает в темной комнате и слушает кантаты Перголези, а на вопрос, как ему нравится в Москве, обводит пространство руками и отвечает: «Вот это Москва для меня и есть. Тут прекрасно».

Еще один волонтер, студент мастерской Кабакова в Инстититуте проблем современного искусства Никита Жуковский сопровождает австрийскую медиахудожницу Рут Шнелль. Она привезла с собой хитроумные световые гаджеты, над которыми трудиться уже не надо, но помощь все равно нужна: она ищет розетку. Никита объясняет, как действует ее конструкция: это, если вкратце, светильник с компьютером, который мерцает с определенной частотой. Если покрутить головой, то периферическим зрением начинаешь улавливать в воздухе надписи («свобода», «равенство», «братство») и простые символы. Электрик и охранник зачарованно вертят шеями и улыбаются, когда видят, как в абсолютной пустоте вдруг появляются елочки и сердечки.

Технический директор Биеннале Александр Старовойтов управляет компанией, которая занимается монтажом самых громких выставок в городе — вроде коллекции Пино в «Гараже» или «Dior» в Пушкинском. Есть ли какая-то разница, где работать? «Биеннале — это грандиозно, а все остальное — нет. Мне самому интереснее всего было с Кабаковым — он и в самом деле гений, потому что видит пространство как никто другой. Чтобы построить пространство для основного проекта Биеннале, требуется 50 человек. Мнения насчет современного искусства у моих сотрудников разные, и методы работы у нас тоже разные. Если произведения давно существуют, тогда художники просто высылают нам технический райдер. А кто-то приезжает со своими инсталляторами. Или бывает так, что мы помогаем художникам: вот, например, Дмитрий Гутов придумал для III Биеннале инсталляцию «Параллакс в астрономии» с сетками и супрематическими объектами и сказал: «Сань, вот есть такая идея, но я не знаю, как это повесить». Здесь нет такого понятия — «день открытия». Есть представление о часе, когда должна начаться пресс-конференция. Вот к этой минуте все должно быть готово.

За 2 дня до Биеннале

Приехал куратор нынешней Биеннале Петер Вайбель и уже проводит экскурсии: он показывает двум гостям Биеннале скульптуру Нео Рауха, накрытую полиэтиленом. Они смотрят на бронзового кентавра, несущего канистру с бензином, что-то говорят Вайбелю и с достоинством удаляются. «Это были very, very important Leute, — радостно говорит Вайбель на смеси английского и немецкого, — и они сказали very, very good compliment — что сейчас на Биеннале обстановка в точности как перед кассельской «Документой».

Биеннале уже похожа на собственный каталог, а еще больше — на школьный кабинет экономической географии, если бы ее снимал в кино Стэнли Кубрик. Тут, например, есть триптих с меняющейся картой Палестины Ричарда Гамильтона. «Вот, — показывает Вайбель, — поп-художник обращается к теме войны и политики, кто бы мог подумать? Мы созванивались с Ричардом месяц назад, чтобы договориться о его участии в Биеннале, он отправил картины, а неделю назад умер — кто бы мог подумать?» Рядом — принт Герхарда Рихтера из серии «Сентябрь» — серебристая абстракция на тему башен Всемирного торгового центра размером с тринадцатидюймовый экран. Вайбель комментирует: «Рихтер мне сам позвонил и сказал: «Петер, я хочу участвовать в московской Биеннале. Жди посылку!»

Две девушки на подъемниках, какие используют в гипермаркетах, вдвоем делают еще одну гигантскую карту мира. Чилийская художница Каталина Бауэр, которая для лондонской выставки у Саатчи сплела гигантскую колонну из бухгалтерских резинок весом в 80 килограмм, в Москве работает с лейкой: она наполняет водой полиэтиленовые мешочки — примерно в таких в магазинах отпускают огурцы — и аккуратно вешает на тонкие гвоздики. В результате получаются набухшие жидкие континенты. «Мир куда-то утекает, с экологией все плохо, — говорит она, грустно глядя на лужицы на полу, — я всегда стараюсь доносить очень простые мысли и работаю с очень простыми объектами. То есть у меня груз очень легкий — примерно полкило пластиковых пакетов. А воду я московскую беру, правда, она у вас желтая какая-то — я думаю, это потому, что в ней золото содержится».

Вайбель обводит пространство рукой и объясняет: «В последнее время слышно много критики в адрес разных мировых Биеннале — дескать, какой в них прок и кому они нужны? У меня очень простой ответ: они нужны, потому что музеев современного искусства в мире не так много и они небогаты. Они не могут себе позволить привозить все интересное, что появляется вокруг. К тому же национальные рынки современного искусства тоже ограничены — художники не смогут выжить, если про них не узнают зарубежные коллекционеры. Вот почему я все время повторяю: мы должны показывать людям срез того, что называется контемпорари арт, — от Чили до Китая».

В Artplay уже работают довольно сложные инсталляции: немецкий стрит-художник Ивол показывает историю джентрификации одной площади: на картонный город проецируются граффити и огни полицейских машин, им на смену приходят строительные леса и безликие чистенькие фасады. Рядом русская художница Юлия Страус заканчивает свою героическую видеоскульптуру, посвященную рядовому Брэдли Мэннингу, передавшему документы об операциях в Ираке сайту WikiLeaks. Тут же на стене рисует графики радиоуправляемая деревянная рука, которая реагирует на биржевой курс акций страховых компаний. «Волшебный кран» Тинтин Вулия готов получать монетки и выдавать вместо игрушек паспорта. Не готова только французская карта мира из спичек, но Вайбель невозмутим: «Пока не знаю, как с этим быть, — задумчиво говорит он, —  обычно мы ее поджигаем, снимаем этот процесс на видео и показываем на экране. Но сейчас жечь уже поздно и опасно — слишком много аппаратуры всякой рядом понавешали. Я думаю, что мы ее сожжем уже после Биеннале — это будет такое наше чучело, как на фестивале Burning Man».